«БЕЛЕЕ» БЕЛЫХ
В. ВАСИЛЕНКО.
Смешно вспоминать, что начавшееся ещё при Горбачёве «переосмысление» советской истории затевалось под призывом отказа от «чёрнобелого мышления». Смешно потому, что единственное, что изменилось, это цвета. Тому, что прежде изображалось чёрным, ныне придают белоснежную окраску. А то, что показывалось светлым, ныне замазывается самой густой чёрной краской.
Причём, в этом «переосмыслители» намного превзошли тех, кого попрекали за политическую тенденциозность. Скажем, много ли в последние полтора десятилетия было фильмов, в которых красные изображались так, как были показаны белые в «Днях Турбиных», «Беге», или, хотя бы, как в целом ряде приключенческих картин типа «Пароль: “Отель Регина”»?
Нынешние интерпретаторы истории пытаются быть «белее» белых. Известные представители Белого движения, когда стало ясным, на что нацелен курс большевиков, неоднократно отдавали должное своим противникам. Широко известны слова о Ленине бывшего идеолога колчаковцев Николая Устрялова, который назвал Владимира Ильича национальным героем России, наряду с Дмитрием Донским и Петром Великим. Глава духовенства белых на Юге России митрополит Вениамин позже признал: «Лишь Советская власть могла навести порядок в стране и повести её дальше, и народ пошёл за ней». Подобных примеров можно привести немало.
Но напрасно искать такую объективность у нынешних «переосмыслителей» истории. Чего стоит известный белгородцам труд о красном терроре, который начинается с заверений в стремлении к беспристрастному изучению обоюдного насилия, а потом практически полностью строится, как показал кандидат исторических наук А.М. Сергиенко, на «Деле о злодеяниях большевиков в городе Белгороде Курской губернии». Оно было подготовлено деникинской «Особой следственной комиссией», которой была задана чисто пропагандистская задача: «выявлять перед лицом всего культурного мира разрушительную деятельность организованного большевизма». Причём, о намерении автора ради декларируемой им беспристрастности написать второй том его труда – о зверствах белых, чтото не слышно. Пришлось восполнить этот пробел Анатолию Михайловичу Сергиенко.
Впрочем, будем справедливы: г. Субботин и ему подобные всего лишь выполняют спецзаказ власти. Чтобы в этом не осталось сомнений, достаточно вспомнить распоряжение правительства РФ № 1561р, утвердившее «Концепцию государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий». При этом в тексте документа речь идёт исключительно о репрессиях со стороны Советской власти. И власть не скупится на поощрение своих прислужников. Продвижение белгородским губернатором г. Субботина в Общественную палату Белгородской области – тому подтверждение.
И Николай II «Кровавый» провозглашён в постсоветской России святым, а глава правительства Д.А. Медведев, подписавший упомянутое распоряжение о жертвах репрессий, является его горячим поклонником. Глава царского правительства – вешатель П.А. Столыпин – кумир «демократов».
«Демократы» целеустремлённо пытаются хотя бы морально реабилитировать адмирала Колчака: ему установили было мемориальную доску в Петербурге, он романизируется и героизируется. Между тем апологетический фильм «Адмиралъ» появился как раз в тот год, когда прокуратура не в первый раз официально заявила, что нет оснований для пересмотра его дела. То есть, романизируется и героизируется военный преступник. Обнародованные уже в наше время выдержки из колчаковских (подчеркну: КОЛЧАКОВСКИХ – В.В.) документов о действиях карателей пестрят такими данными: при подавлении восстания в Кустанае убито свыше 1000 красноармейцев, расстреляно 625; селения Боровое, Александровское, Жуковка, Воскресенское выжжены… В посаде Мариановка расстреляно 1100 человек, посёлок сожжён… Банды большевиков численностью более 1000 человек, расположенные в селениях Оксановка и Журавлёвка, уничтожены, дома сожжены, а имущество отобрано в казну… После подавления восстания в военном городке у Красноярска по приговору суда были расстреляны 40 венгерских военнопленных и без суда около 500 русских солдат…
Колчак – отнюдь не исключение среди белых. Есть множество впечатляющих свидетельств, в том числе и оставленных самими белогвардейцами, зверств на Юге России. Начальник штаба Добровольческого корпуса генераллейтенант Достовалов писал в воспоминаниях: «Путь таких генералов, как Врангель, Кутепов, Покровский, Шкуро, Постовский, Слащёв, Дроздовский, Туркул, Манштейн был усеян повешенными и расстрелянными безо всякого основания и суда. За ними следовало множество других, чинами поменьше, но не менее кровожадных».
