Белгородский публицист Виктор Василенко размышляет о Сталине

Сегодня исполнилось ровно 60 лет со дня смерти Иосифа Виссарионовича Сталина. И мы попросили поделиться мыслями о вожде человека, который уже немало лет занимается исследованием деятельности Сталина – аналитика нашего сайта Виктора ВАСИЛЕНКО

- Виктор Юрьевич, в своих статьях и книгах о Сталине, опубликованных в последние годы Вы оцениваете его деятельность, в целом, безусловно положительно. Между тем, по Вашему собственному признанию, сделанному в предисловии к одной из книг, в советское время Вы были радикальным антисталинистом. Что побудило Вас изменить позицию?

В.В. – На позицию радикального антисталинизма я пришёл в результате не каких-то размышлений, а воспитания в то время, когда антисталинизм с подачи Хрущёва был официальной идеологией советского общества. В год ХХ съезда мне было пять лет. Соответственно, те годы, когда формировалось моё сознание, проходили под знаком ХХ съезда и расхожие утверждения антисталинизма были заложены как аксиомы. Хотя это ни в коей мере не оправдывает того, что в период взросления я не задумывался над очевидным противоречием: как могло быть, чтобы всё очень многое хорошее, что было в советском обществе сталинских лет, достигалось помимо руководителя партии и правительства, а всё плохое – шло от него?

Первым толчком к переосмыслению роли Сталина стало знакомство с мемуарами авиаконструктора А.С. Яковлева, где он – в годы, когда это было «немодно» – очень уважительно отзывался о Сталине. Но этот толчок был недостаточным, чтобы побудить меня всерьёз заняться поиском ответов на встающие вопросы. Такое стремление вызвала «перестройка», когда «обновители мышления» из старых штампов антисталинской пропаганды принялись возводить чудовищно лживые пропагандистские конструкции.

Но всё же и в конце 80-х – начале 90-х годов психологический груз ХХ съезда давил на моё сознание, и в моих работах тех лет, которые, в целом, были направлены в защиту советского прошлого, порой прорывались довольно глупые антисталинские выпады. За почти четыре десятилетия своей журналистской деятельности я написал много разных материалов – удачных, не очень удачных и просто плохих. Но я очень редко писал такое, за что испытывал стыд не за уровень изложения, а за смысл сказанного. Но вот за мои антисталинские высказывания времён «перестройки» и начала «радикальных реформ» мне стыдно.

Окончательный перелом вызвало знакомство с работами самого Сталина. Я год потратил на то, чтобы прочесть все тома прижизненного издания собрания сочинений Сталина и отдельные работы, не вошедшие в него, которые хранились в нашей семье. Прочёл дважды – один раз просто прочёл, второй – изучал с карандашом в руках, отмечая и выписывая то, что казалось мне наиболее существенным. Отсюда кстати, и возникла идея моих «Штрихов к портрету».

- Следует ли из того, что работы Сталина хранились в Вашей семье в годы антисталинизма, что в Вашей семье к Сталину всегда относились с уважением?

В.В. – С уважением – всегда и все. Но отец относился взвешенно. Он не был ни горячим поклонником Сталина, ни его хулителем. Было плохое, было и хорошее в его деятельности. Бабушка по работе в 30-е годы часто ездила по сёлам Харьковской области, видела, какие результаты даёт сталинская политика, как село развивается и в экономическом, и в социальном отношениях. И она даже в годы пика хрущёвского антисталинизма сохраняла хорошее отношение к Сталину. Насколько я сохранил в памяти, она не могла ему простить только Тухачевского. Ну, а мама, которая всегда была верующим человеком, ставила Сталина очень высоко. В середине «нулевых» она даже обзавелась сталинской иконой.

- Но всё же есть вопрос, от которого при разговоре о Сталине не уйти – репрессии. Или они тоже – измышление антисталинской пропаганды?

В.В. – Конечно нет, хотя антисталинская пропаганда всячески раздувает их масштаб, и многие моменты преподносит в крайне извращённом виде. Скажем, версия о десятках миллионов репрессированных – очевидный бред. В «Советской России» В. Годун привёл официальные данные статистики (то, что касается СССР, я проверил – всё точно). Из них следует, что с 1913 года по январь 1939-го население на территории СССР выросло на 20 с лишним процентов. А на тех территориях, которые были отторгнуты у нашей страны после 17-го года, и где сталинских репрессий быть не могло (Западной Украине, Западной Белоруссии, республиках Прибалтики, Бесарабии) рост населения составил только 9%. Таким образом, репрессий в таком масштабе, чтобы они сказались на демографическом процессе, в Советском Союзе не было!

Не надо забывать о том, что значительная часть репрессированных были наказаны за дело. Бельгийский исследователь Людо Мартенс пишет со ссылкой на источники, что «командовать» реабилитацией Хрущёв поручил не невинной жертве «сталинизма», а врагу советского общества, который и не скрывал своей вражды к нему. И даже при этом реабилитированы были только примерно четвёртая часть репрессированных. То есть, вина большинства была столь очевидной, что при самом большом желании опровергнуть её было невозможно.

