Виктор Василенко: свернув с пути развития страны, определённого
Сталиным, правители СССР направили общество в тупик

Так уж получилось, что на год 75-летия начала Великой Отечественной войны, в которой советский народ сумел проявить потрясшую весь мир стойкость и под руководством Коммунистической партии добился Великой Победы, приходится и 25-летие уничтожения Союза Советских Социалистических республик, который отстоял народ в Великой Отечественной войне. И нельзя не признать, что уничтожения Советской страны и социалистического строя тоже шло под руководством партийной номенклатуры, а народ в этот раз к уничтожению державы отнёсся, в целом, совершенно индифферентно.

В последние месяцы в левых СМИ появилось немало статей с квалифицированным анализом событий Великой Отечественной войны. Немало встречается и материалов, затрагивающих и тему гибели СССР. Но, как я уже отмечал, в подавляющем большинстве их дело сводится либо к профнепригодности Горбачёва, либо к проискам «пятой колонны» в КПСС. То, что ряд высокопоставленных партийных деятелей вполне сознательно стремились разрушить социалистический строй, не вызывает сомнений. И Горбачёв, был, безусловно, в их числе. Но почему 20 миллионов членов КПСС, которые явно не относились к «пятой колонне», их пассивно поддерживали? И почему им не воспрепятствовал народ, - а возможностей для этого было немало?

Версия антисоветчиков, будто народ был против сохранения социалистического строя и единой державы, не выдерживает критики: 17 марта 1991 года более половины совершеннолетних жителей всех республик, власти которых дали возможность провести референдум, проголосовали за сохранение Союза Советских Социалистических республик. А отказ «демократических» правителей Грузии, Эстонии, Литвы, Латвии, Молдавии, Армении в проведении референдума сам по себе красноречиво свидетельствует, что они не сомневались в том, что и у них народ поддержит сохранение СССР – в противном случае они не упустили бы такой возможности подкрепить волеизъявлением народа своё намерение выйти из Советского Союза.

Но уже 12 июня жители РСФСР отдали свои голоса Ельцину, который накануне мартовского референдума открыто призывал к уничтожению единой советской державы. А ведь за три месяца, которые разделяли эти события, не произошло ничего такого, что могло бы радикально изменить настроения людей.

Так что же привело нашу страну к гибели?

Для того, чтобы разобраться в этом, надо вернуться в начало 50-х годов. Какое «наследство» оставил Сталин своим преемникам?

Военная мощь державы обеспечивала её безопасность, а достигнутый уровень экономического развития позволял удовлетворять наиболее насущные потребности людей. Подавляющее большинство жителей было выведено из борьбы за физическое выживание, и в обществе были созданы условия для постепенного повышения благосостояния народа. А всё вместе взятое, это создавало возможности для дальнейшего духовного подъёма.

Очень существенно и то, что при Сталине было много сделано для привития людям гуманистической идеологии, что является важнейшей задачей строительства социализма коммунистического типа – ведь без такой идеологической основы невозможен переход социалистического общества на качественно новый уровень – на уровень строительства коммунизма.

В ходе реализации сталинского социалистического проекта…

– Была устранена частная собственность, причём не только как экономический фактор, но и как доминанта человеческого сознания.

– Утвердились приоритет духовных ценностей и приоритет общественных интересов.

– В сознании людей выработалось пренебрежение погоней за материальными благами. Алчность и стяжательство стали восприниматься как уродство.

– Труд стал духовной потребностью, служением народу и стране и потому сделался источником морального удовлетворения и счастья.

– Нормами жизни стали бескорыстие, готовность помочь другому и готовность жертвовать своими интересами ради общего блага.

– Интернационализм стал органически присущ образу мышления советского человека.

Можно привести великое множество фактов и аргументов, подтверждающих справедливость сказанного. Но ради экономии места ограничусь только свидетельствами наших «перестроечных» антикоммунистов – от одиозных фигур до серьёзных аналитиков.

