Виктор ВАСИЛЕНКО О ПРИЧИНАХ ГИБЕЛИ
СОВЕТСКОГО СОЦИАЛИЗМА
НЕ ВЫДЕРЖАЛИ “ИСПЫТАНИЯ СЫТОСТЬЮ”

А что же партия?

Преодоление духовного и идейного кризиса должно было стать первоочередной задачей компартии. Однако руководство КПСС в целом ничего не предпринимало в этом направлении. И дело тут, думается, было не в заблуждении или недооценке опасности, грозящей советскому социалистическому обществу.

Ещё в 20-е годы философ Николай Бердяев предупреждал, что в советском обществе появился и рвётся к власти «новый буржуа», который «во всём противоположен старому типу революционера». Очевидно, что учёный имел в виду не социальный статус, а образ мышления, систему ценностей. Самым важным для «нового буржуа (как и для любого буржуа) было собственное преуспеяние; коммунистические идеалы были ему абсолютно чужды, более того, враждебны. Но он, приспосабливаясь к обстоятельствам, использовал личину коммуниста как средство своего возвышения.

Ленин ясно осознавал эту угрозу и не раз говорил о необходимости очищения партии от подобных типов. Судя по всему, Сталин был согласен с такой позицией. Тем не менее, начавшаяся при нём репрессивная борьба с «отклонениями от линии партии» не столько подорвала, сколько укрепила положение «новых буржуа» - ведь, в отличие от «старого типа революционера», им приспособленчество было присуще изначально.

Я не намерен ставить под сомнение необходимость борьбы с троцкизмом. Но методы, которыми она осуществлялась, привели к возникновению атмосферы растерянности (кому же можно верить?), подозрительности, недоверия к товарищу. Такая атмосфера оказалась благоприятной средой для тех, кто доносами сводил личные счёты, и для «новых буржуа», которые использовали для своего продвижения самые подлые средства. Не исключено, что они, пользуясь ситуацией, вполне сознательно стремились к уничтожению настоящих коммунистов, ибо ясно осознавали, что те – их непримиримые враги.

Тяжёлый удар по партии был нанесён в послевоенные годы «Ленинградским» и другими подобными «делами». Он пришёлся по руководителям молодого поколения, прошедшим испытание войной – руководителям, которые, вероятно, были способны возглавить дальнейшее движение нашего общества к коммунизму. Вот и получилось, что после смерти Сталина достойного преемника вождю не оказалось: реальной альтернативой Хрущёву был Берия.

Кампания по «преодолению последствий культа личности» не была нацелена на очищение партии от «новых буржуа». И к 60-м годам они уже достаточно прочно укрепились в структурах КПСС (характерно, что именно в этот период, по мнению известного социолога С. Васильцова, происходило формирование из партийных и административных работников особой касты номенклатурной элиты). Потребительское отношение к жизни полностью соответствовало внутренней сущности подобных «коммунистов». Поэтому они не только не пытались бороться с распространением духовной болезни, смертельно опасной для общественной системы коммунистического типа, но сами приняли активное участие в гонке за матблагами, используя те возможности, которые открывало их положение.

И это были не отдельные случаи, пусть даже многочисленные, – нет, это становилось нормой поведения. В сущности, у касты партноменклатуры формировалась своя мораль, с коммунистической ничего общего не имевшая.

В прежние десятилетия членство в партии означало принятие на себя сурового долга, порой самоотречения. Главной «привилегией» коммунистов была обязанность в самые трудные и опасные моменты следовать правилу: «Коммунисты – вперёд!». Теперь же членство в партии стало рассматриваться многими людьми как путь к карьере, дорога к привилегиям. Тем  паче, что любовь Хрущёва, а затем и Брежнева к «маленьким радостям жизни» позволила «новым буржуа», так сказать, легализовать свои гедонистические устремления. По сути, это было той самой фарисейской закваской, об опасности которой предупреждал ещё Христос.

Такое положение намного увеличило приток в КПСС людей, стремящихся к построению отнюдь не коммунизма, а своего персонального благополучия. Немалая часть членов партии вступала в неё в этот период просто поддавшись «моде», а то и уговорам секретарей, которым нужно было выполнить план по приёму «в разрезе возраста, пола и социального положения». Такая тенденция особенно сказывалась на той части партии, которая должна являться (и являлась раньше) авангардом – рабочей прослойке. Знакомая рассказывала, что когда она работала в цеховой лаборатории комбината и «классифицировалась» как рабочая, то её весьма настойчиво зазывали в партию, но стоило ей перейти в центральную лабораторию того же комбината, сотрудники которой относились к ИТР, как «агитаторы» о ней тут же забыли.

