«На объекте «Ближняя»
Нераскрытая тайна смерти Сталина
Неуемный Хрущев всегда стремился быть рядом
с вождем
За 63 года, которые прошли после смерти Сталина, историки, публицисты, писатели, авторы телесценариев не раз обращались к событиям от 28 февраля до 5 марта 1953 года на сталинской даче. Дело в том, что еще до похорон Сталина возникли сомнения в официальных объяснениях его болезни. В своей статье о Светлане Аллилуевой автор уже упоминал о том, что во время агонии Сталина на дачу явился его пьяный сын Василий, который кричал на собравшихся членов советского руководства, обвиняя их в том, что «они загубили отца». Потом Василий уверял, будто, пока он находился у гроба отца в Колонном зале, среди людей, которые пришли проститься со Сталиным, появилась некая старуха, которая повторила те же обвинения в адрес стоявших в почетном карауле руководителей страны. О том, что подобное могло случиться на самом деле, а не пригрезиться пьяному Василию, свидетельствовал рассказ моей мамы, которая возвращалась из центра Москвы после неудачной попытки пройти в Колонный зал. В переполненном троллейбусе, в котором она ехала домой, вдруг заговорил мужчина, который громко обвинял неких врагов в том, что они «убили Сталина и теперь тайно ликуют».
Подготовка убийства Сталина не раз описывалась в телефильмах. В одном из них Суслов пытался подсунуть Сталину отравленные конфеты. Вышла в свет книга, в которой утверждается, будто где-то сохранилась бутылка, из которой Сталин пил нарзан накануне своего рокового приступа. Автор книги уверял, что на стенках бутылки сохранились следы яда. Бродят слухи о том, что президент Чехословакии Клемент Готвальд, который каким-то образом оказался в те дни в Москве, приехал на дачу Сталина, когда тот уже лежал без сознания. Когда Готвальд подошел к нему, он увидел кровь на губах Сталина. Готвальд взял свой носовой платок и вытер его губы, а затем положил платок в карман. Известно, что вскоре у Готвальда началось легочное заболевание, а по возвращении в Прагу он скоропостижно умер от сердечного приступа.
Слухи и версии об убийстве Сталина были порождены реальными свидетельствами о странных обстоятельствах, сопровождавших его болезнь и смерть. Почему на протяжении нескольких часов Сталин лежал без сознания на полу своей комнаты и никто из многочисленной охраны (в ее штате, как утверждает Олег Хлевнюк в своей книге «Сталин. Жизнь одного вождя», насчитывалось 355 человек) не пытался принять меры для того, чтобы выяснить, что же происходит с человеком, жизнь и безопасность которого все эти люди должны были оберегать? К тому же было известно, что в тот день, 1 марта, должен был состояться обед, на который были приглашены члены руководства страны и дети Сталина. Они не раз звонили на дачу и спрашивали, встал ли Сталин после сна, и получали стандартный ответ: «Нет движения». Возникает также вопрос: почему среди обслуживающего персонала дачи (Хлевнюк насчитал таких 73) не оказалось ни одного врача или хотя бы лица, способного оказывать медицинскую помощь? Наконец, удивительно, почему даже после обнаружения охранником Сталина, который лежал без сознания на полу, прошло более 10 часов, прежде чем к нему прибыли врачи.
Однако на эти и другие недоуменные вопросы были даны ответы, которые должны были доказать, что все эти странности были следствием строгого порядка, установленного Сталиным, а потому он сам виноват в своей гибели. Как ни поразительно, но ответы, в которых нет ни логики, ни здравого смысла, показались убедительными для значительной части общественного мнения нашей страны и всего мира. Не исключено, что в мире немало людей, исходящих из принципа богослова Квинта Тертуллиана: «Нелепо, поэтому верую».
Куда делись охранники?
Объясняя, почему охранники не навещали Сталина, Хлевнюк писал: «Идти к Сталину без вызова боялись». Такое объяснение не было изобретением Хлевнюка, а возникло уже в 1953 году до появления на свет этого, впоследствии, выпускника пединститута из Винницы. Правда, Хлевнюк признавал, что охранники «привыкли к Сталину, так же как одинокий Сталин (которому обслуга отчасти заменяла семью) привык к ним. Время от времени Сталин вместе со служащими работал в саду, жарил шашлыки в камине. Иногда приходил на кухню, чтобы полежать на русской печи, – лечил больную спину». Но после этих признаний Хлевнюк изрекал: «Сталин держал свое окружение в строгости и страхе». Поэтому, мол, охранники тряслись от страха и не решались навестить Сталина 1 марта, хотя все разумные сроки для его пробуждения давно прошли.