Они признают, что под воздействием коммунистического воспитания сознание людей перестало воспринимать частную собственность как естественную закономерность (режиссёр М. Захаров); что в нём исчезло стремление заработать побольше денег, что собственная корысть сделалась для него неправедной и нелегитимной (социолог К. Петренко); что в людях удалось выработать привычку ограничения матпотребления разумными потребностями (д-р Рябков)… Только они видят в этом не выдающееся достижение, а порок.

В передаче Радио «Маяк» 90-х годов журналистка отнюдь не отрицала, что человек, воспитанный в сталинское время, «не спрашивал: сколько мне заплатят за мой труд, а спрашивал: что надо делать?». Но и она резюмировала «по-демократически»: «Это свидетельствует о том, насколько мало в Советском Союзе ценилась жизнь человека». Режиссёр А. Кончаловский попрекал советское прошлое за то, что «у нас была заповедь: возлюби ближнего, как себя самого, - а надо было именно себя сначала возлюбить»…

Что ж, такая интерпретация достижений коммунистического воспитания отнюдь не делает их менее значительными, а только показывает, насколько эти «интерпретаторы» сами далеки от подлинно человеческих ценностей, коими так привыкли козырять.

В реальной жизни этих принципов бытия придерживались ещё далеко не все. Но таких людей было достаточно много, и именно они определяли в тот период тенденцию развития общества.

Таким образом, есть все основания утверждать, что в сталинский период в советской стране действительно был заложен фундамент коммунизма.

Но наследие, оставленное Сталиным, не ограничивалось только этим. В своей последней значительной работе – «Экономические проблемы социализма в СССР» – вождь поставил конкретные ближайшие цели и определил главные ориентиры дальнейшего развития советского общества.

В последние годы в статьях, написанных с позиции одобрения деятельности Сталина в роли строителя нового общества, нередко встречаются попытки представить эту работу таким образом, будто речь в ней не идёт о переходе к строительству собственно коммунистического общества. Некоторые авторы даже стремятся интерпретировать её так, будто вождь выступал за поворот социалистического строительства в сторону рыночной экономики.

С последними всё достаточно просто. Действительно, Сталин писал о недопустимости пренебрежения рыночными механизмами, которые ещё сохраняются в советской экономике: «Рентабельность отдельных предприятий и отраслей имеет громадное значение с точки зрения развития нашего производства. Она должна быть учитываема как при планировании строительства, так и при планировании производства. Это азбука нашей хозяйственной деятельности на нынешнем этапе развития» (И. Сталин «Экономические проблемы социализма в СССР», Госполитиздат, 1952, стр 56); «…пока остаются два основных производственных сектора, товарное производство и товарное обращение должны остаться в силе как необходимый и весьма полезный элемент нашего народного хозяйства» (стр.17). А поскольку сохраняется товарное обращение, «наши предприятия не могут обходиться и не должны обходиться без учёта закона стоимости». И, в частности, Сталин видел пользу в том, что действие закона стоимости «учит наших хозяйственников искать, находить и использовать скрытые резервы, таящиеся в недрах производства, а не топтать их ногами,.. учит наших хозяйственников систематически улучшать методы производства, снижать себестоимость производства» (стр.20).

Но, во-первых, уточнения «на нынешнем этапе» и «пока» очевидно свидетельствуют, что Сталин говорил сугубо о текущем моменте, а не о механизмах, которые должны стать сущностью экономики: «Несомненно, что они будут приносить пользу и в ближайшем будущем. Но было бы непростительной слепотой не видеть, что эти явления вместе с тем уже начинают тормозить мощное развитие наших производительных сил» (стр.68).

Во-вторых, даже говоря о текущем моменте, Сталин выступал отнюдь не за расширение сферы действия товарного обращения, а, напротив, за её жёсткое ограничение. Так, категорически исключалось её распространение на средства производства. «Владелец средств производства – государство при передаче их тому или иному предприятию ни в коей мере не теряет права собственности на средства производства, а, наоборот, полностью сохраняет его» (стр.52). Исключалось и придание закону стоимости роли регулятора – «закон стоимости не может при нашем строе играть роль регулятора производства» (стр.22). А ведь в рыночной экономике закон стоимости – один из важнейших регуляторов.

