Виктор ВАСИЛЕНКО О ПРИЧИНАХ ГИБЕЛИ
СОВЕТСКОГО СОЦИАЛИЗМА
НЕ ВЫДЕРЖАЛИ “ИСПЫТАНИЯ СЫТОСТЬЮ”
Вырождение интеллигенции
Казалось бы, интеллигенция – в первую очередь та, которую принято именовать творческой, имеющая «по службе» дело с духовными сокровищами, – должна была всеми силами препятствовать распространению потребительского отношения к жизни, отстаивать гуманистические ценности и ориентиры бытия. Однако лишь немногие, подобно Тарковскому, Хуциеву, Абдрашитову, Миндадзе, Кочетову, пытались противостоять духовной деградации общества.
Более того, позже –в годы «перестройки» и продолживших её «радикальных реформ» - немалая часть деятелей культуры (особенно, тех, кто в годы «застоя» были щедро увенчаны званиями и наградами) прямо поддержала курс власти на демонтаж гуманистической системы ценностей и утверждение идеологии, базирующейсяна культе собственности, алчности, эгоизме. Замечу, что это вызвало брезгливое удивление даже у некоторых известных эмигрантов-антикоммунистов. Владимир Максимов заметил: «Наша интеллигенция – это, как говорят в Одессе, что-то особенное. Я спрошу: где в истории мировой культуры и, в частности, литературы найдёте вы апологетику богатства? Нет такого. До этого могли додуматься только наши творцы».
Почему же деградировала значительная часть советской интеллигенции? Почему, как говорил академик А.Д. Александров, «на каком-то этапе мы потеряли свою партийную интеллигенцию»? Почему, образно говоря, у «отца» Мальчиша-Кибальчиша внук оказался типичным «Плохишем»?
Безусловно, немалую роль сыграл тот урон, который нанесла советской интеллигенции Великая Отечественная война. Значительная её часть погибла, защищая Родину. Среди погибших было немало настоящих коммунистов. Потому что на фронте призыв «Коммунисты – вперёд!» был не лозунгом, а руководством к действию.
Существенное значение имело и то, что в годы правления Сталина в духовной жизни общества развивались противодействующие друг другу процессы. С одной стороны, утверждение коммунистических приоритетов и ориентировбытия вкупе с целенаправленной работой по приобщению людей к сокровищам художественной культуры создавали огромный духовный потенциал общества. С другой стороны, в 30-е годы стала утверждаться жёсткая нормативность – причём, не только в политической сфере, но и в художественной культуре, и в науке.
Коммунистическая идеология здесь не при чём. Скажем, в разгромленной второй серии фильма Лукова «Большая жизнь» нет ничего, не соответствующего коммунистической идеологии, тем не менее, режиссёру поставили в упрёк именно идейные просчёты. С точки зрения марксизма критерий истины в науке – практика. Однако не раз случалось, что результаты научных исследований мерили чисто политическими мерками.
Утверждение такой нормативности препятствовало подлинным творцам реализовывать свой духовный потенциал и приносить ту пользу обществу, которую они могли и хотели. В то же время оно благоприятствовало тем, кто готов был «разделить» любые указанные сверху взгляды и «откликнуться» на всё, что соответствовало конъюнктуре. Фактически, таким образом создавались предпосылки для вытеснения «идеологическими камердинерами» власти той интеллигенции, которая по-настоящему верила в идеи революции.
То, что эти «камердинеры» участвовали в деле коммунистического воспитания, было губительным для дела коммунизма, поскольку, как заметил Гегель, «для камердинера не существует героя, но не потому, что последний не герой, а потому, что первый камердинер». Они могли воспевать Сталина, «оттепель», «развитой социализм», но сами по-настоящему верили лишь в то, что усердный лакей сытно живёт. И стоит ли удивляться, что когда «заказчики» возжелали оплёвывания всего того, что прежде требовали воспевать, подобным интеллигентам не составило труда мгновенно перестроиться.
В углублении и распространении такой тенденции сыграло свою роль и то, что теперь многие молодые интеллигенты – особенно, среди тех, которые выросли после Великой Отечественной войны, - не обретали веру в идеи Революции, а принимали в «готовом» виде, не приложив никаких духовных усилий (зубрёжка марксистских дисциплин не в счёт). А ведь Ленин предупреждал: «Если бы коммунист вздумал хвастаться коммунизмом на основании полученных им готовых выводов, не произведя серьёзнейшей, труднейшей, большой работы, не разобравшись в фактах, к которым он обязан отнестись критически, такой коммунист был бы очень печален».
Деградацию советской интеллигенции можно проследить как раз на династии Гайдаров. Аркадий Гайдар свои жизненные «университеты» проходил на полях гражданской войны. Здесь ковалась его идейная убеждённость. К нему полностью подходят слова Маяковского: «…землю, которую завоевал и полуживую вынянчил, где с пулей – встань, с винтовкой – ложись, где каплей льёшься с массами, за землю такую пойдёшь на жизнь, на труд, на подвиг и на смерть».
Его сын Тимур Гайдар землю не завоёвывал и не вынянчивал. Вместо этого он окончил элитарную Военно-дипломатическую академию, а позже, сидя в кресле редактора военного отдела «Правды», выслужил чин контр-адмирала.
Ну, а внук, Егор Гайдар, родился за границей, рос в круге «избранных». И, думается, «бочка варенья да корзина печенья» для него уже тогда были дороже, нежели «эта страна».
