В День Победы Виктор Василенко размышляет над тем, что стало секретным для врага оружием Советской страны
Победа Советского Союза в Великой Отечественной войне стала ещё одним русским чудом (напомню, что в 50-е годы русским чудом называли за рубежом невероятный рывок, который совершила наша страна в своём развитии за невероятно короткое по историческим меркам время).
Действительно, ведь ко времени начала войны совокупный промышленный потенциал агрессоров превосходил советский, по оценкам современных специалистов, в 2,5-3 раза. Вслед за гитлеровской Германией войну Советскому Союзу объявили Италия, Румыния, Финляндия, Словакия, Венгрия, Франция; вместе с гитлеровцами в «крестовый поход против большевизма» отправились представители чуть ли не всей Европы. Об этом можно судить по национальному составу пленных – среди них было даже немалое число люксембуржцев. И большинство зарубежных политиков не сомневались, что СССР не сможет выстоять в столкновении с такой мощью. Тем более, что начало войны, казалось бы, полностью оправдывало пессимизм.
И всё же, несмотря на значительное техническое превосходство агрессоров в первый год войны, несмотря на очень тяжёлые потери Красной Армии в 1941 и 1942 годы (с 1943 года потери Германии и КО уже превосходили наши), армия и весь советский народ сначала сумели выстоять перед небывало мощным ударом врага, а затем разгромили его.
Что же предопределило Победу Советского Союза. Версия о решающем вкладе союзников не выдерживает критики. Если говорить о помощи по так называемому «ленд-лизу», то бесспорно, военная техника, поставляемая Англией и США, пригодилась, особенно в то время, когда эвакуированные заводы ещё не заработали в полную мощь. Но, во-первых, как признал бывший президент США Герберт Гувер, «Советская страна остановила немцев до того, как ленд-лиз дошел до нее». А во-вторых, если брать общий объём поставок по «ленд-лизу», то он в сумме не составляет порядка 5% той техники, которая была произведена в СССР: 14,4 тысяч самолетов, около 7 тысяч танков, 9,6 тысяч артиллерийских орудий по «ленд-лизу» против 112,1 тысяч самолетов, 102,5 тысяч танков и самоходных артиллерийских установок, 482,2 тысяч артиллерийских орудий. Так что к определяющим факторам советской Победы военные поставки союзников никак не могут быть причислены. Помощник президента США Рузвельта Гопкинс после окончания войны честно констатировал: «Мы никогда не считали, что наша помощь по ленд-лизу является главным фактором в советской победе над Гитлером на Восточном фронте».
Что же касается непосредственного участия союзников в боевых действиях, то его значение как фактора Победы близко к нулю. Ведь в первые месяцы войны, когда помощь союзников была нужнее всего, они помогали преимущественно благими пожеланиями. Будем объективны: Второй фронт был открыт тогда, когда сомнений в скорой советской победе не оставалось, и главной его целью было не столько помощь Советскому Союзу, сколько «спасение» Западной Европы от СССР. Да и Сталин даже в наиболее драматичные моменты войны никогда не обращался к союзникам со столь отчаянным призывом о помощи, с каким обратился к нему в январе 1945 года Черчилль, когда немцы нанесли контрудар в Арденнах и поставили войска союзников на грань разгрома. Нет, это Советский Союз спас «демократический» Запад, но никак не наоборот. И Черчилль – ненавистник коммунизма Черчилль! – был вынужден, по собственным словам, молить Всевышнего о даровании долгой жизни Сталину, чтобы тот мог направлять судьбы Советской страны, которая «показала всё своё величие».
Чрезвычайно активно навязываемую представителями власти и их демократической прислугой версию о решающем вкладе штрафбатов и заградотрядов исчерпывающе охарактеризовал, выступая в начале 2005 года в Госдуме, министр обороны РФ того времени С. Иванов: подобное утверждение «иначе как маразматическим назвать нельзя». Какие заградотряды, например, заставляли сражаться до последнего попавшие в 1941 году в окружение советские войска. А они, по свидетельству начальника Генштаба сухопутных войск Германии Ф. Гальдера, сковывали действия 50 немецких дивизий, так нужных на передовой.
Нет, Великую Победу предопределили совершенно иные факторы. И важнейшим среди «слагаемых Победы» был духовный фактор.
