Виктор Василенко. Путь Октября: весна человечества

Американский философ и психолог Эрих Фромм исследовал воздействие социально-экономической системы западного типа на внутренний мир людей. Он пришёл к выводу, что «общество, принципами которого являются стяжательство, прибыль и собственность, порождает социальный характер, ориентированный на обладание». Результатом такой ориентации становится подчинение внутреннего мира людей алчности и собственничеству, что ведёт к подавлению духовного начала.

Подчеркну: в отличие от современных российских апологетов капитализма, он вовсе не считал алчность, собственничество и эгоизм присущими человеческой природе. «Другие экономические условия могут вызвать к жизни прямо противоположные стремления», - был убеждён Фромм.

В Советском Союзе в 30-50-е годы как раз и были созданы «другие экономические условия». Ещё в 1906 году Сталин определил, что «цель будущего производства – непосредственное удовлетворение потребностей общества… здесь не будет места для борьбы за прибыль». Став руководителем партии и правительства, он твёрдо придерживался курса на реализацию этого принципа – Сталин назвал его «Основным законом социализма».

И это не «идеологическая догма», как утверждают те, кто стремится скрыть кардинальное различие между подлинным социализмом и капитализмом, а принцип, определяющий сущность экономики. Кстати, это очень хорошо понимают «реформаторы». Так, заместитель министра экономического развития РФ Андрей Шаронов, докладывая 9 октября 2002 года в Госдуме пакет законов по реформе электроэнергетики, подчеркнул, что это «принципиальная мировоззренческая вещь» - «отношение к электроэнергии как к товару или как к социальному благу». Разницу между этими подходами миллионы граждан России теперь познают на практике своей жизни.

Такая особенность советской экономики вкупе с целенаправленными усилиями по духовному развитию народа и эффективной в тот период воспитательной работой позволили утвердить в сознании людей фундаментальные установки, действительно в корне отличающиеся от тех, которые доминируют в западном обществе.

Выдающийся писатель-гуманист Антуан де Сент-Экзюпери утверждал: «Быть человеком – это значит чувствовать, что ты за всё в ответе. Сгорать от стыда за нищету, хотя она как будто существует и не по твоей вине. Гордиться победой, которую одержали твои товарищи. И знать, что укладывая камень, помогаешь строить мир». Именно такой человек формировался в годы сталинского правления в советском обществе.

Нравственным идеалом для миллионов советских людей стало служение стране и народу, участие в строительстве нового общества. Знаменитый лётчик Михаил Громов говорил о своих коллегах: «Престиж Родины, её честь – вот, что было главным для нас. Но мы вовсе не были каким-то исключением в этом порыве. Каждый на своём посту стремился доблестным трудом возвеличить славу Отчизны».

Это стремление способствовало тому, что наиболее трудные, рискованные задания сделались престижными; участвовать в них люди считали делом чести. Тысячи комсомольцев добровольцами ехали на Дальний Восток строить в чрезвычайно тяжёлых условиях Комсомольск-на-Амуре. В их числе был и Алексей Маресьев, прославившийся потом, в годы Великой Отечественной войны как лётчик. Много позже он вспоминал о времени стройки: «Думал ли кто-нибудь из моих товарищей, что он совершает геройство? Мы знали, что на месте дремучей тайги должен быть построен город, и мы его строили».

Забота о благе страны сделалась одним из устоев сознания людей. Эта установка сохранялась даже у многих из тех, кто был несправедливо обижен властью. Белгородец Евгений Свиридов был репрессирован и провёл немало лет в лагере. Потом он описал этот период в документальной повести «Ивдельская тетрадь». В неё есть и такой эпизод.

Стояли свирепые морозы, при которых запрещалось выводить заключённых на работу. Но подготовка к лесосплаву не была завершена, что грозило обернуться потерей всего заготовленного леса…

«- Видать, и сегодня на работу не погонят, - сказал Шаровский, - мороз, кажется, стал ещё крепче.

- Вот и хорошо, - отозвался Никитин. – Нам он не страшен. Дровишки есть, пайку выписывают.

- Запань не успеем построить.

- А тебе-то какое дело?

- На льду реки в штабелях тысячи кубометров леса лежат. Если не задержать на запани – в океан смоет.