Более обоснованной выглядит точка зрения, что Сталин рассматривал задачу перехода к строительству коммунизма в отдалённой перспективе. Ведь Сталин, действительно, написал:

«…раньше, чем перейти к формуле «каждому по потребностям», нужно пройти ряд этапов экономического и культурного перевоспитания общества, в течение которых труд из средства только лишь поддержания жизни будет превращён в глазах общества в первую жизненную потребность, а общественная собственность – в незыблемую и неприкосновенную основу существования общества.

Для того, чтобы подготовить действительный, а не декларативный переход к коммунизму, нужно осуществить по крайней мере три основных предварительных условия.

Необходимо, во-первых, прочно обеспечить… непрерывный рост всего общественного производства с преимущественным ростом производства средств производства…

Необходимо во-вторых, путём постепенных переходов, осуществляемых с выгодой для колхозов и, следовательно, для всего общества, поднять колхозную собственность до уровня общенародной, а товарное обращение также путём постепенных переходов заменить системой продуктообмена…

Необходимо, в-третьих, добиться такого культурного роста общества, который бы обеспечил всем членам общества всестороннее развитие их физических и умственных способностей, чтобы члены общества имели возможность получить образование, достаточное для того, чтобы стать активными деятелями общественного развития, чтобы они имели возможность свободно выбирать профессию, а не быть прикованными на всю жизнь, в силу существующего разделения труда, к одной какой-либо профессии». (стр. 66-67)

А достижение этих целей требует немалого времени. Но ведь Сталин говорит о том, что надо сделать прежде, чем перейти к коммунизму. А переход к коммунизму и переход к строительству собственно коммунистического общества – это разные вещи.

Но, быть может, я просто цепляюсь к словам? Быть может, между дальнейшим строительством социализма и строительством собственно коммунистического общества нет принципиальной разницы, и путь социалистического развития сам собой приведёт к коммунизму? Убеждён, что нет. Убеждён и в том, что утверждение, будто начало перехода к строительству собственно коммунистического общества, по Сталину, следует понимать как «дальнюю стратегическую перспективу, а не сиюминутную задачу» не соответствует смыслу того, что имел в виду Сталин. Ведь он, повторю, говорил как об отдалённой перспективе – о «переходе к коммунизму», а решение задач по «осуществлению предварительных условий» перехода к коммунизму - это, в сущности, и есть переход к строительству уже собственно коммунистического общества.

Например, Сталин считает, что в условиях строительства социализма отдельные механизмы рыночной экономики (об этом говорилось выше) весьма полезны. Но при переходе к коммунизму они будут уже тормозом развития общества. И потому одна из задач строительства коммунизма – изживание этих механизмов. В частности, Сталин говорит о необходимости создания системы продуктообмена между государственной промышленностью и колхозами, которая позволила бы ликвидировать в этой сфере товарное обращение. Да, конечно, Сталин при этом замечает, что «такая система потребует громадного увеличения продукции, отпускаемой городом деревне, поэтому её придётся вводить без особой торопливости». Но разве он считает, что начало решения этой задачи – дело «дальней стратегической перспективы». Напротив, он прямо указывает, что решение этой, действительно, стратегической задачи начинать следует немедленно: «…вводить её нужно неуклонно, без колебаний, шаг за шагом сокращая сферу действия товарного обращения и расширяя сферу действия продуктообмена» (стр.93). А ведь это – уже шаг по пути строительства собственно коммунистического общества.

Показательны замечания Сталина относительно предложения сделать технику, сосредоточенную в МТС собственностью колхозов. Он отвергает это предложения, приводя две причины. Одна – в том, что этот шаг создаст для колхозов серьёзные экономические проблемы. Вторая – в том, что этот шаг вёл бы «не к приближению к коммунизму, а, наоборот, к удалению от него» (стр. 91). И, говоря о второй причине, Сталин не отделывается парой общих фраз, а рассматривает вопрос подробно. Таким образом, Сталин уже делает критерием принятия важных экономических решений то, приближают ли они общество к коммунизму.

