Виктор Василенко о том, насколько социалистические идеи соответствовали русской духовной традиции
18 марта белгородские обкомы КПРФ и ЛКСМ РФ проводят первую молодёжную конференцию, посвящённую приближающемуся 100-летию Великой Октябрьской социалистической революции. Поскольку я уже, увы, вышел из молодёжного возраста, мне остаётся только этой статьёй принять заочное участие в конференции.
Со времени «перестройки» и поныне нередко можно встретить мнение, будто идеи социализма были принесены российскими марксистами с Запада, и они были чуждыми русским духовным традициям. Что ж, давайте рассмотрим, шли ли российские марксисты в течении русской общественной мысли конца XIX – начала XX века или против него.
Плеханов и Ленин, главные фигуры в русском марксизме конца XIX века, видели главные цели марксистского движения в России в свержении монархии и смене капиталистического строя социалистическим.
Но ведь капитализм как раз и был органически чужд русскому образу мышления. «Экспериментальным подтверждением» этого тезиса можно считать Столыпинскую реформу. Она была нацелена на дальнейшее развитие капитализма в России и, в первую очередь, на преобразование на его основе сельского хозяйства. Для этого нужно было разрушить крестьянскую общину. Однако, несмотря на то, что Столыпин проводил свою реформу, мягко говоря, весьма настойчиво, из общины, по данным МВД России того времени, вышло только примерно 10% крестьянских хозяйств.
В целом, не принимала принципов капитализма и русская общественная мысль. Льва Толстого, вроде бы, никто не упрекал в отходе от русских духовных традиций. Но он чрезвычайно резко осудил Столыпина. Письмо Льва Николаевича Столыпину цитируется достаточно часто – но, как правило в той части, где писатель осуждает методы главы правительства. А ведь он осуждает и его цели: «Вы… не только не вводите какое-либо такое новое устройство, которое могло бы улучшить общее состояние людей, но вводите в одном, в самом важном вопросе жизни людей — в отношении их к земле — самое грубое, нелепое утверждение того, зло чего уже чувствуется всем миром и которое неизбежно должно быть разрушено — земельная собственность. Ведь то, что делается теперь с этим нелепым законом 9-го ноября, имеющим целью оправдание земельной собственности и не имеющим за себя никакого разумного довода, как только то, что это самое существует в Европе…».
Резко выступал против утверждения принципов капитализма в жизни России и писатель М.Е. Салтыков-Щедрин: «Всю общественную ниву заполонило хищничество; всю её, вдоль и поперёк, избороздило оно своим проклятым плугом». Не о народе, а именно о нарождающемся капиталисте Михаил Евграфович говорил: «Идёт чумазый!», идёт «с неутолимой алчностью глотать, глотать, глотать!».
Капитализм вызывал неприятие и у русских религиозных философов, которые были противниками ленинцев. «Детищем истребляющей и пожирающей похоти» называл капитализм Николай Бердяев. Он писал: «Та степень свободы зла, свободы греховной похоти, которая определяет жизнь буржуазно-демократического общества, этически не может быть терпима». Говорил он и о том, что не может быть терпим строй, «основанный на превращении человека в… вещь, которую можно продавать или покупать». Как тут не вспомнить ленинские строки из фундаментальной работы «Что делать?», написанной в 1901 году. Владимир Ильич подчёркивал, что нужно бороться «не только за выгодные условия продажи рабочей силы, а и за уничтожение того, общественного строя, который заставляет неимущих продаваться богачам».
Не менее жёстко критиковал капитализм и Сергей Булгаков: «Никогда ещё в истории не проповедовалось и не проводилось в жизнь такое безбожное, беспринципное служение золотому тельцу, низкая похоть и корысть, как ныне… Если по духовной природе своей капитализм в значительной степени является идолопоклонством, то по своему общественному значению для социальной жизни он покрыт преступлениями, и история капитала есть жуткая повесть о человеческой бессердечности и себялюбии».
Резкое осуждение принципов капитализма можно найти и у Николая Фёдорова, одна фраза из работ которого столь любима властями Белгородчины и их придворными пропагандистами, и у Владимира Соловьёва, и у целого ряда других известных религиозных философов. Некоторые из них прямо солидаризировались в этом с российскими марксистами: «Одним словом, мы должны не обинуясь, сказать, что социализм прав в своей критике капитализма. В этом смысле надо прямо и решительно признать всю правду социализма», - писал Сергей Булгаков.
Почему же религиозные философы оказались по разные стороны баррикад с большевиками, ставящими своей целью социалистическую революцию? Тот же Сергей Булгаков писал: «Мы все теперь социалисты. Различие относится к пониманию практических вопросов». Рассмотрим эти различия как раз на его примере.
Знакомство с работой Булгакова «Христианство и социализм» даёт основания для однозначного вывода: корень противоречия между русскими социалистами-марксистами и религиозными философами, дружно критикующими капитализм, в том, что первые были материалистами, а вторые – идеалистами.
Так, Булгаков весьма иронически относится к положению учения Маркса, что социальное бытие определяет социальное сознание, сводя его к чисто обывательскому представлению: человек «есть то, что он ест». Между тем, и Маркс, и его российские последователи (например, Сталин, писавший об этом ещё в начале ХХ века) утверждали совершенно иное: обязательным условием духовного освобождения человека является изменение социально-экономической системы, во главу угла которой поставлена погоня за прибылью. Впрочем, у Булгакова вызывает неприятие материализм не только у марксистов, но и у Томаса Мора, считавшего, что справедливое общество невозможно создать без упразднения частной собственности.