- А ты от этого что теряешь? – захохотал Никитин.

- Это как же так! – возмутился Шаровский. – Готовый лес смоет в океан, а шахты окажутся без крепёжной стойки. Шпалы тоже нужны.

- Кому нужны-то? - насмешливо спросил Никитин.

- Государству!

- Вот оно что! О государстве заботишься…- Никитин уже не улыбался. – Государство! Что же, за пайку заработанную мной потом и кровью, я ему спасибо говорить должен? Или за то, что бросили нас за колючую проволоку, обязан болеть душой о каких-то штабелях?!

- Ну и сволочь же ты! – вмешался в разговор сплавщик Сухов.

- Потише на поворотах, - угрожающе проговорил Никитин.

- Заткнись, паскуда! – подскочил к Никитину всегда молчаливый Носов.

- Бросьте волынку тянуть, - крикнул кто-то из игравших в домино. – Стоит ли вести разговор из-за пустяков.

- Стоит, - сказал бригадир. – И разговор не о пустяках. Шаровский прав. Не построим запань ко времени – лес погибнет.

- Никитину на это плевать. Он готов не только заштабелёванный лес пустить в океан, но и всю Россию-матушку с потрохами продать, фашист проклятый, - послышалось с верхних нар.

- Такой же фашист, как и ты, - огрызнулся Никитин. – Тут мы все равны, все одинаковые. У тебя, контрика, 58-я статья и у меня тоже.

- Статья-то одинаковая, да люди разные.

- Ладно, хватит, - остановил бригадир. – Сидеть в бараке, разумеется, лучше, чем вкалывать на морозе. А сидеть нельзя, беда на носу.

- Надо идти к начальнику лагпункта и просить, чтобы бригаду выпустили на работу, - сказал Шаровский.

- И я того же мнения. Ну, а остальные? – спросил бригадир. – Может, кто против?

Все молчали. Молчал и Никитин. Известное дело, против течения бревно не плывёт…

Вечером инженер сплава доложил: дневную норму бригада выполнила на 150%».

Многие миллионы советских людей видели главный смысл своего труда в строительстве нового мира. Он не только в выдвинутом Сталиным призыве, но и в действительности превращался в «в дело чести, в дело славы, дело доблести и геройства». Ориентация на высокий идеал придавала труду духовное наполнение, открывала новые стимулы. Бывший начальник электротехнической лаборатории Братской ГЭС Е.Н. Устюжанинов рассказывал, что очень многие стремились на эту электростанцию – в том числе, и те, кто на прежнем месте работы получал больше. А трудиться здесь на первых порах приходилось в весьма напряжённом режиме. Что же влекло людей? «Мы чувствовали себя участниками преобразования Сибири. Мы отдавали этому все силы, всю энергию. Нам доверили самую мощную в мире в то время ГЭС, и это накладывало ответственность и давало чувство гордости».

А.С. Заболотников, который был ведущим конструктором СКБ Сухого, вспоминал, что при работе над новой модификацией самолёта возникли серьёзные проблемы. Конструктором узла, вызвавшего трудности, назначили Жаворонкова. Но все понимали, что задача крайне сложная. И по собственной инициативе конструкторы образовали коллектив, который начал работать с Жаворонковым, хотя все и сами были очень загружены. Так работали пять месяцев – «И это безо всякого вознаграждения!». Подразумевается вознаграждение материальное. Потому что удовлетворение от успешного решения задачи и чувство выполненного долга для таких людей было немалым моральным вознаграждением.

Одухотворённое отношение к труду делало даже физический труд сферой раскрытия творческого потенциала человека. Писатель Илья Эренбург обращался к рабочим-новаторам: «Вы узнали самую большую человеческую радость – открытие!.. Люди почему-то думали, что есть труд высокий и труд низкий. Они думали, что вдохновение способно водить кистью, но не киркой. Пала глухая стена между художником и ткачихой, и в духоте шахт люди добывают не только тонны угля, но высочайшее вдохновение мастера… У нас с вами одни муки, одни радости. Назовём их прямо: это муки и радости творчества».