Нелепо говорить и о том, будто репрессии были проявлением жестокости, присущей характеру Сталина. Напротив, есть немало свидетельств, что, когда дело доходило лично да Сталина, он был склонен принимать мягкие решения – как, например, в случае с профессором С.А. Миротворцевым, вся вина которого заключалась лишь в том, что его отцом был царь.

Но я не могу принять и позиции тех поклонников Сталина, которые вообще пытаются изобразить дело так, будто Сталин тут вообще ни при чём. Не могли же, помимо воли Сталина, запустить в ход пресловутые «особые совещания», созданные на манер столыпинских военно-полевых судов. В 1938 году Постановление ЦК ВКП(б) осудило «упрощённое ведение следствия и суда». Но ведь изначально было ясно, к чему подобные методы неизбежно приведут. Но, конечно, легко судить об ошибках прошлого из сегодняшнего дня. Да если бы Наполеон меня послушал, он легко бы выиграл битву при Ватерлоо.

Тему репрессии в ответе на вопрос интервью проанализировать невозможно. Ей я посвятил главу в «Штрихах к портрету» и несколько статей, размешённых в разное время на сайте обкома КПРФ. Скажу только, что ситуация, когда после смерти Сталина оказалось два реальных претендента на роль лидера державы, причём, «оба хуже» - Хрущёв и Берия – это как раз результат репрессий.

- Вы говорите, что и многие защитники Сталина необъективны. А кого из исследователей Вы бы назвали как пример объективного подхода?

В.В. – Прежде всего, Пыхалова. Мне вообще очень импонирует его подход: никакой пустой болтовни. Очень конкретно: миф антисталинской пропаганды – и исчерпывающее, со ссылками на источники, в достоверности которых нет сомнений, его опровержение.

- Как Вы относитесь к довольно распространенному мнению, что Сталин был не столько коммунист, сколько державник, который строил великую державу, пренебрегая «идеологическими догмами».

В.В. – Это грубое искажение истины. Сталин сам не раз говорил, что он строит не просто сильную страну, но страну социалистическую – взять, хотя бы, его беседу с немецким писателем Эмилем Людвигом. И это подтверждалось делами. Да, строить социализм приходилось в очень трудных условиях, и много раз приходилось идти на компромиссы, в том числе и довольно серьёзные. Но основополагающим принципам Сталин никогда не изменял. Хрестоматийный пример - Основной закон социализма, который Сталин сформулировал ещё в 1906 году: экономика социализма должна быть ориентирована не на извлечение прибыли, как экономика капитализма, а на удовлетворение потребностей страны и народа. Кстати, Сталин ещё в 1928 году потребовал, чтобы в Программе партии было определено, что главная цель развития – коммунистическое общество. Социализм – это переходный период, а нельзя говорить о переходном периоде, не определив раньше, переход к какой системе должен произойти.

- Какое достижение Сталина Вы считаете самым выдающимся?

В.В. – Утверждение гуманистической идеологии в сознании многих миллионов людей и общественном сознании в целом. А это было. Даже ставший из «члена КПСС» ярым антикоммунистом Марк Захаров признавал (только он считает это страшным пороком), что сознание перестало воспринимать частную собственность как естественную закономерность. Это то, чего безуспешно два тысячелетие пыталось добиться христианство. А Сталин сумел за полтора десятилетия!

- В Год памяти Сталина надо вспомнить о его творческом наследии. Что из него актуально сегодня?

- Вопрос тянет на тему докторской диссертации. А если коротко: как я показал в размещённой на сайте обкома книге «Сталинский проект: не только воспоминание о прошлом, но и путь в будущее», проект нового общества Сталина на сегодняшний день – это единственный путь, открывающий перед человечеством надежду даже не на лучшее будущее, а просто на будущее. Годы после гибели СССР предельно отчётливо показали, что альтернатива переходу на этот путь – полный крах цивилизации. Это не мрачный прогноз, этот крах уже идёт на наших глазах.

- Верите ли Вы, что если бы сегодня вдруг появился руководитель, подобный Сталину, Россию удалось бы довольно быстро вытащить из пропасти, куда её сбросили «реформаторы» и вновь сделать великой державой.

В.В. – Нет. В вышедшей в 1998 году в издательстве «Оксфорд юнивёсити пресс» книге «Россия, история» точно подмечено, что Сталин потому стал подлинным вождём народа, что он заставлял «маленького человека» делать то, что ему в душе хотелось. А вы можете себе представить, чтобы сегодня народ в основной массе пошёл за руководителем предложившим забыть о личных интересах и десятилетие работать на пределе сил ради величия державы? Сталин и народ были единым целым. Как пелось в одной из песен тех времён, «Уверен вождь с таким народом, могуч народ с таким вождём». А народ сейчас, в целом, за последнюю четверть века крайне развращён. Личные интересы для подавляющего большинства людей – превыше всего. Та воспитательная работа, которую предстоит проделать вождю-державнику в нынешних условиях, во много раз труднее той, которая выпала на долю Сталина. Ведь тогда были многие миллионы людей, воспитанных на русских духовных традициях, и миллионы – на идеях революции. Люди, которые, как вспоминал один из них в передаче радио «Маяк» уже середины 90-х, спрашивали не «Сколько я получу за свой труд?», а «Что надо сделать ещё».