Фронт подступает все ближе к Москве, однако горожан уже трудно чем-то напугать. Они привыкли к опасности. Точнее, она притупилась, почти заглохла…
Вечером 6 ноября на станции метро «Маяковская» состоялось торжественное заседание Моссовета, посвященное 24-й годовщине Октябрьской социалистической революции. На другой день, 7 ноября, состоялся военный парад на Красной площади. Там же выступил Сталин, в своем выступлении он вспомнил великих полководцев России: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!» (Более подробно военном параде — в материале «С Красной площади — в бой» — В. Б.).
«Был в центре, — записал в дневнике журналист Николай Вержбицкий. — Москва поразительно опустела. Прошел из конца в конец Ильинку (4 час. дня), и за это время мимо меня проехало едва 4 авто, причем два — военных. А милиционер все же стоит с бездельным белым жезлом на перекрестке и густо курит. В ГУМе работает едва десяток магазинов, галантерейных. Мрак, пустыня, тишина».
Темнота — в прямом смысле слова. Вечером люди на улицах буквально натыкаются друг на друга, поскольку действует затемнение. Немного помогают светящиеся в темноте карточки, которые можно прикрепить к одежде. Они продаются в магазинах.
Наверное, небезынтересно узнать, чем еще торговали в то время. В аптеках можно было купить восстановители для волос, комнатные градусники, губную помаду, кружочки для мозолей, самосветящиеся ромашки и ногтечистки. В канцелярских магазинах почему-то стали продавать чернила в огромных бутылях — по 15 литров. В галантерейных магазинах рядом с пудрой и духами (флакончик стоил 135 рублей, как ученическая зарплата на швейной фабрике) появилась примета времени — наконечники для костылей.
Зима все ближе. Москвичам приходиться ехать за дровами в лесопарки — на Лосиный остров, в Сокольники. Но это небезопасно — могут оштрафовать или вовсе посадить. Тем не менее, горожане рискуют, ибо квартиры промерзают насквозь.
В Москве продолжают работать бани. Там можно не только вымыться, но и погреться. Правда, топят не очень сильно, да и вода не слишком горячая. Посетители успевают покрыться «гусиной» кожей и не без юмора обсуждают, что делать, если начнется воздушная тревога? Бежать в раздевалку с намыленной головой или продолжать обливание? Посмеиваясь, приходят к выводу, что все равно как умирать — голым или в одежде…
Москвичи стали осваивать новые блюда. Разумеется, не от хорошей жизни. Например, готовят котлеты из мороженой моркови или щи из ботвы. Вообще, эта целая тема, которая может стать предметом тщательного изучения. Возможно, кто-нибудь еще напишет книгу «Кухня военного времени».
Однако, не все бедствовали. Надежда Растянникова, жившая во время войны на Преображенском валу, часто бывала у своей подруги Лельки. Ее мать работала на хлебозаводе, и у них дома всегда была целая гора хлеба. Значит, можно было воровать и при всех неимоверных строгостях, карающих законах?
Лелька дарила подруге горячие булки, для которой они были настоящим сокровищем — ее домашние довольствовались супом из картофельных очисток, меняли на продукты последние вещи на Преображенском рынке…
Тяжелые времена наступили для курильщиков. Табак стал дефицитом, и в дело пошли хмель, вишневый лист и даже чай. Из аптек исчезли сухая ромашка, шалфей, череда, дубовый лист — из них тоже делали самокрутки. Когда на экране актер зажигал папиросу, из зала кричали: «Оставь докурить!»
В ноябре 1941 года была запрещена продажа спиртного в московских магазинах. Поллитровками, стоившими 13 рублей 50 копеек, на рынках торговали из-под полы уже за 40 целковых. Продавцы имели хороший «навар», но немало рисковали — за спекуляцию запросто могли поставить к стенке. За воровство — тем более. «Правда» опубликовала сообщение: «За хищение легковых и грузовых автомашин Военный трибунал приговорил Швацбург В.П., Балтинина О.А. и Русакова Г.Г. к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор приведен в исполнение».
А вот токарь Гречишкин «загремел» по глупости. Нашел на улице сброшенную с вражеского самолета немецкую листовку. Зашел в закусочную на углу площади Дзержинского и Малого Черкасского переулка и, уже под хмельком, стал читать ее вслух. На Гречишкина, естественно, донесли. И осудили — на целых десять лет.
Вот еще одна «зарисовка» свидетеля тех дней: «В закусочной подозрительная публика и военные хлещут стакан за стаканом, мрачно всовывая жетоны, и ожидают, как голодные собаки у кости. Совершенно но не чувствуется, что в 60−100 км идут потрясающие бои, полукольцо врага все теснее приближается к столице». Что это было — пир во время чумы? Страх перед неизвестностью? Или подготовка к встрече незваных гостей?
В ворохе плохих новостей встречаются вполне мирные. «Вчера на Пионерских прудах» (ныне Патриарших — В.Б.) открылся каток «Спартака», — сообщала «Вечерняя Москва». — На ледяном поле тренировались хоккеисты и хоккеистки «Спартака», «Динамо», «Буревестника» и других клубов".
К середине ноября из разбомбленного Замоскворечья стали переселять людей на восточные окраины города. Переселенцам разрешалось брать только узлы, поскольку невозможно было найти транспорт.
Основным средством передвижения стал трамвай. Было еще метро, которое работало четко, но оно охватывало небольшую территорию Москвы. Электрички, ходившие за город, остановились. Да и куда ехать, если фронт уже пролегает в районе подмосковных дач?