Остановлюсь ещё на одном моменте. Когда в Советском Союзе начинали строить социализм, Сталин ради повышения производительности труда распорядился задействовать материальное стимулирование. Теперь же, когда речь шла о переходе к строительству коммунизма, он предложил принципиально иной путь решения задачи улучшения материальной обеспеченности народа. Не только и не столько за счёт повышения денежной зарплаты, но «особенно, путём дальнейшего систематического снижения цен на продукты массового потребления» (стр. 69). Потому что пока главным путём к повышению уровня жизни остаётся повышение зарплаты, цель превращения труда «в первую жизненную потребность» будет оставаться недостижимым. Напротив, этот путь тоже ведёт в противоположную от коммунизма сторону, поскольку, как предупреждал Маркс, стимулирование труда повышением зарплаты приводит к тому, что человек начинает «рабски трудиться на службе у алчности».

Таким образом, есть достаточные основания утверждать, что в «Экономических проблемах социализма в СССР» Сталин наметил ориентиры и поставил основные задачи следующего этапа развития советского общества – перехода к строительству коммунизма.

Следовательно, строительство коммунизма как цель ближайшего этапа развития страны было отнюдь не пустым прожектом Хрущёва, как полагают некоторые специалисты. Более того, в условиях, которые сложились в середине 50-х годов, это была не просто возможность, а категорическая необходимость. В противном случае рост материального благосостояния мог вызвать процесс, о котором в своё время предупреждал Николай Бердяев: «обуржуазивание социализма» - заражение социалистического общества «буржуазностью как категорией духовной и моральной».

Вина Хрущёва не в том, что он выдвинул задачу построения коммунистического общества в СССР, а в том, что при этом руководитель партии исказил важнейшие марксистские принципы движения к коммунизму.

Порочен был уже сам лозунг, провозглашённый Хрущёвым: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». В такой интерпретации он имел потребительские характер: не созидать коммунизм, а жить при коммунизме. Коммунизм воспринимался тут как нечто вроде новой квартиры – кто-то её построит, а потом тебе выдадут «ордер на вселение». Неслучайно в годы «перестройки» весьма эффективным оказалось обвинение со стороны новоявленных антикоммунистов: партия, мол, обманула народ – обещала, что он будет жить при коммунизме, и не выполнила обещанного. Но кто же должен был коммунизм строить?! Напомню, что Ленин ставил вопрос принципиально иначе. Выступая перед делегатами третьего съезда РКСМ, Владимир Ильич сказал, что нынешнее поколение «должно знать, что вся задача его жизни есть строительство этого [коммунистического] общества».

Была допущена принципиальная ошибка и в определении основных целей на пути коммунистического строительства. Маркс писал: «…когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидуумов вырастут и производительные силы… лишь тогда общество сможет написать на своём знамени: “Каждый по способностям, каждому по потребностям”». В полном соответствии с этим, Сталин в «Экономических проблемах социализма в СССР» поставил задачу развития личности человека как одну из важнейших среди тех, которые необходимо решить для того, чтобы стал возможным переход к коммунизму.

Хрущёв же на ХХ съезде КПСС всё перевернул с ног на голову, заявив: «Это будет такой общественный строй, где все источники богатства польются полным потоком, где каждый человек будет с воодушевлением работать по своим способностям и получать за свой труд по потребностям. На этой основе (выделено мной – В.В.) будут созданы необходимые условия для всестороннего развития личности».

Таким образом, всесторонне развитие личности из необходимого условия построения коммунизма переносилось в «светлое завтра», когда все источники богатства польются полным потоком. Совершенно очевидно, что без духовного развития человека, без укоренения в его сознании гуманистической идеологии труд никогда не сможет сделаться для него первой потребностью жизни. И, соответственно, надеяться на то, что он станет бескорыстно трудиться «по способностям» не приходится. В интерпретации Хрущёва определяющей задачей построения коммунизма фактически провозглашалось достижение коммунистического принципа распределения. Между тем, Маркс прямо предостерегал: «Было бы вообще ошибкой видеть существо дела в распределении и ставить на нём главное ударение». Коммунистическое общество даёт безграничный простор вовсе не потреблению, а совершенствованию личности и творческому труду на общее благо. Уровень материального потребления в нём будет достаточно скромным, поскольку духовно развитому человеку просто неинтересно тратить на него время сверх необходимого.