Однако сотрудники охраны и обслуживающего персонала у Сталина не были запуганными людьми. А. Рыбин, долгое время проработавший охранником у Сталина, писал о нем: «Не любил угодников. Узнав его характер, я нередко вступал с ним в дискуссии. Сталин иногда задумчиво говорил: «Может, вы и правы. Я подумаю». Не были робкими и запуганными людьми и те, кто вечером 1 марта переносил Сталина из Малой столовой в Большой зал дачи (М. Бутусова, В. Туков, М. Старостин, П. Лозгачев). Сестра-хозяйка Матрена Бутусова не раз спорила со Сталиным, скажем, пыталась заставить его надеть новую обувь вместо старой, но разношенной, к которой привык вождь. Сталин терпеливо выдерживал, когда перед поездкой на машине охранник подполковник В. Туков придирчиво проверял наличие пистолета в тайном кармане шинели своего начальника, а затем, устроившись на переднем сиденье, немедленно засыпал. (Лишь однажды Сталин тихо сказал своему коллеге, с которым ехал в машине: «Непонятно: кто кого охраняет?» Но выяснив, что Туков отчаянно не высыпается, так как живет в одной комнате со своей семьей, в которой была тяжело больная девочка, Сталин позаботился о том, чтобы Тукова поселили в отдельной квартире.) Старостин же однажды наотрез отказался выполнять приказ Сталина, когда тот после затяжного застолья решил холодной ночью прогуляться по парку. Сначала подполковник М. Старостин притворялся, что не может открыть дверь, а потом прямо заявил, что не выпустит хозяина дачи наружу, несмотря на то, что тот грозился уволить подчиненного. Правда, на другой день Сталин попросил Старостина забыть о ночных событиях, так как понял, что охранник заботился о его здоровье. О том, что не был парализован страхом и Лозгачев, свидетельствует то, что он первым пошел в Малую столовую вечером 1 марта.
Версии о запуганности охранников противоречит также свидетельство из недавно опубликованной книги «Ближняя дача Сталина. Опыт исторического путеводителя» (авторы – С. Девятов, А. Шефов и Ю. Юрьев). За несколько недель до 1 марта Сталин пошел в баню и оставался внутри нее дольше часа. Из бани не доносилось ни звука. Охранники позвонили генералу Н.П. Новику, который ими непосредственно руководил. Тот доложил о случившемся министру государственной безопасности СССР С.Л. Игнатьеву, который после отставки Н.С. Власика, с 29 мая 1952 г., отвечал за охрану Сталина. Игнатьев сообщил о сигнале с дачи Г.М. Маленкову. Тем временем Новик прибыл на дачу и приказал взломать дверь в баню. Вооружившись соответствующими инструментами, охранники подошли к двери, которая неожиданно распахнулась. На пороге стоял заспанный Сталин. «Здравия желаем!» – выдохнули охранники. Сталин в ответ кивнул головой. Потом выяснилось, что он заснул на кушетке в комнате отдыха. Нет никаких свидетельств, что Сталин выразил недовольство действиями охраны. Очевидно, он справедливо решил, что их попытка вторгнуться в баню вызвана беспокойством за его жизнь.
Так что же изменилось к 1 марта? После того, как Сталин не встал после сна, охранники, по их воспоминаниям, стали проявлять беспокойство, как было и в тот день, когда он задержался в бане. Однако 1 марта они не пытались войти в помещение, в котором находился их подопечный в течение нескольких часов. При этом на сей раз не было нужды взламывать дверь, а просто приоткрыть ее. Но по какой-то причине охранники этого не делали. Можно предположить, что им было запрещено это делать. Как бы ни были преданны охранники Сталину, они прежде всего были дисциплинированными служащими организации, в которой строго соблюдались приказы. Единственный сотрудник этой силовой структуры – лейтенант госбезопасности В. Истомина, которую все называли Валечка, – могла проигнорировать любые приказы в силу ее особых отношений со Сталиным. Однако по каким-то причинам Валечки в тот день на даче не было.
Известно, что перед тем, как Сталин после ночной трапезы с четырьмя членами Президиума ЦК в пятом часу утра отправился спать, охранники получили указания начальника выездной охраны И.В. Хрусталева. Эти указания, преданные гласности лишь в конце 80-х годов, сводились к тому, чтобы охранники ложились спать и не беспокоили Сталина. Но только ли это приказывал Хрусталев? За три с половиной десятилетия слова Хрусталева могли сильно исказиться в памяти людей. Сам же Хрусталев не мог помочь историкам. Вскоре после смерти Сталина охранник был задержан сотрудниками МВД. Через несколько дней он был освобожден, но почти тут же этот здоровяк скоропостижно умер от сердечного приступа. Что на самом деле приказал Хрусталев своим подчиненным, осталось тайной.
Неясным осталось и еще одно обстоятельство. Охранники знали, что Сталин лег спать около пяти утра. Они предполагали, что он встанет около полудня. По мере того, как время шло, а Сталин не покидал Малую столовую, их беспокойство возрастало. Однако около 18.30 в окне Малой столовой зажегся свет. 1 марта в это время заходит солнце в Москве и Подмосковье. Охранники успокоились, решив, что Сталин давно не спит, и, как это не раз бывало, он сам приготовил себе что-то перекусить, а теперь включил свет. Правда, оставалось непонятным, почему он не вышел наружу, так как у него был назначен поздний обед. Лишь открыв дверь в 22.30, они увидели его лежащим на полу, а на тумбочке горела настольная лампа. Кто же ее включил? Если Сталин, то получалось, что он потерял сознание после 18.30. Но может быть, лампу включил кто-то другой, пытаясь оттянуть появление охранников в комнате?