«Невольно мысль направляется на ближайшее будущее, — записал в дневнике академик Владимир Вернадский. — Крупные неудачи нашей власти — результат ослабления ее культурности: средний уровень коммунистов — и морально и интеллектуально — ниже среднего уровня беспартийных. Он сильно понизился в последние годы. В тюрьмах, ссылке и казнены лучшие люди страны. Это сказалось очень ярко уже в первых столкновениях — в Финляндской войне и сейчас сказывается катастрофически».
В то время заговорили, что Красная армия начала применять «пушку Костикова». Так называли ставшие легендарными «катюши». Якобы один студент видел на шоссе целую батарею таких установок. Рассказывали, будто эта пушка — восьмиствольная, бойцы зовут ее «гитарой». Есть четырехствольная — «мандолина». Первая уничтожает все живое на площади восемь километров, вторая на четыре…
На восток беспрерывным потоком идут эшелоны с эвакуированными. «Видел женщину с тремя детьми, которые цеплялись за ее юбку, — записал в дневнике врач „Скорой помощи“ Александр Дрейцер. Эту картину он наблюдал на одном из московских вокзалов. — На спине у нее два мешка. Я оглянулся, когда она прошла, и тут только заметил у нее подмышкой двух-трехнедельного младенца, который висел головой вниз. Голова посинела. Окликнул ее и указал на ребенка. Остановилась, свалила мешки, ребенка взяла на руки. Остальным сунула в руки по куску хлеба. Сама заплакала».
Еще одна деталь. На столичных улицах появилось много бездомных, выброшенных на улицу породистых собак. В Елисеевском гастрономе голодными глазами смотрела на всех истощенная и взъерошенная немецкая овчарка.
Москва ощетинилась баррикадами, проволочными заграждениями, окна домов были заложены песком или заколочены толстыми досками. На балконах, укрытых ящиками или мешками с песком, затаились истребители танков с запасом гранат и бутылками с «коктейлем Молотова».
22 ноября 1941 года Вержбицкий заметил, что «с мавзолея сняли дурацкий макет особнячка. Дворник сообщил, что Ильича увезли из Москвы на Волгу».
Вот еще две зарисовка. «На дворе втоптаны в грязь: детская кукла, доклад Сталина о конституции, кепка и ходики». Прямо символическая картина военной Москвы. «Старуха в трамвае ехидно говорит: «Карточки-то дадены, да что на них накладено!».
Как всегда, много разговоров было о шпионах и диверсантах, якобы заполонивших столицу и Подмосковье. На пленуме горкома глава московской организации ВКП (б) Александр Щербаков рассказал такую историю:
«В Кашире, в одной из деревень, обнаружена кладовщица, незаметная, казалось бы, серая, замызганная личность. Но оказалось, она фашистская шпионка. Оказалось, что она знает даже не один язык, а несколько, чего нельзя было подозревать. Если такие люди могут быть обнаружены где-то в деревне, под Каширой, то, конечно, в еще большей степени они могут быть обнаружены здесь, в Москве…».
Чем могла в глухой деревне заниматься немецкая шпионка, Щербаков не объяснил. Статьи в прессе о шпионах и диверсантах были направлены на усиление бдительности, а на самом деле разжигали слухи и способствовали возникновению паники.
Враждебным слухом можно было назвать любые слова о бедственном положении на фронте, неодобрительное слово о командовании армии и о партийном руководстве. К примеру, арестовали известного киноактера Бориса Андреева. Его обвинили в том, что во время налета на Москву он вел «контрреволюционную агитацию» и высказывал «террористические намерения». Но артисту повезло — через несколько дней его отпустили…
Газета «Вечерняя Москва» сообщала: «Прозвучал сигнал воздушной тревоги. Улицы Москвы быстро опустели. Прохожие укрывались в ближайших убежищах. Патрулировавший по улице красноармеец тов. Варейник неожиданно услышал шум и крики. Около одного из бомбоубежищ он увидел толпу. Оказалось, что двое подвыпивших молодых людей затеяли здесь драку. Красноармеец предложил гражданам немедленно разойтись. В ответ хулиганы начали ругаться. Подошел сотрудник милиции, но драчуны и ему не подчинились. Нарушители порядка оказались Ильей Макаренковым и Александром Семеновым. Они были преданы суду Военного трибунала. Приговор был справедливый: пять лет лишения свободы каждому».
11 ноября в «Вечерней Москве появились стихи Алексея Суркова, которые стали «Песней защитников Москвы». Публикация стихотворения в «Вечерней Москве» не осталась незамеченной работниками столичной киностудии документальных фильмов. Вместе воинами, державшими оборону под Волоколамском, на Можайском и других направлениях, рискуя жизнями, под вражеским огнем кинооператоры этой студии снимали батальные сцены.
Начал регулярно выходить киножурнал «На защиту родной Москвы». В одном из них прозвучала песня, сочиненная на стихи Суркова. Автором музыки стал композитор Борис Мокроусов, отозванный в Москву из осажденного Севастополя.
…Маршал Георгий Жуков вспоминал, что 29 ноября он позвонил Верховному главнокомандующему и, доложив обстановку, попросил дать приказ о начале контрнаступления. Сталин усомнился и спросил, есть ли уверенность, что противник испытывает кризис. Жуков ответил, что, по его мнению, противник истощен и наступило подходящее время для активных действий. Сталин обещал посоветоваться с военными и в тот же день дать ответ.
Через несколько часов он дал согласие на контрнаступление и попросил военных представить подробный план действий военных действий. Началась концентрация войск и боевой техники. В начале декабря Красная армия нанесет врагу удар небывалой силы и мощи…
