Виктор ВАСИЛЕНКО
ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ СТАЛИНА
А как же репрессии?
Виктор ВАСИЛЕНКО
В разговоре о Сталине нельзя обойти тему репрессий, поскольку её очень активно используют зарубежные, а в последние два десятилетия и отечественные антикоммунисты, чтобы навязать людям представление о сталинском правлении(или шире – вообще о «коммунистических режимах») как об уродливом образовании, человеконенавистническом по своей сущности.
Что касается того, будто масштабные политические репрессии характерны только для «коммунистических режимов», то это элементарная ложь. К ним в разные периоды истории многократно прибегали практически все страны, кои «демократы» именуют «цивилизованными».
Не будем слишком углубляться в прошлое, но в XIX веке англичане, к примеру, при подавлении восстаний в колониях, чтобы запугать население и отбить у него мысль о сопротивлении, расправлялись с повстанцами и им сочувствующими с чудовищной жестокостью. При подавлении Парижской Коммуны без суда было расстреляно около 30 тысяч человек – за несколько дней, в одном Париже!. В ХХ веке масштабные репрессии против «красных» осуществлялись в Финляндии, Болгарии, Румынии, Венгрии, Германии, Италии, Испании, Португалии, Греции… Я уже не говорю о территориях России, «освобождённых» белыми. Перечень подобных примеров легко можно продолжить.
Так что попытки выдать репрессии за порождение «сталинизма» - это проявление самой грубой тенденциозности в оценках. Яркий пример, раскрывающий такую тенденциозность со всей очевидностью, дают деятели бывших советских республик Прибалтики, много раз заявлявшие о «геноциде», который якобы осуществляла Советская власть. Но вот «бывший ненавистник, - по его собственным словам, - Советской власти» Янис Круминьш привёл такие данные: за все годы сталинского правления из этих республик в Сибирь было выселено около 50 тысяч человек, подавляющее большинство из которых остались живыми; в годы гитлеровской оккупации Прибалтики там было убито более миллиона человек(не считая военных действий) – как советских пленных, так и местного населения, включая детей. Но при этом с точки зрения нынешних властей этих стран, гитлеровские прислужники, которые в значительной степени и осуществляли карательные акции, - герои, а коммунисты, боровшиеся с ними, - преступники!
Тема репрессий используется «демократами» для самых бесстыдных спекуляций. Словно объявлен людоедский конкурс: кто «убьёт» больше. «Большевики уничтожили» 20 миллионов людей, 40, 60, 100 миллионов…
Однако элементарный здравый смысл говорит, что если не принимать во внимание детей, умерших в младенчестве, и жертв гитлеровской агрессии, то 100 миллионов человек – это едва ли не больше, нежели вообще число умерших в годы правления Сталина. А если принять резонное утверждение, что репрессированы были в основном мужчины 18-55 лет, то и число 40 миллионов заставляет вспомнить язвительный комментарий американского демографа Максудова: «Все взрослые мужчины к началу войны погибли или сидели за решёткой; все и немного больше».
Есть существенный момент, который опровергает и число 20 миллионов репрессированных. Исходя из данных переписи 1926 года, мужчин детородного возраста в стране было около 30 миллионов. Если б по этой категории людей и впрямь был бы нанесён столь мощный удар, то это вызвало бы сокращение общей численности населения. Между тем, от 1926 года к 1939-му она выросла со 147 миллионов до 170,6 миллиона.
Если бы «демократы» действительно стремились к истине, а не занимались очернением истории, то в дискуссии о жертвах репрессий должно было поставить точку сравнение, которое провёл автор «Советской России» В. Годун. С 1913 года по 1939-й на территории Советского Союза численность населения возросла на 20%, а на территориях, которые вошли в его состав только в 1939-1940 годах(Западная Украина, Западная Белоруссия, республики Прибалтики, Бессарабия) и где НКВД свирепствовать никак не мог, - рост населения составил только 9%. Отсюда следует однозначный вывод: репрессии в таких масштабах, которые могли бы сказаться на демографическом процессе, в Советском Союзе не проводились.