Патриотически настроенные антисоветчики, не отрицая значимости этого фактора, пытаются представить его как проявление традиционно свойственного русским патриотизма. И даже упрекают руководство партии большевиков в том, что оно-де разрушало этот патриотизм, и только война заставила Сталина в спешном порядке заняться его возрождением. «Когда война поставила вопрос о выживании русского народа и существовании государства,.. русская история и национальная культура из объектов глумления вдруг превратилась в объект почитания, вернулась на своё законное место», - вот достаточно типичная точка зрения. В сущности, это перепев мотива Деникина, который утверждал: «Под знаком интернационала прошла бесславная финская кампания и разгром немцами Красной армии на путях к Москве; под лозунгом защиты Родины произошел разгром немецких армий!».
Не будем углубляться в то, как оценивает «патриот» Деникин (кавычки потому, что главком белых на Юге России не мог не понимать того, о чём позже с циничной откровенности написал Черчилль: белогвардейцы воевали за интересы западных стран) итоги Финской кампании. Замечу только, что, во-первых, при всех ошибках и тяжёлых потерях Красная Армия сумела прорвать считавшуюся абсолютно непроходимой Линию Маннергейма; а во-вторых, военачальнику, бежавшему от Красной Армии, воевавшей тогда именно «под знаком интернационала» стоило бы быть покорректней в оценках своего недавнего противника.
Главное в данном случае другое: «лозунг защиты Родины» (и Деникин вряд ли не ведал того) был выдвинут Сталиным уже 3 июля 1941 года. И в 1941 году Красная Армия терпела поражения, но разгромлена не была. На «путях к Москве» она сорвала гитлеровский блицкриг, вымотала и значительно истощила немецкие войска, чем (а вовсе не вдруг снизошедшей русской благодатью) и была предопределёна победа под Москвой
«Досоветского» русского солдата Деникин характеризует: «русский солдат был безмерно вынослив и самоотверженно храбр». При этом он истово убеждён, что советский путь, который он именует «колхозным рабством, стахановским изнурением и подменой национального самосознания интернациональной догмой» вёл к деградации человека.
Только здесь у него очевидная неувязочка получается. Историк Игорь Пыхалов для характеристики боевого духа солдат и офицеров использует показатель, который можно назвать «коэффициент стойкости»: соотношение числа погибших к числу сдавшихся в плен. Так вот, в 1914 году, когда никакая «интернациональная догма» ещё не влияла тлетворно на русского солдата, напротив, во всей России в первые месяцы после начала войны был мощный подъём русского патриотизма, потерпела тяжёлое поражение начавшая наступление на Западном фронте 2-я армия, после чего российские войска были вынуждены отступить из Пруссии. При этом на 7 тысяч погибших пришлось 92 тысячи пленных. Соответственно «коэффициент стойкости» русских войск был 1:13. А в трагическом 1941 году при, округлённо, 2,2 миллионах пленных и пропавших без вести красноармейцах погибших было примерно 800 тысяч. То есть, это соотношение менее, чем 1:3. Так какой же солдат был более вынослив и самоотверженно храбр? При этом, повторю, для Красной Армии 1941 год завершился победой в битве под Москвой. А какие достижения сопоставимого масштаба были у царской армии через полгода войны?
Надо иметь в виду, что «лозунг защиты Родины» - это было не крайнее средство, к которому был вынужден в отчаянном положении прибегнуть Сталин. «Русская история и национальная культура из объектов глумления превратилась в объект почитания, вернулась на своё законное место» отнюдь не «вдруг» после поражений первых месяцев войны, а за годы до её начала.
Думается, в такой корректировке культурной и воспитательной политики в известной мере сказалось то, что Сталин, несмотря на сопротивление троцкистов, добился принятия курса на построение социализма в одной нашей стране. Безусловно, немалое значение имело и ясное предвидение неизбежности грядущей большой войны, и одним из элементов подготовки к ней стало усиление роли патриотического воспитания. А подлинно патриотическое воспитание невозможно без привития уважения к великим заслугам прошлого. Так или иначе, «русский дух» в идеологической работе стал явственно ощущаться уже в середине 30-х годов.
В дневниках жены Михаила Булгакова в заметках осени 36-го года упоминается (с полным одобрением) о запрете спектакля Камерного театра «Богатыри» - за издевательское изображение русской истории, в частности, за глумление над крещением Руси. Лично Сталин крайне резко одёрнул Демьяна Бедного за карикатурное изображение русского человека в его произведениях. В 30-е годы русская классическая и народная музыка постоянно звучала по радио. 1937-й год был объявлен Всесоюзным годом Пушкина. В конце 30-х годов был поставлен целый ряд фильмов, воспевающих дела великих деятелей русской истории вне зависимости от их классового происхождения – «Александр Невский», «Пётр Первый», «Минин и Пожарский», «Суворов».