Политиканские корни «дела врачей»
Объясняя же отсутствие медицинских работников на даче, многие авторы ссылаются на то, что их разогнал лично Сталин после начала «дела врачей». В своем докладе на закрытом заседании ХХ съезда КПСС Н.С. Хрущев заявил: «Давайте… вспомним «Дело врачей-вредителей». На самом деле никакого «дела», кроме заявления женщины-врача Тимошук, на которую, по всей вероятности, кто-то повлиял или же просто приказал (кстати, она была неофициальным сотрудником органов государственной безопасности) написать Сталину письмо, в котором она заявила, что врачи якобы применяли недозволенные методы. Для Сталина было достаточно такого письма, чтобы прийти к немедленному заключению, что в Советском Союзе имеются врачи-вредители. Он дал указание арестовать группу видных советских медицинских специалистов. Он лично посоветовал, как следует вести следствие и какие методы следует применять при допросах арестованных».
На самом же деле отдельные факты в этом сообщении были перемешаны Хрущевым с вымыслом. 29 августа 1948 года заведующая кабинетом электрокардиографии кремлевской больницы Лидия Тимошук после обследования А.А. Жданова направила письмо своему начальству, в котором утверждала, что больного лечили, игнорируя показания его кардиограммы о наличии инфаркта миокарда. В своем заявлении она указывала, что лечившие Жданова кремлевские врачи Егоров и Виноградов «предложили ей переделать заключение, не указывая на инфаркт миокарда». Через два дня после этого обследования Жданов умер, и при вскрытии его тела были обнаружены следы инфарктов, не зарегистрированные в истории болезни. И все же состоявшийся после смерти Жданова консилиум подтвердил мнение врачей, а Тимошук была уволена из кремлевской больницы. Власик написал на стенограмме консилиума: «Министру доложено, что т. Поскребышев прочитал и считает, что диагноз правильный, а т. Тимошук не права».
Однако затем Власик как лицо, отвечавшее за организацию работы врачей Лечаснупра Кремля, внимательно ознакомился с письмом Тимошук (иногда ее фамилию пишут «Тимашук») и представил это письмо Сталину. Тот отнесся к утверждению Тимошук с недоверием, но все же, по воспоминаниям Власика, дал ему поручение «провести тщательную проверку всех профессоров, лечивших Жданова, и взять их под агентурную разработку, что мною и было выполнено. Никаких данных, порочащих профессоров, не было, о чем я и доложил Сталину». Письмо Тимошук было отправлено в архив.
А через пару лет к заявлению Тимошук проявили интерес Берия и тогдашний его союзник Маленков. Власик узнал, что Берия и Маленков пытаются обвинить его и Поскребышева в преступном невнимании к письму Тимошук. Вспоминая об истоках этих интриг, Власик утверждал, что все началось с того, что он сообщил Сталину о том, что руководитель охраны Берии Саркисов реализует на рынках продукты, выращиваемые на государственных дачах. Однако Берия сумел защитить Саркисова, а затем организовал арест коменданта сталинской дачи Федосеева. Тот дал показания на Власика, обвинив того в попытке отравить Сталина. По словам Власика, Сталин вызвал «Федосеева на допрос, где тот заявил, что это ложь, которую его заставили подписать побоями». Хотя Федосеева освободили, никто из тех, кто вел его «дело», не был наказан. В ответ, как утверждал Власик, «Берия вместе с Серовым стал подбирать на меня материалы, не брезгуя ложными и клеветническими донесениями».
В это время старший следователь по особо важным делам МГБ подполковник М.Д. Рюмин вел «дело» врача Я.Г. Этингера, арестованного 18 ноября 1950 года за резкие «антисоветские высказывания». Рюмин упорно выбивал показания у врача, пытаясь возложить на него ответственность за соучастие в убийстве в 1945 году секретаря ЦК А.С. Щербакова, а также других высокопоставленных пациентов. Схожие мысли возникли у бывшего счетовода Рюмина еще в ту пору, когда он был взят на работу в МГБ Архангельской области. Там, по словам заместителя министра МГБ В.С. Рясного, Рюмин «арестовал в Архангельске какого-то врача, еврея, и тот дал показания, что в Москве действует подпольная организация врачей». После ареста Этингера Рюмин сочинил версию заговора среди кремлевских врачей, которые якобы совершили убийства Щербакова, Жданова и Калинина и собирались совершить новые преступления.
Однако министр государственной безопасности В.С. Абакумов, к которому был доставлен Этингер, после допроса последнего заявил, что «ничего, совершенно ничего связанного с террором, здесь нет». Тогда весной 1951 г. секретарь Маленкова Д.Н. Суханов принял в приемной ЦК Рюмина и помог этому малограмотному человеку составить письмо Сталину с обвинениями против Абакумова. Рюмин сообщал, что по вине Абакумова Этингер умер во время допроса в тюрьме. Рюмин утверждал, что Абакумов не дал хода делу по «заговору сионистов».