Быть может, это коммунистическая пропаганда? Но и французский писатель Ромен Роллан, который подчёркивал, что «никогда не разделял идей русского большевизма», побывав в СССР в середине 30-х годов, увидел, в сущности, то же самое: «Это, очевидно, колоссальное пробуждение человеческого сознания в области труда. Оно возможно только в настоящем социалистическом обществе, где рабочий чувствует себя хозяином, а не эксплуатируемым, где он работает не для обогащения чуждого ему класса, а для всего общества».

В перестроечные и дальнейшие годы демпропагандисты вылили на стахановцев немало грязи. Расхожим стало утверждение, будто рекорд Стаханова (почти 15 норм за смену) был «липой», организованной и вознесённой для прославления социализма. Но ведь со Стахановым сразу разгорелось соревнование. Василий Поздняков тут же лишь немного не дотянул до достижения Стаханова; всего через четыре дня Мирон Дюканов превзошёл его; на следующий после этого день Дмитрий Концевалов превысил и этот результат, но и его рекорд продержался всего сутки. Затем Стаханов вернул рекорд, потом Никита Изотов вышел вперёд… В таком соревновании говорить о «липе» просто абсурдно – за работой рекордсменов внимательно следили. И, главное, когда метод новаторов освоили все шахтёры, то на уровень недавно ещё рекордной выработки вышли сотни шахтёров. К примеру, в Копейске к ноябрю 1935 года (т.е. через два месяца после первого рекорда Стаханова) было уже около 700 стахановцев. А позже вчерашние рекордные показатели сделались рядовой выработкой.

Стахановское движение быстро приобрело очень широкий размах, и оно увлекло не только шахтёров. Не меньшую известность, чем Стаханов, приобрели ткачихи Евдокия и Мария Виноградовы, кузнец Александр Бусыгин, железнодорожник Пётр Кривонос, трактористка Паша Ангелина, рабочий лесопильного завода Василий Мусинский и немало других новаторов в самых разных профессиях.

Подчеркну: рекордные трудовые достижения были результатом не просто высокого напряжения в работе, но именно творческого к ней отношения – поиска принципиально новых методов труда и способов его организации. Убедительным признанием советских новаций стало то, что эти методы стремились перенять авторитетные руководители капиталистического производства. Журналистка Елена Микулина, занимавшаяся Стахановским движением, в 90-е годы вспоминала, что на Горьковский завод к Бусыгину, перенимать его опыт, посылал своего представителя Форд, что метод самоконтроля на конвейере (каждая следующая работница контролирует качество операции предыдущей), внедрённый в 40-е годы Клавдией Зеновой, потом с успехом был применён в цехах крупной американской фирмы «Зайтек». Направленный правительством Ф.Д. Рузвельта в СССР для изучения советского опыта профессор Р. Тагвелл, резюмировал свои наблюдения: «В России мы уже видим будущее».

Сын выдающегося скрипача Леонида Когана в середине 90-х годов с озлоблением говорил, что в советское время «труд артистов рабски эксплуатировался», что «львиная доля того, что они зарабатывали, почему-то отчислялась государству». Рассмотрим обе части этого утверждения.

«Рабски эксплуатировался» - надо понимать, артистам приходилось слишком много работать и в том числе, делать то, что им особой выгоды не приносило. Но с позиции системы ценностей того времени, для людей, её исповедующих, труд стал, говоря словами Юрия Германа, «делом, которому ты служишь». И относились к нему соответственно.

Актёр Евгений Самойлов вспоминал, что очень многим обязан выдающемуся ленинградскому трагику Юрию Михайловичу Юрьеву. Тот, приезжая в Москву, занимался с молодым артистом, разумеется, совершенно безвозмездно: «Я ходил к нему на Тверскую, где он останавливался, и часами этот мастер «проходил» со мной «Эрнани» Гюго – приобщал меня на этом материале к классическому романтизму». Муж известной скрипачки Леонарды Бруштейн Андрей Костин рассказывал, что она охотно соглашалась выступать с произведениями начинающих композиторов, хотя платили за такие концерты мало. Делала она это из желания помочь молодым. «Я насчитал свыше 600 произведений, впервые исполненных ею».

Народного артиста СССР скрипача Давида Ойстраха врачи поставили перед альтернативой: либо прекращение концертной деятельности, спокойное размеренное существование – и достаточно долгая жизнь, либо скорая смерть. Давид Фёдорович прожил ещё девять месяцев – девять месяцев активнейшей творческой жизни. Какой-то финансовой необходимости в этом не было: переключись Ойстрах полностью на преподавательскую деятельность, чего требовали врачи, как профессор получал бы немало. Просто творчество для артиста было смыслом бытия.

