Виктор Василенко: секреты творческой лаборатории режиссёра
к 85-летию со дня рождения Элема Климова

9 июля режиссёру Элему Климову исполнилось бы 85 лет. Его имя я запомнил с детства: одним из моих любимых фильмов школьных лет был «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён» (я и сегодня смотрю этот фильм с удовольствием). Студентом с интересом посмотрел картину Климова «Спорт, спорт, спорт…». Позже я встретился с ним в фильмах «Прощание» и «Агония». Эти работы настолько отличались от тех двух, что только имя в титрах убеждало в авторстве Климова.

На XIV Московском международном кинофестивале в день аккредитации я поинтересовался, что представил в конкурс Советский Союз.

- «Иди и смотри», - проинформировали меня.

- Кто поставил?

- Элем Климов.

«Ну что ж, - подумал я, - по крайней мере, смогу узнать прямо от него, чем вызвана такая «революция» в его творчестве.

Сделать это оказалось нетрудно. Элем Германович почти каждый день появлялся в «штабе» фестиваля и от вопросов журналистов не уклонялся.

- Дело в том, что человек с возрастом меняется, - объяснил он мне изменение своего творческого стиля. – В другом возрасте человек чаще всего становится человеком «другого жанра». Так и я. В институте я много занимался студенческой сатирой – и естественно вышел поначалу на сатирические произведения: «Похождения зубного врача», «Добро пожаловать»; в картине «Спорт, спорт, спорт…» много юмора было. А потом постепенно захотелось говорить о чём-то важном. О важном в истории, важном в современном мире.

- «Спорт, спорт, спорт…» - это, на мой взгляд, уникальный фильм не только в советском, но и в мировом кино. В нём предпринята попытка осмыслить спорт как явление. Что Вам помогло прийти к такому взгляду на спорт?

- Автор сценария этого фильма – мой брат Герман Климов – в прошлом был одним из наших ведущих легкоатлетов. Я занимался баскетболом, хоть и не на таком высоком уровне. Мы знали спорт, мы его любили – любим, кстати, и по сей день. И у нас появилось желание сделать объёмный портрет спорта. Но, кроме того, спорт – это и модель мира. Поэтому в нашем фильме не только рассказ о самом спорте, о людях, с ним связанных, но спорт показан и как метафора – через него мы рассказываем о мире, о политике и о многом другом.

Я не удержался от расспросов о содержании фильма «Иди и смотри», хотя через пару дней мне предстояло его увидеть. На лице Элема Германовича я прочёл, что ему хочется ответить названием своего фильма, тем не менее, он удовлетворил моё любопытство.

- Алесь Адамович, Владимир Колесник и Янко Брыль, три белорусских писателя, сделали книгу свидетельств, книгу памяти народной «Я из огненной деревни». Они объездили большую часть Белоруссии, нашли тех людей, которые пережили, перестрадали трагедию геноцида белорусского народа, зафиксировали их рассказы. Это и легло в основу нашего фильма.

- В своё время к военной теме обратилась Ваша жена Лариса Шепитько – она поставила фильма «Восхождение». Не это ли подтолкнуло Вас к решению поставить фильм о войне?

- Дело в том, что я начал думать о своём фильме ещё до того, как Лариса сделала «Восхождение». Но мы с ней были единым целым (кто не помнит: прошедшее время объясняется тем, что Лариса Шепитько погибла в автомобильной катастрофе, когда ездила выбирать натуру для фильма «Прощание», который поначалу должна была ставить она – В.В.). Я ей в своё время, так сказать, вложил в руки повесть «Сотников». Я был рядом с ней, когда она снимала по ней «Восхождение». Она находилась бы рядом со мной, если бы была жива, когда я делал «Иди и смотри». Это наша общая идейная и духовная позиция – так говорить о войне, так думать о мире».

Через несколько дней я встретился с Климовым на пресс-конференции после показа «Иди и смотри» в главном фестивальном зале. Такой пресс-конференции советской делегации мне ещё не приходилось видеть. Она продолжалась больше часа, и почти всё время журналисты вели «сосредоточенный огонь» по одному человеку – Элему Климову.

- Почему Вы решили обратиться к военной теме?

- Я считаю, что каждый советский режиссёр должен сказать своё слово о минувшей войне. Потому что в наших генах сохраняется память о том, что пережил наш народ во время минувшей войны, что он совершил. Надеюсь, что память эта всегда будет оставаться с нами, потому что Великая Отечественная война – это великий исторический опыт и для нашего народа и, думаю, для всего мира. И тут возраст режиссёра не имеет значения. Моя жена Лариса Шепитько в возрасте более юном, нежели я сегодня, сумела сделать замечательный фильм о войне (напомню, что «Восхождение» получил высшую награду Западноберлинского кинофестиваля – В.В.).