Показательна трактовка Хрущёвым коммунистического труда: «Движение за коммунистический труд – подлинная школа трудового героизма». Но если труд действительно коммунистический – ставший внутренней потребностью человека, то причём тут героизм? Героической можно назвать работу в экстремальных условиях, когда человек идёт на тяжёлые жертвы ради общего блага (так, например, строили Комсомольск-на-Амуре). Это вполне можно назвать школой коммунистического труда, но не наоборот. Движение за коммунистический труд по идее должно подразумевать добросовестное, неформальное и бескорыстное (т.е. без дополнительной оплаты за высокие показатели) отношение к своему будничному делу. Человеку с коммунистическим сознанием такой труд сам по себе давал бы моральное удовлетворение.

Вообще, в послесталинский период партийные работники, говоря о коммунистическом труде, как правило, акцентировали внимание на повышении производительности, а не на повышении его духовного наполнения. Хотя с точки зрения коммунистического учения первое должно достигаться в значительной степени за счёт второго.

Не соответствовал движению к коммунизму и броский, но не конкретный лозунг «Догнать и перегнать Америку!». Очень многие восприняли его как призыв к погоне за американским уровнем материального потребления. Но ведь она не приближала общество к коммунизму, а удаляла от него. В американской системе потребление – одна из определяющих ценностей; соответственно, стремление к росту потребления – один из важнейших стимулов. А гонка за материальными благами губительно сказывается на духовно мире человека. Она способствует возникновению потребительского отношения к жизни, пробуждает «дух собственности». И потому формирование у людей пренебрежения погоней за матблагами – одна из важнейших задач коммунистического воспитания. Ещё де Мабли предупреждал: «Дайте исчезнуть этой простоте потребностей и нравов, и я ручаюсь, что предписания, сделанные для того, чтобы заменить её [жадность], не будут иметь никакого успеха».

И всё это были не просто ошибки в терминах и лозунгах, а ошибки в выборе генеральных ориентиров развития общества. Экономическое развитие, по сути, сделалось самоцелью. Правда, и в послесталинские времена вплоть до «перестройки» руководители и идеологи КПСС декларировали приверженность курсу на формирование «нового человека», утверждение коммунистической морали и т. п. Коммунистическое воспитание провозглашалось «целью и критерием всей совокупности общественных преобразований» - в том числе и экономических. Однако чем дальше, тем больше оно из реального критерия превращалось в набор ни к чему не обязывающих лозунгов.

Взять, к примеру, подход к повышению материального благосостояния людей. Сталин не отрицал важности этой задачи, но, исходя из ориентиров коммунистического строительства, подчеркнул в «Экономических проблемах социализма в СССР», что рост материальной обеспеченности людей должен достигаться «особенно путём дальнейшего снижения цен на предметы массового потребления». И это были не абстрактные теоретизирования, а реальный курс.

С 1946 по 1953 годы было проведено несколько существенных снижений цен на основные товары народного потребления, в частности, продукты. Скажем, на хлеб ржаной цены за этот отрезок времени снизились с 3, 20 руб. до 1, 20 руб. за килограмм; хлеб пшеничный – с 3, 60 руб. до 1, 30; мясо говяжье – с 32 руб. до 13, 45; масло сливочное – с 68 руб. до 30, 95; колбасу докторскую – с 38 руб. до 15, 95 и т. д.

В «перестроечное» время такой курс Сталина был названии грубым попранием законов товарно-денежных отношений, насилием над «нормальным» (то бишь рыночным) ценообразованием. Подобное обвинение абсолютно некорректно, поскольку предлагает подходить к экономике социализма коммунистического типа с мерками капитализма.