В своих поисках виновных в зловещем заговоре Рюмин обращал особое внимание на врачей еврейской национальности. К тому времени не оправдались надежды Советского правительства на то, что созданный в годы войны Антифашистский еврейский комитет (ЕАК) сумеет с помощью международной еврейской буржуазии организовать финансовую помощь разоренной Советской стране, сыгравшей решающую роль в разгроме гитлеризма и спасении еврейского народа от уничтожения. Не наладились у СССР отношения и с Израилем, хотя наша страна выступала с 1947 г. в ООН за создание еврейского государства, а затем оказывала ему помощь. США быстро опередили Советский Союз в степени влияния на эту страну. Стала заметно возрастать подозрительность в отношении ЕАК, а также тех, кто выступал за развитие отношений между СССР и Израилем. В ноябре 1948 г. ЕАК был распущен, руководители арестованы. Поэтому версия Рюмина о заговоре евреев-врачей отвечала тогдашней политической конъюнктуре.
Для проверки обвинений М.Д. Рюмина была создана комиссия, в которую вошли Г.М. Маленков, Л.П. Берия и заведующий отделом ЦК С.Д. Игнатьев. На основе сфабрикованных обвинений в июле 1951 года Абакумов был снят с поста министра, а затем арестован. Исполнявший обязанности министра госбезопасности с июля по август 1951 года С.И. Огольцов поддержал версию Рюмина и начал расследование «заговора врачей». Став министром госбезопасности в августе 1951 г., С.Д. Игнатьев, опекаемый Маленковым, еще более активизировал это расследование. 19 октября 1951 г. Рюмин был назначен заместителем министра государственной безопасности и начальником Следственной части по особо важным делам. Он настаивал на новых арестах среди кремлевских врачей. Деятельность Рюмина отвечала замыслам Берии и Маленкова – устранить влиятельного начальника сталинской охраны Власика, а возможно и Поскребышева.
В ответ Власик и Поскребышев стали подбирать факты о коррупции в руководстве Грузинской ССР, среди которого преобладали лица мингрельской народности, к которой принадлежал Берия.
Летом 1951 года Сталин поехал на отдых в Грузию. Свидетельства Власика: «Мы жили в Боржоми и Цхалтубо… Поступили сведения от замминистра путей сообщения Грузии, сопровождавшего наш состав, о неблагополучном положении в Грузии. При поступлении в вузы требовалась взятка в размере 10 тысяч рублей, и вообще о процветании взяточничества в Грузии. Я доложил об этом Сталину. Он вызвал министра госбезопасности Грузии, который подтвердил, что такие факты действительно имели место».
Власик вспоминал: «По возвращении в Москву было созвано Политбюро, на котором Сталин информировал членов правительства о положении в Грузии, в частности о взяточничестве». 9 ноября 1951 г. было принято постановление Политбюро, в котором говорилось: «Взяточничество в Грузии развито и… не убывает… Внутри ЦК компартии Грузии, так же, как внутри аппарата ЦК и правительства, имеется группа лиц, которая покровительствует взяточникам… Во главе этой группы стоит второй секретарь ЦК Компартии Грузии т. Барамия. Эта группа состоит из мингрельских националистов… Мингрельская националистическая группа т. Барамии… преследует еще одну цель – захватить в свои руки важнейшие посты в партийном и государственном аппарате Грузии и выдвинуть на них мингрельцев».
В постановлении высказывалось предположение о связях группы Барамии с грузинской эмиграцией, «обслуживающей своей шпионской информацией… американскую разведку». Одновременно постановление предупреждало: «Несомненно, что если антипартийный принцип мингрельского шефства, практикуемый т. Барамией, не получит должного отпора, то появятся новые «шефы» из других провинций Грузии: из Карталании, из Кахетии, из Имеретии, из Гурии, из Рачи, которые тоже захотят шефствовать над «своими» провинциями и покровительствовать там проштрафившимся элементам, чтобы укрепить этим свой авторитет в «массах». И если это случится, Компартия Грузии распадется на ряд провинциальных княжеств, обладающих «реальной» властью, а от ЦК КП(б) Грузии и ее руководства останется лишь пустое место».
«Принцип мингрельского шефства» не мог ограничиться лишь Грузией. От нарушения социалистической законности не было иммунитета ни в одной из союзных республик и их областях. Следствием роста «теневой экономики» за счет расхищения социалистической собственности и появления мафиозных группировок во властных структурах мог стать распад Советского Союза, когда от руководства страны и коммунистической партии осталось бы «лишь пустое место». Очевидно, что Сталина тревожили эти явления, возникшие еще за 40 лет до развала СССР и краха социализма. Однако он не стал публично выступать на эту тему. Позже об экономических преступлениях и благосклонном отношении к ним правоохранительных органов высказался на XIX съезде партии бессменный секретарь Сталина А. Н. Поскребышев. Он говорил о слабой борьбе с расхитителями социалистической собственности в Киевской и Запорожской областях Украины, Киргизии и других республиках Союза.
Вряд ли можно признать случайным и то обстоятельство, что научная дискуссия по вопросам изучения законов социализма и капитализма, откликом на которую стала работа Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР», состоялась в ноябре 1951 г., вскоре после рассмотрения «мингрельского дела» на заседании Политбюро. «Мингрельское дело» показало, что в Советской стране теневая буржуазия укрепляет свои позиции и разрушает социалистическую экономику.