И патриотизм советских людей ярко проявился уже в первые дни войны. В стремлении защитить даже ценой своей жизни Родину огромное количество людей шли на фронт добровольцами. Оспорить это невозможно, так антисоветчики пытаются «интерпретировать»: мол, «шли потому, что всё равно возьмут, так уж лучше добровольцем». Но как быть с десятками тысяч ополченцев, которых без их желания никто бы не «взял» – и возраст не тот, и «бронь» у многих была. В июле 1941 года ЦК ВКП(б) принял решение о формировании народного ополчения Москвы. Заявления о зачисление в ополчение подали 310 тысяч человек. Многим отказывали, считая их слишком ценными кадрами. Уже в постсоветское время ректор Московского технологического университета Ю.М. Соломенцев вспоминал, как во время войны директор одного из уральских заводов опрометчиво издал приказ: «За потерю пропуска – на фронт»; буквально на следующий день более половины работников «потеряли» пропуска.
Советское воспитание было нацелено и на привитие людям гуманистических принципов и ориентиров бытия. Это признавал, например, писатель Алесь Адамович уже в то время, когда он становился одним из моральных лидеров «перестройки». «Несмотря на весь сталинизм, - говорил он, - наше поколение получило очень гуманистическое воспитание». Отметим, что вводная часть явно продиктована не трезвой оценкой реалий, а политическими пристрастиями писателя, поскольку нацелить всю систему идеологического воздействия на формирование в человеке гуманистического мировоззрения, вряд ли можно было вопреки курсу Сталина. Но согласимся с Адамовичем в другом - в том, что гуманистическое воспитание тоже сыграло свою роль в духовной мобилизации народа на решительный отпор врагу: «Когда люди увидели, что творят гитлеровцы, к ним пришла настоящая ненависть. Ненависть человеческого к античеловеческому. И люди были готовы пожертвовать собой, чтобы очистить свою землю от фашистской нечисти».
Плевок Деникина в стахановский труд свидетельствует об ущербности первого, но никак не последнего. Белый генерал, совершенно потерявший вдали от Родины реальное представление о её жизни, лелеющий в себе антисоветские настроения, просто не мог представить то, что стало ясно французскому интеллигенту Ромену Роллану (который подчеркивал, что не разделяет взглядов большевиков): в Советской стране зарождалось новое отношение к труду.
Труд для определяющее большого в то время советских людей становился не просто средством зарабатывания на жизнь, но средством раскрытия творческого потенциала личности, служением стране и народу. Сталин поставил в начале 30-х годов цель: сделать труд делом чести, делом доблести и геройства – и удалось добиться очень многого в этом направлении. Стахановское движение было одним из таких достижений. Без нового отношения к труду никогда не удалось бы совершить такой трудовой подвиг, который совершил тогда советский народ.
Опять же, демпропаганда пытается усмотреть здесь страх перед наказанием. Писатель Д. Гранин, уже в то время когда он перекочевал на антисоветские позиции, соглашаясь с тем, что наши труженики совершили в годы войны невероятное, утверждал при этом, что главным стимулом у них был… «страх. Не перед немцами, а страх у руководства завода, у начальников цехов, он передавался по всей вертикали, этот страх поддерживался с первых дней войны».
Конечно, жёсткими дисциплинарными мерами можно в какой-то степени повысить производительность труда. Но на много ли? А, к примеру, М.З. Оленевский, который в 1941 году был главным инженером артиллерийского завода, рассказывал, что их директор представил в октябре 41-го в ГКО план выпуска пушек, предусматривающий увеличение их производства в 18 раз! Причём, рост был не за счёт увеличения мощностей, а за счёт выхода на более высокий уровень организации производства. Только за первый месяц инженеры и рабочие завода внесли 375 рационализаторских предложений. Академик Патон писал, что в разработке и внедрении в промышленности более эффективных методов сварки за два года войны удалось сделать то, на что в мирных условиях потребовалось бы от пяти до восьми лет. А страх ну никак не может стимулировать творческую активность человека.
Многие сотни заводов пришлось демонтировать, перевозить в глубокий тыл и там возводить заново. Сделано это было в немыслимо короткие сроки. Вот один из множества примеров. В конце 1941 года завод «Электросталь» был эвакуирован на Урал. За 110 суток, немалая часть которых пришлись на чрезвычайно холодную зиму, в открытом поле под Чебаркулем завод был выстроен наново и в апреле 1942 года уже начал давать листовую броню для танков. Только одухотворенное отношение к труду может подвигнуть людей на такое.