Поэтому есть все основания утверждать, что официальные сведения, опубликованные уже в 90-е годы, не являются заниженными: всего за сталинский период за контрреволюционную деятельность было осуждено 3 778 234 граждан(в том числе и гитлеровских прислужников, и уголовников, осуждённых за разбой и бандитизм – эти преступления приравнивались к контрреволюционной деятельности), из них к смертной казни приговорены 786 096 человек.
Безусловно, это тоже огромное число. И, бесспорно, среди репрессированных было немало людей, пострадавших невинно.
Когда в левой печати доводится встречать рассуждения о том, что репрессии – именно в том виде, в котором они проводились, - были целиком оправданы, то сразу вспоминаю белгородца Евгения Свиридова, который перед войной получил 15 лет, а в 1990-1991 годах непреклонно защищал коммунистическую идеологию и советский строй, Петра Абовина-Егидеса, который был репрессирован, а потом эмигрировал, но в 1992 году, уже в очень пожилом возрасте, приехал из Парижа в Москву, чтобы выступить на Конституцинном суде в защиту Коммунистической партии. Кто в стране, ведущей борьбу за коммунизм, выиграл от того, что эти люди – и немалое число других настоящих коммунистов – провели расцвет своей жизни за колючей проволокой?
От репрессий пострадали не только отдельные люди, но и советское общество в целом. Ведь репрессиям подвергались и деятели, которые в глазах народа олицетворяли новый строй. Не буду теоретизировать, обращусь к примеру, о котором не раз слышал от харьковчан, хорошо помнящих 30-е годы: секретарь ЦК КП(б)У Постышев. Он был прекрасным организатором, что люди чувствовали по изменениям к лучшему своей жизни, многие ценили его характер, и для всех горожан Постышев был образцом настоящего коммуниста – машиной пользовался только в служебное время и по служебным надобностям, широко общался с рядовыми людьми, покупки делал в обычных магазинах, стоя в обычных очередях… И то, что Павел Петрович был объявлен «врагом народа», вызвало в городе шок.
Возникшая атмосфера тревожного ожидания, недоверия и подозрительности, помимо всего, стала благоприятной средой для распространения доносительства; таким способом многие просто сводили личные счёты. Вполне вероятно, что замаскировавшиеся контрреволюционеры, пользуясь случаем, сознательно вели истребление подлинных коммунистов. Такая атмосфера облегчала путь к руководящим постам приспособленцам и карьеристам.
Вопрос о репрессиях – тема отдельного серьёзного разговора, который не укладывается в рамки темы этой работы. Поэтому ограничусь только некоторыми моментами, имеющими непосредственное отношение к Сталину.
Не раз доводилось встречать точку зрения, будто Сталин был крайне – чуть ли не патологически – жестоким человеком, и эта его склонность проявилась в репрессиях. Однако многие объективные данные свидетельствуют об ином. Для Сталина интересы государства, партии, социалистического строительства были превыше всего. И когда их защита, на его взгляд, требовала жёстких, даже жестоких мер, он шёл на них. Но говорить о том, будто из всех возможных решений Сталин принимал наиболее жестокие, нет оснований. Об этом свидетельствует, например, история борьбы с троцкизмом.
Прежде всего, надо иметь в виду, что между Сталиным и Троцким была борьба не просто за лидерство в партии – это была борьба за выбор направления развития страны. Сталин, развивая идею Ленина(«Из России нэповской будет Россия социалистическая»), отстаивал необходимость вести строительство социализма в СССР, не дожидаясь победы революции в развитых капиталистических государствах. А Троцкий, уже в 1922 году, когда стало очевидно, что на мировую революцию в ближайшей перспективе надеяться не приходится, упорно убеждал, что «подлинный подъём социалистического хозяйства в России станет возможным только после победы пролетариата в важнейших странах Европы». Позже Троцкий объявил идею построения социализма в одной стране «теоретическим оправданием национальной ограниченности». И трудно не согласиться со Сталиным, что подобная позиция лишала партию, рабочий класс и всю страну ориентиров развития: «Мы не можем двигаться вперёд, не зная, куда надо двигаться».