Придавая огромное значение теоретическому вооружению партии, Сталин в то же время осознавал, что борьба с теневой буржуазией и ее агентурой требует не только идеологических средств, но также организационных мер и действий правоохранительных органов. Кроме того, Сталин исходил из того, что группировки, сформированные по этническому признаку и связанные с заграницей, стремятся найти поддержку не только на уровне местных властей, но и в высших сферах управления страной. Сталин мог заподозрить, что группа Барамии смогла сформироваться и действовать, ощущая поддержку наверху от представителя мингрельской народности Л.П. Берии.
Новым предупреждением для Берии стало принятое 27 марта 1952 г. постановление Политбюро «Положение дел в Компартии Грузии», в котором говорилось: «Дело с исправлением ошибок и недостатков в работе ЦК КП(б) Грузии идет медленно, со скрипом, неудовлетворительно, и в партийных организациях и среди беспартийных людей Грузии имеет место недовольство медлительностью в действиях ЦК КП(б) Грузии по борьбе за ликвидацию последствий вражеской деятельности группы Барамии… В ходе следствия выяснилось, что… группа… намеревалась захватить власть в Компартии Грузии и подготовить ликвидацию Советской власти в Грузии». Берии было поручено выехать в Тбилиси и провести там в апреле пленум ЦК компартии Грузии, на котором первый секретарь ЦК К.Н. Чарквиани был снят.
Однако в том же месяце был нанесен удар по Власику. На сей раз срочно созданная комиссия для проверки работы Главного управления охраны переадресовала его руководителю Власику обвинения, которые тот выдвинул против Саркисова несколько лет назад. Комиссию возглавлял Маленков, а в ее работе участвовал Берия. По словам Власика, подсчеты расходов на содержание дачи были произвольно завышены. «Получилась баснословная сумма, которую и доложили т. Сталину, не дав ни мне, ни моему заместителю объяснить, каким образом получилась эта сумма, ее ошибочность».
В руководстве страны всем было известно, как болезненно реагировал Сталин на все проявления мошенничества и обмана. По словам члена этой комиссии генерала В.С. Рясного, Сталин был возмущен, когда его ознакомили с итогами работы комиссии. 29 апреля 1952 г. ветеран охранной службы Власик был отстранен от своей должности и был назначен заместителем начальника Баженовского исправительно-трудового лагеря в г. Асбест (Свердловская область.) Поскольку главная цель организаторов «дела врачей» – устранение Власика – была достигнута, то расследование по этому «делу» затормозилось.
Куда делись врачи?
По мере подготовки XIX съезда КПСС, в ходе него и после него стало ясно, что Сталин собирается существенно обновить кадровый состав руководства партии и страны. Две трети состава вновь созданного Президиума ЦК КПСС составили лица с высшим образованием и имевшие опыт работы на современном производстве, в то время как среди «ветеранов» Политбюро таких почти не было.
Знаменательно, что после окончания съезда было активизировано «дело врачей», надобность в котором, казалось, исчезла после падения Власика. Через два дня после завершения октябрьского пленума ЦК 18 октября был арестован недавно отстраненный от обязанностей начальник Лечсанупра Кремля П.И. Егоров. Вскоре последовали аресты кремлевских врачей В.Х. Василенко, М.С. Вовси, Б.Б. Когана. Всего было арестовано два десятка врачей, включая лечащего врача Сталина В.Н. Виноградова. Если раньше «дело врачей» использовалось для устранения Власика и Поскребышева, то теперь аресты ведущих специалистов кремлевской лечебницы делали уязвимым здоровье самого Сталина.
Из высказываний В. Истоминой, которые приводила С. Аллилуева в своих воспоминаниях, следовало, что Сталин не верил в вину Виноградова и других кремлевских врачей. Аллилуева писала: «Валентина Васильевна рассказывала мне позже, что отец был очень огорчен оборотом событий. Она слышала, как это обсуждалось за столом, во время обеда. Она подавала на стол, как всегда. Отец говорил, что не верит в их «нечестность», что этого не может быть... все присутствующие, как обычно в таких случаях, лишь молчали».
Сталин не ограничился устными протестами за обеденным столом. Как отмечал Судоплатов, «12 ноября 1952 года Сталин приказал уволить Рюмина из МГБ как не справившегося с работой в резерв ЦК партии. Рюмин был назначен на должность бухгалтера». Казалось бы, эти действия Сталина должны были положить конец «делу врачей». Однако расследование продолжалось. 15 декабря был арестован Власик, который после допроса подписал показания о том, что он и Абакумов «не приняли мер по проверке заявления Тимошук, и теперь я понимаю, что этим мы, по существу, отдали ее на расправу Егорову».
Аресты врачей лишили Сталина не только медицинской помощи Виноградова, но и других кремлевских врачей, которые прежде находились под началом Егорова и которым Сталин доверял. Теперь Сталин мог полагаться на услуги тех, кто уцелел в Кремлевке после арестов врачей этой поликлиники, но которых он не считал лучшими специалистами. Поэтому Сталин перестал обращаться к услугам Лечсанупра Кремля. По свидетельству его охранников, «в последнее время, если одолевала гипертония или очередная ангина, он к врачам не обращался… А брал у Поскребышева, бывшего фельдшера, необходимые таблетки».