То, что писал Дроздовский в своём дневнике (позже опубликованном) полностью подтверждает оценку Достовалова: «…этими дикими, разнузданными хулиганами признается и уважается только один закон: око за око. А я скажу: два ока за око, все зубы за зуб»... «Внутри все заныло от желания мести и злобы. Уже рисовались в воображении пожары этих деревень, поголовные расстрелы и столбы на месте кары с надписью, за что»… «немцы ещё пощадят, а от нас – пощады не жди». А в написанных с яростной ненавистью к красным воспоминаниях участника Корниловского похода Р. Гуля «Ледяной поход» можно найти немало иллюстраций к словам Достовалова о кровожадности белогвардейцев «чинами поменьше» вроде: «Ах! Ах! Слышны хриплые звуки, как дрова рубят. Ах! Ах! И в такт с ними подп.(подпоручик ред.) Кой ударяет штыком в грудь, в живот стоящего перед ним мальчишку».
А вот что генерал Достовалов писал уже непосредственно о Белгороде, «освобождённом» белыми войсками (термин автора опуса о красном терроре г. Субботина): «…не могу не указать на безусловно ненормального человека, дегенерата и садиста генерала Шпаковского... Он был вершителем судеб населения обширного тыла Добровольческого корпуса. Шпаковский приехал в штаб корпуса в Белгороде и должен был возглавлять административную власть там, где ещё не сконструировалась власть губернаторская… Первый разговор его с Кутеповым произошёл при мне. Шпаковский начал прямо: «Чтобы был порядок, надо вешать. Вы, Ваше Превосходительство, как смотрите на это? Вешать или не вешать?» Кутепов, который всегда был на стороне вешающего, а не вешаемого, ответил: «Конечно, вешать». И после короткого разговора бесправное население было передано в полную власть зверя. Шпаковский привез свою контрразведку, которая деятельно принялась за работу. В этот период все были словно помешанные. Огромные и сложные функции тыла, дающего жизнь и силу армии, требовали от тыловых администраторов исключительных способностей. Считалось, что всеми этими качествами обладает тот, кто вешает».
Не уступали им в жестокости и белогвардейцы, действовавшие в Сибири и на Дальнем Востоке. Уже в Харбине, в 1921 году один из белогвардейских офицеров писал о командире дисциплинарной роты, поручике Атмутском: «Любимый его приём – жечь на костре живым или после того, как отрубят ухо, нос, руки и ещё чтонибудь – и тогда кладут на костёр». Командир американского оккупационного корпуса, генерал Гревс в своих воспоминаниях заметил, что атаман Семёнов «не может ночью уснуть, если не убьёт когонибудь в течение дня».
На Севере, где генерал Миллер, опираясь на английские штыки, пытался осуществить «демократическую контрреволюцию», из 500 тысяч жителей Архангельской губернии 4 тысячи были расстреляны по приговорам военных судов, 52 тысячи брошены в тюрьмы и концлагеря – при том, что к моменту переворота в губернии было только около тысячи большевиков. Условия содержания в концлагерях были ужасающими. Член белого правительства Северной области, эсер Б. Соколов в мемуарах, написанных в эмиграции, говорил об одном из них – Иоканьге, что из 1200 арестантов «только около 100 через три месяца заключения остались более или менее здоровыми. Остальных, я их видел, иоканьгская каторга превратила в полуживых людей. Все они были в сильнейшей степени больны цингой, множество туберкулёзных… Они не могли передвигаться без посторонней помощи».
Если всё это обобщить, то оценка генерала Гревса: «На каждого человека, убитого большевиками, приходилось 100 человек, убитых антибольшевистскими элементами», не покажется преувеличением.
Спорить не приходится, жестокостей со стороны красных тоже было немало. Очевидно, что в гражданской войне столкнулись вековая ненависть угнетённых к своим угнетателям и ненависть господ к холопам, дерзнувшим покуситься на господские привилегии. Оправдывать жестокость нельзя, с какой бы стороны она не исходила. Но для вынесения оценок понять её истоки необходимо. Образец действительно взвешенного подхода к драмам революции дал Александр Блок. Уже после того, как крестьяне сожгли его имение, он объяснял в статье «Интеллигенция и революция» своим собратьям по классу: «Почему дырявят древний собор? Потому что сто лет здесь ожиревший поп, икая, брал взятки и торговал водкой. Почему гадят в любезных сердцу барских усадьбах? Потому что в них насиловали и пороли девок: не у того барина, так у соседа. Почему валят столетние парки? Потому что сто лет под их развесистыми липами и клёнами господа показывали свою власть: тыкали в нос нищему мошной и дураку – образованностью».
Почему же нынешние прорежимные интерпретаторы истории даже не пытаются объективно разобраться в том, что происходило в те годы? Если вспомнить, что немалое число этих, с позволения сказать, «гуманистов, возмущённых жестокостями красных», в дни ельцинского путча осенью 1993 года уподобились римской черни, вопившей при аутодафе «Огня! Ещё огня!», то напрашивается вывод, что их ненависть к большевикам и стремление к героизации тех, кто вешал и расстреливал «холопов», мотивированы животным страхом новоявленных господ перед теми, кого они ввергли в нищету и бесправие.