В полемическом запале философ, пытающийся противопоставить марксизму христианство, не замечает, что опровергает он не только Маркса и Мора, но и Христа, который утверждал: «Не можете служить и Богу, и мамоне» и «Кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником».
Замечу, что, Булгаков, критикуя и капитализм, и марксистский социализм, сам не предлагает никаких конкретных социально-экономических преобразований. Идею: «Пусть социалисты становятся христианами, тем самым социализм, как и вся наша жизнь, будет делаться христианским», - вряд ли можно всерьёз счесть за путь борьбы с капитализмом.
Булгаков утверждает, будто «свобода от хозяйства составляет мечту социализма», и пишет, что «нужно не только хозяйственно, но и духовно дорасти до короткого рабочего дня, умея достаточно употребить освобождающийся досуг».
Нельзя не согласиться с философом в том, что предоставление человеку значительного свободного времени может быть не только благом, но и злом. Для человека с примитивными духовными запросами свободное время может стать «источником деморализации». Но разве марксизм (в том числе и в его большевистском варианте) действительно предлагает то, что приписывает ему философ? Во-первых, ни Маркс, ни его русские последователи не говорили о стремлении к свободе от хозяйства – они ставили задачу освобождения людей от экономического рабства, присущего капитализму. И видели в этом не самоцель, не «освобождение» от труда и создания возможности жить праздно (а именно такое использование свободного времени ведёт к деморализации), а необходимое условие для развития личности и реализации её творческого потенциала в труде на общее благо, который станет внутренней потребностью человека. Это краеугольный камень марксистских представлений о новом обществе. А вот Булгакова мысль о том, что труд может стать духовной потребностью человека, вообще не посещает.
Неверие философа в марксистскую цель развития человека, вероятно, объясняется принципиальным неверием Булгакова в самого человека. «Социалистическое учение о человеке… имеет в основе своей веру в беспредельную способность человеческой природы к совершенствованию, если только она поставлена в соответствующие условия», - вполне резонно замечает он, однако сам убеждён в том, что в природе человека коренятся «порча и зло», и только «сверхъестественная помощь» религии способна их преодолеть. Здесь он вступает уже в противоречие не только с Марксом, Лениным и Сталиным, но и с христианским философом Львом Толстым. Толстой был убеждён, что сущность приобщение человека к учению Христа, как раз и состоит во всё большем совершенствовании человека, его приближении к тому идеалу, который олицетворяет Христос – и религиозный культ, с точки зрения Льва Николаевича, не столько помогает такому совершенствованию, сколько препятствует ему.
Уже в конце ХХ века чикагский философ Билл Мартин на международной конференции говорил, что социализм – это путь к избавлению человека от страданий. Булгаков же не видит в этом «ничего желательного, ничего идеального. Напротив, это было бы духовным падением для человека, понижением его существа. Ибо не для счастья рождён человек, и не к счастью он должен стремиться, но к духовному росту, который совершается лишь ценой борьбы, страданий, испытаний». Непонятно, правда, за что предлагает бороться философ, если не за лучшую жизнь и избавление людей от страданий.
О противоречиях между булгаковским христианством и марксистским социализмом, выявившихся в работе «Христианство и социализм», можно говорить ещё много. Но, думается, и того, что сказано, достаточно, чтобы понять, почему Булгаков, столь резкий критик капитализма, в период между Февральской и Октябрьской революциями стал активным политическим союзником поборников капиталистического строя.
Будем справедливы, в этом он среди русских религиозных философов оказался скорее исключением, чем правилом. Общим же для всех них было то, что, солидаризируясь с марксистами в критике капитализма, они не признавали предложенную Марксом идею и методы перехода от капиталистического общества к социалистическому.
В принципе, это даёт какие-то основания утверждать, что критика социалистами-марксистами капиталистического общества соответствовала русским духовным традициям, а вот конструктивная часть их взглядов – нет. Дело, однако, в том, что противники проекта социалистического переустройства общества, предложенного ленинцами, сами не смогли предложить (здесь Булгаков уже не исключение) никакого другого хоть сколько-нибудь реального другого пути, ведущего к более совершенной социально-экономической системе. Таким образом, в этом отношении русские социалисты-марксисты просто заполнили вакуум в русской общественной мысли.
Последующие десятилетия со всей очевидностью показали, что не только русские религиозные философы, но и самые авторитетные западные специалисты так и не нашли иного выхода из капиталистического тупика, кроме того, что указывает марксизм. В конце XX века гибельность капиталистического пути была признана не только учёными, но и конференцией ООН на высшем уровне, прошедшей в 1992 году в Рио-де-Жанейро. Однако все рекомендации по выходу из тупика по какому-то «третьему пути» оказались бесплодными. Капиталистический «волк» никак не желал внять благим увещеваниям и превратиться в Санта-Клауса, щедро раздающего подарки бедным людям и бедным странам. И за последнюю четверть века, упорно не желая повернуть на путь, предложенный Марксом, Лениным и Сталиным, человеческая цивилизация очень далеко продвинулась по пути к полному краху.
Виктор ВАСИЛЕНКО,
Белгород