В средине 20-х годов троцкистская оппозиция выбросила флаг борьбы за демократизацию партии, за отмену резолюции Х съезда, запрещающей фракционную деятельность. Но, во-первых, подобная «демократизация» в условиях того времени, когда снова и снова решался вопрос: быть или не быть Советской стране, объективно играла бы на руку врагам(«Самый страшный враг для Советской власти теперь есть тот, который подползает к ней незаметно, охватывает её своими щупальцами со всех сторон и ликвидирует её раньше, чем она замечает, что ликвидирована. Именно эту роль, неизбежную и нужную в подготовительный период, из которого мы ещё не вышли, играет советская оппозиция», - писала эмигрантская газета «Последние новости»).
А с другой стороны, «борец за демократию» Троцкий в пору руководства ЦК профсоюзов транспортных рабочих сам был склонен к проявлению диктаторских замашек. Он заявил, что «противопоставление военных методов(приказ, кара) профессионалистским методам(разъяснение, пропаганда, самодеятельность)» - это «проявление каутскиански-меньшевистски-эсеровских предрассудков».
Так что, судя по всему, троцкисты возлюбили демократию главным образом потому, что терпели поражение за поражением в идеологической борьбе со Сталиным.
Подчеркну: поначалу с ними велась именно идеологическая борьба. На XIII съезде РКП(б) Сталин вполне миролюбиво предложил: «Если не будете настаивать, товарищи из оппозиции, на этом мелкобуржуазном уклоне, на этих небольших ошибках, - всё будет исправлено и работа партии пойдёт вперед». Однако «товарищи из оппозиции» настаивали, и осенью того же 1924 года Сталин уже поставил задачу: «Похоронить троцкизм как идейное течение». Но при этом он подчеркнул: «Что касается репрессий, то я решительно против них. Нам нужны теперь не репрессии, а развёрнутая идейная борьба».
Ведя полемику с оппозицией, Сталин нередко был резок до грубости: «разорялся», «комические вопли», «не с ума ли они сошли?» и т. п. Однако он по-прежнему высказывался против крутых мер: «Я решительно против вышибательской политики в отношении всех инакомыслящих товарищей».
Нужно учесть, что идейная борьба велась не келейно, в ней участвовала практически вся партия. В 1923 году прошла общепартийная дискуссия, и оппозиция потерпела в ней поражение. В 1927 году она вновь настаивала на дискуссии. Сталин выступил против. Тем не менее, перед XV съездом дискуссия всё же прошла во всех партийных организациях страны. Поражение оппозиции было сокрушительным: её поддержало лишь 10 тысяч членов партии.
Ещё до этой дискуссии всё громче раздавались голоса коммунистов с требованием исключить троцкистов из партии. Сталин не поддержал этих товарищей. В речи на объединённом пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 9 августа 1927 года он припомнил гоголевского Осипа, который говорил: «Верёвочка? – давайте сюда и верёвочку. И верёвочка сгодится», - и резюмировал: «Мы не так богаты ресурсами и не так сильны, чтобы мы могли пренебречь верёвочкой». Позже, на XV съезде партии, Петровский язвительно заметил Сталину, что «верёвочка» оказалась гнилой.
Оппозиция, отступая на словах, продолжала уже откровенно антипартийную деятельность. Она попыталась организовать нелегальную типографию, а 7 ноября – провести фактически антисоветскую демонстрацию. На этом терпение руководства партии лопнуло, и состоявшееся в ноябре 1927 года объединённое собрание ЦК и ЦКК ВКП(б) постановило исключить Троцкого и Зиновьева из партии. А прошедший вскоре XV съезд ВКП(б) постановил исключить и всех активных деятелей троцкистско-зиновьевского блока.
После исключения троцкисты не остановились и, по определению Сталина, «довершили своё превращение из подпольной антипартийной группы в подпольную антисоветскую организацию». И тогда к борьбе с ними подключилось ГПУ…
дата: 23.10.2008 Верхний уровень