Тачасть интеллигенции, которая теряла идейную закалку, утрачивала и чувство сопричастности к судьбам страны и народа – и уж тем паче стремление служить их развитию. У неё – это, прежде всего, касается художественной интеллигенции – всё явственней проявлялось стремление выделиться в некий свой круг, представлявшийся этим людям элитой, находящейся над «простыми смертными». И это усугубляло деградацию интеллигенции.
Философ Николай Бердяев писал: «Культурная элита не может оставаться замкнутой в себе под страхом удаления от источников жизни, иссякания творчества, вырождения… Образование касты культурно-утончённых людей, теряющих связь с широтой и глубиной жизненного процесса, есть ложное образование, которое делается более потребительским, чем творческим».
Писатель Александр Фадеев упомянул в своих заметках «о преимуществе (для художественной интеллигенции – В.В.) езды в третьем классе». Понятно, что он имел в виду необходимость знания реальной жизни народа, сопричастности к ней. Теперь же деятели культуры предпочитали находиться в СВ – как в буквальном, так и в переносном смыслах. Их поездки по ударным стройкам, по городам и весям продолжались до конца 80-х годов, однако очень многими участниками таких поездок двигало уже не стремление познать жизнь тружеников (и уж никак не испытать ей на себе), а желание создать нужный имидж, а то и ещё более прагматические соображения.
Показательно, что в 70-80-е годы рядовым явлением стало бегство мастеров искусств на Запад. Ими двигал отнюдь не «порыв к свободе» (были и такие, но они составляли меньшинство), а стремление поменять высокую материальную обеспеченность, которую они имели в Советском Союзе, на сверхвысокую, которую могут получить «звёзды» на Западе. Неслучайно, когда в конце 80-х деминтеллигенты обрели воистину бескрайнюю свободу (в среде деятелей культуры в то время, если и могли кого-то преследовать по политическим мотивам, то разве что за приверженность коммунизму), поток эмигрантов отнюдь не иссяк, а, напротив, резко возрос.
Заражение интеллигенции вирусом потребительства, формирование в её сознании приоритета материальных ценностей вело к тому, что эти люди по своей духовной сущности превращались изподлинной интеллигенции в мелкую буржуазию. И она в полном соответствии с Лениным «ежедневно и ежечасно порождала капитализм» - пока не в сферах экономической и политической, а в сфере жизненных ценностей, готовя тем самым почву для будущего антикоммунистического переворота. Порождала и своим образом жизни, а художественная интеллигенция – и своими произведениями. Речь не только о произведениях, открыто пропагандирующих потребительские ценности существования, вроде фильмов «Женщина, которая поёт» или «Спортлото-82» - их всё-таки до 1985 года было ещё не так много, но и произведениях, которые при всей социалистической риторике насаждали в сознании людей жизненные ориентиры не человека-творца,которые много выше материальных благ, а обывателя, прочно связывая представления о счастливой жизни с карьерой и материальным преуспеванием.
Эти произведения тоже сыграли свою роль в том, что у очень многих людей в период «застоя» представление о высших достоинствах стало связано не с понятием настоящий человек, а с понятием «настоящий мужик», под коим подразумевался обустраиватель своего домашнего очага.
Писатель Всеволод Кочетов в упоминавшихся записях военных лет, говоря о выдающемся достижении Советской власти в деле привития людям коммунистической идеологии, заметил: «Если кто-нибудь, когда-нибудь сумеет подменить это только личной выгодой, индивидуальной, отдельной от того, что делает у нас для человека государство, - тот поставит страну в тягчайшее положение.В повести «Дым Отечества», написанной Константином Симоновым в конце 40-х годов, есть образ «умеющего жить» Григория Фаддеича, хорошего работника, жизненным принципом которого было: «А что, если я строитель, я себе первому хороший дом не срублю?..Понижайте меня хоть до плотников, всё равно первый дом себе срублю!». Герой Симонова заметил на это: «Кабы у нас все были такие, большие надежды на Западе имелись, что опять на всей земле установится одна система». Теперь же, в сущности, именно такой Григорий Фаддеич преподносился советской художественной культурой и, прежде всего, кино как идеал.
«Интеллигентами ещё зовутся! Они же ни во что не верят. Только и думают о том, как бы не продешевить; хотят, чтобы им оплатили каждое движение души», - в этих словах героя фильма «Сталкер» ощущается горечь и самого режиссёра Андрея Тарковского. В этой картине художник сделал поистине вещее предупреждение: внутренний мир интеллигента, отравленного ядом потребительства, таит в себе бездну зла; и если создастся возможность его свободной реализации, это обернётся чудовищными бедами.
Глубину духовной деградации «потребительской» части интеллигенции можно было оценить, скажем, по вечеру классической музыки в Профессиональном клубе кинематографистов Московского международного кинофестиваля 1989 года. Журналист стопроцентно «демократического» издания МКФ «Калейдоскоп» так описал его: «Когда вышел, сразу услышал музыку Пуччини и неплохой голос. Поднимаюсь в зал: народ (под эти словом автор понимает “бомонд” московского мира культуры – В.В.) шляется между столами, ест, пьёт, говорит о чём угодно, а на эстраде бедная певица поёт арию мадам Баттерфляй». Добавлю, что руководителями ПРОКа были люди творческих профессий: писатель Виктор Мережко и режиссёр Юлий Гусман.
Закономерно, что в период «перестройки» такая интеллигенция приняла самое активное участие в подрыве духовности общества и искоренении гуманистических принципов бытия.