Однако в конце 1952 года этот бессменный секретарь Сталина, который выступал на XIX съезде КПСС с разоблачениями случаев коррупции в ряде республик СССР, был умело скомпрометирован и отправлен в отставку. Сталин лишился не только опытнейшего администратора, но и человека, который мог его лечить хотя бы на уровне фельдшера.
Тогда для самолечения Сталин стал прибегать к самым простым лекарствам. Уже будучи не у дел, Рясной сообщал Чуеву, что Сталин нередко посылал охранников «в простую аптеку со списком лекарств. Самолечением занимался. Подозревал, что его могут досрочно отправить на тот свет …» «И не без оснований, – добавил к этому мрачновато Рясной.
Но предосторожности Сталина не могли ему дать надежную гарантию того, что он получит безопасные лекарства. Преданных ему лично охранников легко можно было опознать, а им подсунуть нечто другое под видом медикаментов.
О том, что некие влиятельные силы старались лишить Сталина элементарной медицинской помощи, свидетельствовало удаление врачей, которые раньше постоянно дежурили на даче. В цитированной выше книге о Ближней даче сказано: «Сотрудник сталинской охраны Ю.С. Соколов вспоминал: «На объекте «Ближняя» круглосуточно дежурил врач из кремлевской больницы. Врачей было двое. Доктор Кулинич, который имел ученую степень кандидата медицинских наук, и врач Захарова. Они оказывали медицинскую помощь не только И.В. Сталину, но и офицерам его личной охраны». В то же время С.И. Аллилуева писала, что в январе-феврале 1953 года на даче дежурили только медсестры, врачей на «Ближней» не было». Но в ночь с 1 на 2 марта на даче не было и медсестер.
«Товарищ Сталин крепко спит!»
Тем временем Сталин предпринимал энергичные меры для обновления высшего руководства страны. В декабре 1952 года Сталин подготовил проект постановления о назначении вместо себя на пост Председателя Совета Министров СССР нового члена Президиума ЦК КПСС П.К. Пономаренко, который незадолго до этого был утвержден заместителем Председателя Совета Министров СССР. Как писал бывший Председатель Верховного Совета СССР А.И. Лукьянов (он долгое время отвечал за секретный архив ЦК КПСС), обычно проекты постановлений Совета Министров подписывались сначала Сталиным, а затем теми, кто занимал следующие за ним места по существовавшей иерархии в партийном руководстве. На сей раз первые подписи за Сталиным поставили кандидаты в члены Президиума, а затем полноправные члены этого высшего органа ЦК.
Вряд ли такой порядок сбора подписей был избран Сталиным случайно. Несколько лет назад он имел неосторожность в присутствии других членов Политбюро заранее объявить, что он хотел бы видеть Н.А. Вознесенского и А.А. Кузнецова в качестве своих преемников. Вскоре эти и близкие к ним люди были умело дискредитированы. На сей же раз Сталин действовал быстро и неожиданно. Вместе с тем выбор Сталина отвечал тем критериям, которыми он руководствовался при выдвижении новых членов партийного руководства (наличие у них высшего образования, опыта работы на современном производстве и достижений в государственной деятельности). П.К. Пономаренко имел высшее образование, закончив в 1932 г. Московский институт инженеров транспорта. Он работал по профессии и стал соавтором книги «Электровоз», которая вышла в свет в 1936 году. В том же году Пономаренко возглавил во Всесоюзном электротехническом институте группу, занимавшуюся разработкой электрификации железных дорог.
Перед войной Пономаренко был выдвинут на партийную работу, а вскоре возглавил Компартию Белоруссии. В годы войны Пономаренко руководил партизанским движением в Белоруссии, а затем и всесоюзным штабом партизанского движения. Сталин высоко оценил и достижения Пономаренко по послевоенному восстановлению республики. Удовлетворила Сталина и работа Пономаренко на посту министра заготовок СССР. На только что закончившемся XIX съезде КПСС Пономаренко выступил с речью по вопросам, входившим в сферу его деятельности.
Вряд ли Маленков, Берия, Булганин и Хрущев пришли в восторг от того, что на пост руководителя правительства был избран человек, который до октября 1952 г. не входил в состав высшего партийного руководства. Неизвестно, узнали ли эти люди о выборе Сталина до того, как подошла их очередь подписывать постановление о назначении Пономаренко, но даже туманные слухи о таком повороте событий могли их встревожить до крайней степени.
Видимо, что-то узнав о постановлении, подготовленном Сталиным, инициаторы «дела врачей» стали спешить. Хотя «дело врачей» не было завершено, по предложению Берии и в отсутствие Сталина Бюро Президиума 9 января 1953 г. приняло решение срочно опубликовать во всех газетах страны сообщение «Арест группы врачей-вредителей». 13 января 1953 г. в опубликованном сообщении говорилось об аресте врачей Лечсанупра Кремля и утверждалось, что «врачи Вовси М.С., Коган Б.Б., Фельдман Д.И., Гринштейн А.М.» и другие были связаны с «международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт».