- Как Вы пришли непосредственно к идее фильма «Иди и смотри»?

- После фильма «Агония» я остался недоволен собой как режиссёром. У меня возник комплекс режиссёрской неполноценности. И я хотел в следующей работе себя реабилитировать. Я стал искать материал, который бы нёс сверхсложные человеческие состояния, чтобы можно было глубже заглянуть в душу человека. Довольно скоро мне попала в руки книга Алеся Адамовича «Хатынская повесть». Я понял, что у меня в руках тема особой сложности, важности и святости. Пошла работа…

Мы узнали, как нелегко складывалась эта работа. Ещё в середине 70-х годов группа была готова начать съёмки. Но Госкино предъявило претензии к сценарию. Авторы ничего менять не захотели. Их неуступчивость понимания у руководства не нашла. Возникли ещё и чисто технические проблемы. А в довершение всего из-за нервного перенапряжения Климов серьёзно заболел. В итоге фильм был приостановлен – как оказалось, почти на десять лет.

Рассказывая всё это, Элем Германович не пытался изобразить себя перед интернациональным корпусом прессы гонимым правдоискателем. Он говорил о своих невзгодах без нажима – спокойно и тактично. Даже присовокупил:

- Теперь я об этом не жалею. Потому что, может быть, мне тогда не хватило бы мастерства и жизненного опыта. Так что, возможно, это и хорошо, что фильм состоялся только сейчас.

Элем Германович подробно ввёл нас в сложности работы с юным исполнителем роли Флёры.

- Я понимал, что мальчик-подросток, который будет играть центральную роль – он не актёр, не профессионал. Он не вооружён актёрским мастерством, и, значит, здесь надо применить какие-то совершенно иные средства. Потому что мы собирались в этом фильме показывать его в открытую – крупный план, глаза, чтоб не было обмана. Для этого такие психологические состояния должны были натурально присутствовать в душе исполнителя. Мы создали целую «лабораторию», где были и врачи, и психологи. Все позиции сценария были проверены на достоверность психологических состояний… Пошли пробы. Каждый новый мальчик проходил такой тест: мы показывали хронику, часа полтора самой страшной хроники войны. И в зависимости от того, как мальчик реагировал на эту хронику, мы решали: продолжать с ним дальше работать или нет. И вот Лёша Кравченко среагировал самым сильным образом – он был потрясён, не мог прийти в себя. Мы поняли, что у него живая душа, что он настоящий человек (в 90-е годы Алексей Кравченко стал известным киноактёром; он сыграл в полусотне кино- и телефильмов, в том числе в «Бригаде», «Спецназе», «9-й роте», «Братанах» - В.В.). А потом последовали все имеющиеся современной психологии тесты плюс проверка на гипнабельность. И если бы Лёша не оказался стопроцентно гипнабельным, мы не взяли бы его при всех достоинствах на эту роль, потому что самое главное, о чём мы думали, - как защитить его здоровье. Поймите меня правильно: он не снимался под гипнозом – никогда, вся этика творчества была соблюдена полностью; речь идёт только о восстановлении после невероятных психологических нагрузок.

Элем Германович не создавал сенсацию, он просто объяснял трудности работы над фильмом. И большинство журналистов поняли его. Об этом свидетельствует, например, такой вопрос:

- А как Вы сами выдержали столько времени в этой атмосфере страданий?

- Важнейшим обстоятельством, которое помогло мне выдержать, было то, что рядом со мной стояли единомышленники. Рядом был Адамович, Рядом был оператор Алексей Родионов. Алексей не просто «камероман», который фиксирует, что режиссёр скажет. Это полноправный мой соавтор, мой сподвижник. Мы и ещё художник Виктор Петров суть одно целое. Это тот счастливый случай в кино, когда сотрудники нерасторжимы. Наша дружная и целенаправленная команда и сумела провести этот тяжёлый караван. А был бы я одинок в этом деле?.. Наверное, никто в одиночку этого не выдержал бы, потому что, действительно, очень тяжело было.

В начале пресс-конференции я относился к Климову, скорее, просто с любопытством. Но откровенность его ответов, достоинство, с каким он себя держал, заставили почувствовать уважение к этому человеку. Хотя сам фильм «Иди и смотри» не показался мне столь уж безоговорочной удачей.

Напряжение пресс-конференции было таким, что я к её концу чувствовал себя совершенно измученным, хотя за меня всё писал магнитофон. Легко представить, каково приходилось Климову. Но не успел он выйти из зала, как на него налетели советские и зарубежные журналисты, надеющиеся получить ещё хоть несколько ответов только для своего издания. Климов отнекиваться не стал.