Утверждение, будто в те годы у нас были «партия Горбачёва, Яковлева, Ельцина» и партия рядовых членов, требует серьёзного уточнения. Потому что очень многие рядовые члены КПСС рассуждали в годы «застоя» (потом они заговорили об этом в полный голос): «Что мне дала партия?». У них и мысли не было, что человек, вступая в коммунистическую партию, берёт на себя обязательства «отдавать», но отнюдь не обретает права «получать». То есть, эти люди, не будучи партаппаратчиками, разделяли их мировоззрение. Неслучайно из числа российских членов КПСС в 90-е годы в коммунистических организациях (не только КПРФ, но и РКРП, и других движениях) восстановились менее 10%.

 Трансформировалось и понятие «руководящая роль партии». Теряя идейное влияние, партийные комитеты стали всё больше прибегать к администрированию. «Указания обкома» надлежало безоговорочно исполнять, хотя зачастую они касались дел, входящих в компетенцию низовых организаций. Решение всех кадровых вопросов – от состава Верховного Совета до назначения бригадира предопределялось в партийных инстанциях. Критика и самокритика из реальной движущей силы превратились в формальность. Дело дошло до того, что выступления на областной конференции – высшем местном органе партии! – предварительно проверялись партаппаратчиками. А не прошедшие такой проверки просто не получали слова.

Многие партийные работники и чувствовали себя уже не комиссарами, а чиновниками. Немалое их число были совершенно невежественны в коммунистическом учении и обществоведении. Художник Иван Пензов приводил рассказ сотрудницы Ленина Е.Д. Стасовой: «Меня пригласил к себе один из секретарей ЦК. У него шесть комнат на трёх человек… Подошла я в библиотеке к полкам с трудами Ленина, перелистала несколько томов, а они все не читаны! – “Некогда, Елена Дмитриевна читать”. Я ужаснулась: “Как же вы управляете государством?!”».

В опубликованной в 2004 году в левой газете статье, посвящённой юбилею А.Н. Косыгина, автор отмечает, что именно в годы пребывания Косыгина на посту главы правительства СССР в обществе начался идеологический кризис, - и присовокупляет: «Но Алексей Николаевич не отвечал за состояние умов, он отвечал за экономическую реформу». Однако как мог коммунист, член Политбюро ЦК КПСС, «не отвечать» за состояние умов?! Разве это само по себе уже не было проявлением идеологического кризиса в партии? Сталин ведь тоже был главой правительства, тем не менее, «состояние умов» считал основой основ – и потому, кстати, в отличие от Косыгина, целесообразность тех или иных экономических решений оценивал с точки зрения их идеологических последствий.

Бывший руководитель Карельской АССР Виктор Степанов в интервью 2001 года «Правде» заявил, что «Советский строй следует признать государственным капитализмом», –  продемонстрировав тем самым полное непонимание принципиального различия между экономическими системами капитализма и социализма коммунистического типа, которая в 30-50-е годы реально существовала в СССР (напомню, что первая ориентирована на извлечение прибыли, а вторая – на удовлетворение потребностей страны и народа).

Бывший первый секретарь Полтавского обкома КПСС Фёдор Моргун в книге «Перепаханное поколение», написанной в 90-е годы, упрекает марксистов в том, что они «поделили людей на классы, создали врагов и непримиримую вечную борьбу между ними». По-видимому, в его представлении до Маркса все люди – рабы и рабовладельцы, феодалы и крепостные, капиталисты и пролетарии – жили одной счастливой дружной семьёй.

Бывший завотделом Белгородского обкома КПСС Генрих Боцманов, ставший потом руководителем «независимых» профсоюзов, в предмайском выступлении 1999 года негодовал, что коммунисты своим политиканством хотят омрачить «мирный праздник 1 мая». Вероятно, он так и не удосужился узнать, что День международной солидарности трудящихся 1 мая возник в память о кровавой расправе властей Чикаго над протестующими рабочими и всегда во всём мире считался днём борьбы трудящихся и солидарности с ней.            Очевидно, что в руках подобных партийных работников идеологическая работа вела не к укреплению коммунистических ценностей, принципов и ориентиров в сознании людей, а к их разрушению. Потому что даже при желании они не могли утверждать те ценности, коих сами не имели. Но у них и желания такого не было. Коммунистическая риторика служила им лишь прикрытием чисто потребительских устремлений. И потому идеологическая работа КПСС в это время  большей частью сводилась к чисто культовым ритуалам, заклинаниям и табу.