В течение полутора месяцев в газетах публиковались различные материалы о деятельности вредителей, связанных с сионистами или с иностранными разведками. В них сурово осуждалась потеря бдительности рядом советских людей. Эти события имели большой международный резонанс и вызвали активные протесты в ряде стран, особенно в Израиле. Против советского посольства в Тель-Авиве был совершен теракт, СССР разорвал отношения с Израилем.
В то же время было принято решение согласовывать все статьи о сионизме с МИДом. В результате ряд статей такого рода были не допущены к публикации. Судоплатов полагал, что основанная на сфальсифицированной версии «кампания, раздувавшаяся вокруг сионистского заговора», стала явно выходить из-под контроля ее организаторов... В конце февраля 1953 года я заметил в поведении Игнатьева нарастающую неуверенность. Интуиция подсказала мне, что… кампания вот-вот захлебнется».
Судоплатов верно определил настроения своего начальства, но вряд ли он догадывался о том, что «неуверенность» Игнатьева объяснялась не только «захлебывавшейся кампанией». Игнатьев, который ориентировался прежде всего на мнение Маленкова, ощущал «неуверенность» этого высокого руководителя.
Необычно вел себя не только Маленков. В своей книге «Сталин: Тайны власти» Юрий Жуков писал: «За шумихой вокруг «дела врачей» незамеченными оказались более важные события: странное молчание лидеров – Берии, Булганина, Маленкова, а также Ворошилова, Кагановича, Первухина, Сабурова, Хрущева и внезапная активизация деятельности Сталина. 26 декабря он дал… интервью корреспонденту «Нью-Йорк таймс» Джеймсу Рестону; 7 февраля принял посла Аргентины Л. Браво, 17 февраля – посла Индии К. Менона». По мнению Жукова, эти и другие события предвещали «неминуемую и очень скорую развязку».
Вечером в субботу 28 февраля Сталин вместе с некоторыми из руководителей страны посмотрел в Кремле зарубежную кинокартину. После завершения просмотра он поехал на дачу. Вместе с ним были Берия, Маленков, Хрущев и Булганин. Помощник начальника хозчасти дачи подполковник П.В. Лозгачев вспоминал, что «гости были на даче с 11 часов вечера 28 февраля». По свидетельству сестры-хозяйки Матрены Бутусовой, обслуживавшей застолье, беседа носила спокойный характер, но она шла очень долго. О чем говорил Сталин с ведущими руководителями партии, неизвестно. Можно предположить, что главной темой стал вопрос о назначении Пономаренко. К тому времени почти все подписи под проектом постановления о назначении Пономаренко руководителем Советского правительства были собраны. А.И. Лукьянов подчеркивал: «Не было лишь подписей четырех членов Президиума ЦК: Г.М. Маленкова, Л.П. Берии, Н.А. Булганина и Н.С. Хрущева». Вряд ли можно сомневаться, что все четверо уже были знакомы с постановлением. Скорее всего, они не хотели его подписывать.
Не исключено, что в ходе неспешной беседы Сталин прибег к тем же аргументам, с помощью которых на октябрьском пленуме 1952 г. он объяснял смещение в конце 40-х годов ряда членов Политбюро с министерских постов. Тогда он говорил, что работа министра требует физических сил, а нынешние руководители партии уже немолоды и им стало трудно справляться с административными делами.
Можно также предположить, что Сталин предложил своим коллегам «испытать» Пономаренко на новом поприще и посмотреть, что из этого получится. Поскольку встреча завершилась мирно, скорее всего, собеседники Сталина высказали свое согласие поддержать Пономаренко. Они знали, что через несколько часов на той же даче состоится обед у Сталина, на который, помимо них, были приглашены другие члены высшего руководства страны. А те уже подписались под проектом постановления. Поэтому, возможно, четверо решили на словах примкнуть к большинству членов Президиума и кандидатов в члены.
На обед были приглашены также дети Сталина – Василий и Светлана. Состав участников застолья был бы обычным для праздников, но 1 марта не был праздничным днем. Скорее всего, Сталин собирался одновременно сообщить и своим детям о переменах в своем положении – об уходе с поста председателя Совета Министров СССР.
Объявление о постановлении на обеде 1 марта предшествовало бы предстоявшей вскоре сессии Верховного Совета СССР. В предыдущие два года сессии Верховного Совета собирались для обсуждения и принятия государственного бюджета в начале марта (6–12 марта 1951 г. и 5–8 марта 1952 г.). Очевидно, что и в 1953 году в начале марта должна была состояться сессия Верховного Совета СССР. Не исключено, что, помимо обсуждения вопросов финансирования страны, Сталин собирался поставить на сессии вопрос о новом Председателе Совета Министров СССР.