Занял очередь к режиссёру и я. Разговор начал с вопроса об «Агонии». Мне этот фильм не понравился, и я испытал удовлетворение, что самому режиссёру – тоже. Но хотелось знать, в чём он видит свои просчёты.

- Я не сумел воспользоваться теми возможностями, которые предоставляли уникальный материал (фильм рассказывает о Григории Распутине в период его максимального возвышения – В.В.) и такой грандиозный актёр, как Петренко. Наверное, я внутренне ещё просто был не готов к такому фильму.

- В последнее время появилась тенденция соединять какие-то серьёзные идеи и развлекательные элементы. Судя по фильму «Иди и смотри», Вы не сторонник этого?

- Ну почему, в фильме есть юмор и даже какие-то комедийные положения. Потому что если бы этого не было, то жизнь была бы показана неправдиво. Ведь даже в самые тяжёлые моменты жизни всё равно проявляются жизнелюбие людей, их юмор, оптимизм.

- Я неправильно выразил свою мысль. Я имею в виду не разнообразие интонаций повествования, а сознательное включение развлекательных элементов для повышения прокатных возможностей произведения.

- Ну, этот совсем другое. Если бы мы начали думать о прокатности фильма, то просто никогда бы его не сделали. Потому что мы тогда должны были бы стараться угодить тому зрителю, который привык в зале бездумно отдыхать.

- Ваш фильм местами очень жесток – мне даже доводилось слышать на этом фестивале, что это самый жестокий фильм советского кино. Не опасаетесь ли Вы, что такая «сгущённая» жестокость может вызвать у зрителей чисто физиологический страх, который только будет мешать осмыслению произведения?

- Мы хотели дать людям, которые войну на себе не испытали, чувственный опыт того, чем была эта война. Отсюда и жестокость, «сгущённая», как Вы говорите, до такой степени, чтобы она воспринималась людьми не информационно, а эмоционально. Но мы, конечно, понимали, что есть порог зрительского восприятия, который художник не имеет права переходить, что должно быть чувство меры. Всё это мы имели в виду.

Что ж, бесспорно, Климов вплотную приблизился к этому порогу (речь идёт о том пороге, который существовал у большинства советских зрителей в то время; после того, как сознание нашей публики четверть века промывали зверством, порой совершенно чудовищным, подозреваю, самые страшные сцены «Иди и смотри» не произведут на зрителей никакого впечатления). Но перешёл он его или нет, видимо, сказать определённо нельзя – здесь всё уже зависит от индивидуального восприятия, от эмоционального склада человека, его впечатлительности (порог моего восприятия фильм Климова уж наверняка перешёл, почему у меня сложилось двойственное отношение к нему: как специалист я отдавал ему должное, как зритель смотреть второй раз не стал бы).

- Как режиссёр Вы уже окончательно закончили свою «спортивную карьеру»?

- Понимаете, для меня главное не материал, а то, что можно сказать, пользуясь этим материалом. Поэтому, если появится возможность ещё раз вернуться к прекрасному миру спорта и сказать этим что-то существенное для людей, я с удовольствием это сделаю.

… На знаменитом V съезде Союза кинематографистов СССР, Элем Климов был избран первым секретарём Союза. Когда я узнал об этом, сначала обрадовался. Потом пришло сомнение: режиссёр – одна профессия, руководитель – совсем другая. И очень неважный предыдущий глава Союза кинематографистов Кулиджанов до того был хорошим режиссёром.

Увы, сомнения оправдались в таком масштабе, в каком я тогда в самых мрачных опасениях и представить себе не мог. Прошёл всего год, и советское кино его руководители повернули с пути, намеченного замечательными призывами V съезда СК СССР, на путь разрушения духовных и организационных основ советского кино. Выдающийся французский киновед Жорж Садуль писал: «После декрета 1919 года (декрета Ленина «О переходе фотографической и кинематографической промышленности в ведение Народного комиссариата просвещения» - В.В.) кино раз и навсегда перестало быть финансовым предприятием… Кино превращалось в средство культурного воздействия». Теперь его снова превращали в финансовое предприятие. Как победно заявил второй секретарь Союза кинематографистов Андрей Смирнов: «Кто погибнет на рынке – туда ему и дорога». Погибло в результате такой «перестройки» подлинное искусство кино. И Российское кино своим воздействием на внутренний мир людей, внесло немалую лепту в катастрофическую духовную деградацию общества. Элем Климов не участвовал в уничтожении советского киноискусства. Но и не препятствовал ему. Он просто устранился от руководства Союзом.

Виктор ВАСИЛЕНКО,

Белгород

На фото: материал проиллюстрирован не совсем обычным снимком – это репродукция фотографии из фотовыставки «Московский международный кинофестиваль: от первого к пятнадцатому», развёрнутой в 1987 году в фойе главного фестивального зала.