Благодаря такому отношению к труду, уже к 1943 году Советский Союз выпускал орудий в четыре раза больше, нежели Германия, на которую работала промышленность почти всей Европы, танков – в два раза, самолётов – в два раза, снарядов – в полтора раза больше. Напомню поклонникам «чисто русского патриотизма»: в годы Первой мировой войны, когда промышленность нашей страны не испытала столь тяжёлых потрясений, Россия по производству артиллерийских орудий уступала Германии в 5,5 раз, снарядов – в 4,4 раза, самолётов – в 13 раз, танков Россия не производила.
Не преуменьшая значения русского патриотизма, замечу, что для очень многих советских людей патриотизм был неразрывно соединён с коммунистической идейностью. Они считали себя продолжателями дела Великого Октября. Драматург Александр Штейн, работавший в годы войны в осаждённом Ленинграде, писал: «Моряки, уходившие с нашего корабля на сухопутье, непременно хотели своим обликом походить на моряков 1919 года, виденных ими в кинофильмах… И я понял тогда, в сентябре, понял, несмотря на всё: не будь того, ради чего и во имя чего жило наше поколение, никогда не удержался бы Ленинград, как не удержались Париж, Варшава, Белград, вся Европа». Писатель Андрей Платонов, которого правые патриоты хотят представить как оппонента социалистического строя, в своём военном рассказе «Одухотворённые люди» писал, что потрясающие стойкость и самопожертвование советских бойцов, проявленные ими в битвах Великой Отечественной войны, рождена «любовью матери, Лениным и Советской Родиной».
Быть в рядах партии люди считали честью для себя. В годы войны, по подтверждённым уже в постсоветские годы данным, в ВКП(б) вступили около трёх миллионов человек – при этом они хорошо понимали, что получают единственную «привилегию»: первыми подниматься в атаку и вызываться на самые опасные задания. В московском музее Пограничных войск хранится такой документ: написанный на обгоревшем листке бумаги «Протокол общего партийного собрания заставы №12». Четверо бойцов 26-го погранполка оборонялись в дзоте, окружённом немцами. Двое бойцов были коммунистами, один – комсомольцем. Когда гибель казалась неизбежной, беспартийный боец подал заявление о приёме в партию. Этому вопросу и было посвящено партийное собрание во время боя.
Известный писатель Юрий Крымов (автор очень популярной в советское время повести «Танкер «Дербент») в 1941-м добровольцем вступил в Красную Армию. Воевал на Юго-Западном фронте. После того, как немцы прорвали фронт, подразделение, где он был, попало в окружение. Накануне дня, когда было решено пойти на прорыв, беспартийный писатель подал заявление о приёме в ВКП(б). В письме жене, в ночь перед боём, он так написал об этом: «Я вступил в партию… накануне решающего смертельного боя для меня и для моих товарищей. На душе у меня удивительно спокойно и хорошо. В боевой обстановке я и вообще спокоен, а теперь к этой всегдашней уравновешенности прибавилось ещё новое чувство. Гордость». В этом бою 20 сентября 1941 года Юрий Крымов погиб.
В залитом кровью партбилете погибшего под деревней Фокино 20-летнего комбата Геннадия Потёмкина была такая записка:
«Я клянусь – не ворвётся враг в траншею мою!
А погибнуть придётся – так погибну в бою.
Чтоб глядели с любовью через тысячи лет
На окрашенный кровью мой партийный билет».
А сколько людей, идя в бой, оставляли записки: «Если я погибну, считайте меня коммунистом». Это не миф – немалое число подобных записок-завещаний хранится в Центральном музее Вооружённых Сил.
Такой высочайший авторитет Коммунистической партии большевиков был завоёван не словами, а делами. Подвергавшийся репрессиям и при Сталине, и при Хрущёве, и при Брежневе Пётр Абовин-Егидес говорил в 90-е годы: «На фронте я своими глазами видел, как героически коммунисты сражались с фашистами. А кто создавал и возглавлял партизанские отряды? Вся Великая Отечественная война против фашистов выиграна на фронте и в тылу под руководством коммунистов». Аналогичные свидетельства легко можно найти и в статьях и интервью другого знаменитого диссидента – философа Александра Зиновьева.
Показательно, что в годы Великой Отечественной войны в партию вступило немало «старых» интеллигентов. Среди них были и такие выдающиеся учёные, как академик А.Ф. Иоффе (в 62 года) и академик Е.О. Патон (в 73 года).
Советский человек, патриот, одухотворённый коммунистической идеологией, стал «секретным оружием» нашей страны, которое дало возможность выстоять в невероятно тяжёлом испытании 41-го года и предопределило победу над страшным врагом. И Геринг на Нюрнбергском процессе горько сетовал: «Как выяснилось во время войны, мы многого не знали… Главное, мы не знали и не поняли советских русских».
Виктор ВАСИЛЕНКО,
Белгород