Беспристрастно оценивая, надо признать, что ценовая политика руководства Советского Союза в тот период соответствовала ориентирам продвижения общества к коммунизму. Причём, что бы ни говорили «новомышленцы», объективные данные свидетельствуют, что в первое послевоенное десятилетие советская экономика динамично развивалась. В 1955 году уровень промышленного производства превысил довоенный в 3,2 раза.

Предложенный Сталиным курс в последующие годы упрекали – особенно «перестроечники» - в том, что он вёл к «уравниловке»: мол, добросовестный работник при этом имел те же блага, что и разгильдяй. В этом есть определённый резон. Высочайшая степень социальной защищённости людей, достигаемая при сталинском курсе, в какой-то мере и впрямь облегчала жизнь лодырям. Но почему это положение надо было исправлять (как утверждали «новомышленцы») за счёт материального стимулирования хорошего труда – нормального в обществе, где, как сказал французский писатель Ромен Роллан о Советском Союзе 30-х годов, «рабочий чувствует себя хозяином, а не эксплуатируемым, где он работает не на обогащение чуждого ему класса, а для всего общества»? Очевидно, что куда целесообразней было идти по пути борьбы с лодырями. Причём, не только, а, возможно, и не столько административными мерами, сколько моральными.

В послесталинский период курс в этой области был изменён радикально. В энциклопедической статье о пятилетних планах отмечено снижение цен на товары массового потребления в Четвёртой пятилетке (1946-1950 гг.), в Пятой (1951-1955 гг.), а в разделе о хрущёвской Шестой пятилетке (1956-1960 гг.) о снижении цен – ни слова, только об увеличении «реальной заработной платы».

И в последующие годы в решении задачи повышения материального благосостояния народа акцент был на росте заработков. Если в 1946 году зарплату в 200-300 рублей (в пересчёте на деньги 61-го) имели 0,7% рабочих и служащих, а 300-400 рублей – 0,3%, то в 1968 году – соответственно 4,4% и 1,1%, а в 1976 году – 12,7% и 2,4%. При этом рост зарплат не был одинаков для всех. Если в 1946 году уровень зарплат 10% наиболее высокооплачиваемых рабочих и служащих был выше уровня зарплат 10% рабочих и служащих с наиболее низкой оплатой примерно в 1,5 раза, то в 1976 – уже в 3,35 раза.

Стимулирование труда ростом заработков никак не способствовало решению одной из важнейших задач коммунистического воспитания – «обретения устремлённости к созиданию и творчеству безотносительно к любым выгодам и наградам». Напротив, это в полном соответствии с предупреждением Маркса приводило к тому, что люди начинали «рабски трудиться на службе у алчности».

Затем, если предложенный Сталиным путь повышения материальной обеспеченности народа минимизировал возможность распространения гонки за матблагами, то курс на рост заработков создавал для этого благоприятные условия.

Поистине судьбоносный поворот был совершён в середине 60-х годов. Как писал уже в конце 90-х член-корреспондент Петровской Академии наук и искусств А.В. Бобраков, «в 1965 году реформы поставили экономику с ног на голову – главным показателем стала прибыль, т.е. критерий капиталистический».

Определение «капиталистический» отнюдь не пропагандистское клише, как модно ныне утверждать. Капиталистическая экономика, главным ориентиром которой является извлечение прибыли, формирует в сознании людей приоритет материальных ценностей, алчность, индивидуализм – установки, диаметрально противоположные тем, которые должно закладывать коммунистическое воспитание. И Сталин был безоговорочно прав, когда назвал Основным законом социализма принцип: социалистическая экономика должна быть ориентирована не на извлечение прибыли, а на удовлетворение потребностей общества.

Тогда – в 1965 году – Эрнесто Че Геварра предостерегал: «В погоне за химерой построения социализма с помощью инструмента, доставшегося нам от капитализма, можно попасть в тупик». Но ни к нему, ни тем паче к «буржуазному» философу Эриху Фромму, призывавшему в конце 60-х годов не вовлекать Советский Союз в гонку с Америкой по числу машин и холодильников, а «строить подлинно человеческое общество», руководители партии и страны не стали прислушиваться.