Беседа продолжалась до четырех утра 1 марта. А почти через сутки после тревожных звонков охранников те же четверо руководителей страны вновь прибыли на сталинскую дачу. В своих воспоминаниях бывший охранник Рыбин утверждал, что Берия, увидев лежавшего на диване Сталина, сказал Лозгачеву: «Ты что панику наводишь? Видишь, товарищ Сталин крепко спит! Нас больше не беспокой и товарища Сталина не тревожь!» По словам Рыбина, «Лозгачев стал доказывать, что больному срочно необходима медицинская помощь. Но Берия перебил его грязным сквернословием. С тем друзья покинули зал. Встретив Старостина, Берия устроил ему разнос: «Кто вас, дураков, к товарищу Сталину приставил? Вы недостойны работать у него! Я еще вами займусь!»
Схожим образом описал этот блиц-визит руководителей страны к парализованному Сталину и Хрущев. Несмотря на некоторые разночтения в рассказах Рыбина и Хрущева, из их содержания следует, что руководители партии и страны не нашли ничего тревожного в том, что 74-летний человек, уже не раз страдавший от серьезных заболеваний, упал в обморок и был найден на полу в парализованном состоянии. Удивительным образом они не предложили вызвать врача и осмотреть Сталина, хотя бы для того, чтобы убедиться, не ушибся ли он при падении, чтобы измерить внутриартериальное давление и т.д. Неужели элементарный житейский опыт не подсказывал этим бывалым людям, поднаторевшим в решении самых различных кризисных ситуаций, в том числе и житейских, что состояние Сталина настоятельно требует немедленного медицинского внимания? Можно предположить, что каждый из них старательно делал вид, что ничего необычного не происходит, именно потому что твердо знал, что Сталин в это время пребывал между жизнью и смертью. А если это так, то что же давало им основания для такой уверенности и почему они не старались использовать хотя бы малейший шанс для спасения его?
Известно, что неоказание медицинской помощи нуждающемуся в ней человеку является уголовным преступлением. Отягощающим обстоятельством в данном случае было то, что преступники использовали свое высокое служебное положение для того, чтобы отдать приказ своим подчиненным: не оказывать больному такую помощь. Однако Олег Хлевнюк считает, что действия руководителей страны, «не спешивших вызывать врачей», выглядели «вполне логично». Он оправдывает их преступные действия тем, что они постоянно «жили в состоянии страха».
5 марта и после него
Борьба сталинского организма со смертельным недугом продолжалась четверо суток. За два часа до кончины Сталина было созвано совещание Президиума ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР, Совета Министров СССР, на котором были объявлены решения по организационным вопросам. Все те лица, которые по предложению Сталина были в октябре 1952 года введены в состав Президиума, были теперь исключены из него. Председателем Совета Министров СССР был назначен Г.М. Маленков. На похоронах Сталина он был первым, кому предоставил слово председатель комиссии по похоронам Н.С. Хрущев. Вторым выступал Л.П. Берия, который вечером 5 марта стал первым заместителем Маленкова и возглавил Министерство внутренних дел, объединившее МВД и МГБ.
Через несколько дней после похорон Сталина эти решения были утверждены на сессии Верховного Совета СССР. Видимо для того, чтобы сбить с толку тех, кто мог распространять слухи о несостоявшемся назначении Пономаренко главой правительства, было объявлено о том, что он возглавит срочно созданное Министерство культуры СССР. А вскоре Пономаренко был направлен на работу в Казахстан. Затем он был назначен послом в Индии и Непале, позже направлен в Польшу и затем стал советским представителем в МАГАТЭ.
Вскоре Л.П. Берия распорядился пересмотреть дела осужденных лиц мингрельской народности. Все они были освобождены и реабилитированы. В начале апреля были освобождены и реабилитированы фигуранты «дела врачей». Организаторы их преследований уже не нуждались в этом «деле», но им требовались прекрасные специалисты, которые вскоре стали вновь лечить руководителей страны.
Одновременно Берия старался доказать, что все нарушения законности происходили, когда партийные органы насаждали в органы безопасности «своих» людей. А это уже наносило удар по его соратнику в «деле врачей» Маленкову. В начале апреля был арестован Рюмин, на которого возложили ответственность за фабрикации в «деле врачей». 5 апреля опросом членов ЦК КПСС было принято решение «ввиду допущенных т. Игнатьевым С.Д. серьезных ошибок в руководстве бывшим Министерством государственной безопасности СССР» освободить его от обязанностей секретаря ЦК. Кроме того, Л.П. Берия предложил, чтобы КПК при ЦК КПСС рассмотрел вопрос о партийной ответственности С.Д. Игнатьева «за обман партии» и применение незаконных методов ведения следствия.
Берия не ограничился обвинением Игнатьева, Абакумова и других в использовании незаконных методов ведения следствия. В записках, подготовленных весной 1953 года Берией, главная вина за нарушение законности по отношению к арестованным кремлевским врачам была возложена на первую жертву «дела врачей» – Сталина. Так была проложена дорога к хрущевскому докладу на ХХ съезде КПСС, развязыванию клеветнической кампании против Сталина и извращению советской истории.
Никто не знал тогда в Кремлевском зале XIX партсъезда, что это было прощание Сталина со своей партией
Октябрь 1952 года. Один из последних снимков живого Сталина
Юрий ЕМЕЛЬЯНОВ