Появившееся и всё более укоренявшееся среди партийных и комсомольских работников расхождение слова и дела вело к распространению в обществе неверия в выдвигаемые ими задачи. С другой стороны, были и такие люди, которые, разделяя принципы коммунистической идеологии и цели, провозглашаемые партией, сторонились КПСС, потому что не видели в ней носителя этой идеологии.

Естественно, что в таких условиях коммунистическое учение фактически перестало развиваться. Речь не о пересмотре основных устоев идеологии, за что позже рьяно взялись «перестройщики», а об осмыслении с её позиций реалий современного мира и выработке соответствующей стратегии и тактики развития общества.        

Маркс и Энгельс, как потом и Ленин, в своих работах творчески использовали идеи многих других мыслителей. Но вот их «верные последователи» 60-80-х годов от этого отказались. Вспомним, в частности, вузовские учебники по общественным дисциплинам. В них работы западных философов и социологов рассматривались не с позиции поиска идей, способных обогатить коммунистическое учение, а только как объект критики.

Да и сами наши теоретики даже не пытались учитывать реалии современного мира. Например, вопросы охраны природы оставались делом чисто административным, хотя в условиях, сложившихся на планете в последней трети ХХ века, их было необходимо переводить в сферу идеологическую. Не вывешивать лозунги, а на деле добиваться того, чтобы принципы жизни в содружестве с природой, бережного отношения к ней закладывались в человеческое сознание как одна из важнейших установок.

Между тем, как раз в условиях советского социализма – с его плановостью, ориентацией экономической системы на удовлетворение потребностей общества, приоритетом общественных интересов – можно было решить подобную задачу. Действенный ответ на «экологический вызов» времени, помимо всего, наглядно показал бы миру, что именно коммунизм открывает человечеству путь в завтрашний день.

Неслучайно и то, что именно в период «застоя» в стране расцвела буржуазия криминальная. С одной стороны, между ней и большей частью партноменклатуры уже не было противоречий, основанных на принципиально разной системе ценностей. С другой, и общественное мнение уже не отторгало мировоззрение криминальной буржуазии. «Умение жить» теперь очень многими воспринималось как завидное достоинство.

«Пойми, дядя Гоша вор», - пытался герой фильма «Преферанс по пятницам» открыть своей любимой истинное лицо её благодетеля, однако слышал в ответ непримиримое: «Он просто умеет жить!».

Герой повести Ивана Менджерицкого «Частное лицо», полковник угрозыска, говорил: «Я вот вспоминаю конец сороковых – начало пятидесятых годов… Люди разные были. Жуликов, дельцов, уголовщины всякой хватало. Только люди были другими. В нашем доме жил один делец, миллионер. Однажды мы встретились в нашем парадном. Был жуткий ливень. Вдруг подъезжает такси. Я ему говорю: “Пожалуйста, Захар Михайлович, поезжайте”. А он мне: “Что ты, Женя, я себе этого позволить не могу. Езжай ты”. И я поехал. Был тогда студентом, а он – миллионером. Но он не мог на глазах всего дома сесть в такси. Общественного мнения боялся. А нынешние дельцы?.. Какое там такси – по нескольку машин имеют, дачи; жены и любовницы обвешаны бриллиантами».

Тем не менее, основополагающие устои коммунистической идеологии и советской социалистической системы, даже разъеденные ржавчиной потребительства, заметно мешали как номенклатурной «новой буржуазии», так и буржуазии криминальной собирать богатства и вывести на их реальный уровень своё материальное потребление. К тому же, пока эти устои сохранялись, всегда существовала возможность, что найдётся лидер партии, который возьмётся за их очищение и укрепление. И потому, когда буржуазия почувствовала себя достаточно окрепшей и сложилась благоприятная ситуация, началась «перестройка», которая, как теперь и не скрывает Горбачёв, изначально была нацелена на разрушение советской общественной системы.

Подводя итоги всему, о чём говорилось выше, можно сделать выводы:

I. Советский социалистический «эксперимент» полностью подтвердил великие возможности общества, построенного на принципах коммунистической (шире – гуманистической) идеологии.

II. Крах потерпела не социалистическая система коммунистического типа, а общество потребления, в которое социализм стал вырождаться в послесталинский период.

III. Вырождения, по всей вероятности (тут мы можем рассуждать только теоретически), можно было избежать, если бы общество реально, а не на словах продолжало движение к коммунизму; направление такого движения, определённое Сталиным в «Экономических проблемах социализма в СССР», было верным и вполне обоснованным теми условиями, которые сложились в Советском Союзе в первой половине 50-х годов.