Положение, сложившееся в советском обществе к началу 60-х годов, метко охарактеризовал писатель Константин Симонов: «Мы выдержали испытание голодом, теперь предстоит выдержать испытание сытостью». С ростом материального потребления, чтобы избежать опасности обуржуазивания, о которой предупреждал Бердяев, было жизненно необходимо сделать идеологическую работу (т.е. работу по сохранению традиций революции; по привитию людям – прежде всего, молодым – гуманистической системы ценностей, принципов коммунистического мировоззрения) ещё более боевой и активной. Однако вместо этого она становилась всё более формальной.

Доходило до анекдотических случаев. К примеру, в Белгороде 7 ноября лозунгом «Верной дорогой идёте, товарищи!» и портретом Ленина был украшен… вход в ресторан. Это можно было бы счесть глупостью рестораторов, если бы сие заведение не находилось в десятке шагов от обкома КПСС, а лозунг был частью праздничного оформления главной площади города, которое утверждалось горкомом партии.

В 1984 году мне довелось с группой журналистов присутствовать на занятии школы комсомольской политучёбы на крупном предприятии Старого Оскола (а тогда это был город ударной молодёжной стройки). Занятие проводилось в форме лекции, вернее сказать, даже доклада и было априори рассчитано на пассивное восприятие. Однако восприятия не было вообще никакого – кто-то из слушателей читал своё, кто-то дремал, остальные, откровенно скучая, отбывали «обязаловку». Правда, нужные реплики в нужное время слушатели подавали – некоторые просто читали по загодя написанным бумажкам. И заключительный штрих: потом в областной молодёжной газете это занятие было оценено целиком положительно.

Характерно и то, о каких вещах шла речь на занятии. Цитирую по статье о нём: «Как повысить производительность труда? Решение продовольственной программы… Говорили о социалистическом соревновании. У электромонтёров есть все основания быть лидерами в цехе, но пока они на втором месте… Участие в общественной и спортивной жизни. Уже сегодня пропагандист (?! – В.В.) агитирует своих слушателей в баскетбольную команду цеха». По сути это повестка дня – хотя и несколько разбросанная – цехового комсомольского собрания. Но это же ведь было занятие школы комсомольской политучёбы – то есть, форма идеологической работы. Между тем, вопросы идеологии – системы базовых понятий, представлений, ценностей (а труд в социалистическом обществе коммунистического типа должен быть одной из важнейших сфер их проявления) – не затрагивались вообще, если не считать нескольких дежурных фраз.

И это был не отдельный случай формальной идеологической работы – нет, это занятие отражало её общий стиль того времени. В партийных органах стало общепринято главным критерием эффективности идеологической работы считать хорошие производственные показатели. А то, что подчас на деле воспитательная работа велась только для «галочки», должной оценки, как правило, не получало.

Например, в документе ЦК ВЛКСМ по итогам Всесоюзного комсомольского собрания, посвящённого 60-летию Великой Октябрьской социалистической революции, который был направлен в областные молодёжные газеты, тезис «для миллионов юношей и девушек самоотверженный труд, коммунистическая идейность, духовное развитие, социальная активность стали внутренней потребностью, мерилом человеческого счастья» подкреплён чередой чисто экономических показателей. Только этим и оценивались коммунистическая идейность и духовное развитие.

Об идеологической работе было сказано несколько сугубо формальных фраз типа «Юноши и девушки с большим воодушевлением изучают Постановление ЦК КПСС «О 60-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции» и «В канун юбилея решено провести неделю (?!- В.В.) революционной славы».

О коммунистическом воспитании в этом материале, разумеется, упоминалось. Но, как и во многих других документах, докладах комсомольских и партийных руководителей, это упоминание звучало как некое ритуальное заклинание, поскольку было совершенно лишено живого наполнения: в них и речи не шло о необходимости утверждения в сознании молодёжи конкретных принципов коммунистической идеологии – и прежде всего, приоритета духовных ценностей и подлинно коммунистического отношения к труду: не как к способу зарабатывания денег, а как к первой жизненной потребности. А ведь тогда, во второй половине 70-х, это уже была проблема проблем.