Замечу, что это далеко не единичный случай, когда смертельно больные люди до последней возможности продолжали служить своему делу – вспомним, хотя бы, режиссёра Владимира Скуйбина, певца Георга Отса, актрису Веру Марецкую. Автор вполне «демократического» еженедельника «Семь дней» Александр Шерель, рассказывая, как Марецкая, уже зная, что обречена, по ночам «сбегала» из Кунцевской больницы в Дом звукозаписи и там по несколько часов работала, делает вывод, что ею двигала, прежде всего, «всепобеждающая страсть, которая неподвластна ни возрасту, ни болезням – неуёмноё желание работать».

Естественно, такое отношение к своему делу было характерно не только для артистов. Учёный-ядерщик академик Е.А. Нечин рассказывал, что хотя у них рабочий день официально был до 5-и часов, но считалось нормой работать часов до 10-и вечера; академик Ю.Б. Харитон, уже перешагнув рубеж 80 лет, по-прежнему работал до ночи и без выходных.

Что касается размеров оплаты, то, действительно, значительная часть валютных заработков мастеров искусств шла государству, - чтобы оно могло, например, обеспечивать учёбу детей музыке за символическую плату или вообще бесплатно – как учился, скажем, Лёня Коган, который ребёнком остался без отца и вырос в великого музыканта отнюдь не благодаря частным урокам доброго дяди.

Впрочем, уровень благосостояния ведущих работников культуры и науки был и так много выше, чем у подавляющего большинства остальных людей. Писатель Виктор Розов говорил: «Академик получал более высокую, чем другие, зарплату, имел дачу, особенно хорошую квартиру… или гениальный актёр, талантливый писатель». К примеру, Николай Погодин как-то за год заработал около ста тысяч рублей – много больше, чем самый высокооплачиваемый работник партии или правительства.

Но главное в другом: в советской системе ценностей 30-50-х годов приоритетное значение имели общественные интересы. Николай Островский говорил: «Жить только для семьи – животный эгоизм, жить для одного человека – низость, жить только для себя – позор». Быть может, такая точка зрения – это лишь образчик «коммунистического фанатизма»? Нет, это именно проявление в реальной жизни принципов гуманистической идеологии. Показательно, что примерно в то же время, крайне антисоветски настроенный религиозный философ Иван Ильин, высказал ту же идею, и не менее резко: «Если кто-нибудь удовлетворяется устройством своей личной карьеры и пренебрегает благополучием народа и расцветом его социальной жизни, то он является предателем своего народа и государственным преступником».

И очень многие советские люди того времени разделяли кредо одного из конструкторов «Катюш» И. Гвая, которое он изложил стихами в альбоме своей дочери:

«Понимаешь, отец не имеет в излишке

Ни добра в сундуке, ни рублей на сберкнижке.

Но державу на тысячи вёрст протяженьем

Он считает своим основным сбереженьем».

Когда Чкалов совершил потрясший весь мир перелёт через Северный полюс в Америку, американские журналисты поинтересовались, богат ли он. Валерий Павлович ответил: «Да, у меня 200 миллионов» - «Рублей?» - «Нет, людей. Они работают на меня, а я – на них».

Такие ориентиры были в сознании значительной части интеллигенции. Напомню, что говорила Ольга Лепешинская: давать часть концертов безвозмездно мастера искусств считали делом чести. Выдающийся танцор Махмуд Эсамбаев уже в постсоветское время с гордостью заявил: «Я все деньги отдавал своей стране!» В 50-е годы академик А.Н. Несмеянов обратился в Политбюро ЦК КПСС с письмом, в котором говорил, что с его зарплатой сложилась ненормальная ситуация: занимая несколько должностей, он на каждой получает зарплату, и суммарный доход намного превышает потребности. Учёный просил оставить ему зарплату только по основной работе, а остальные деньги направлять на счёт детского дома.

Нередко люди перечисляли свои премии на какое-либо общественно значимое дело. К примеру, писатель Семён Бабаевский Сталинскую премию передал на ремонт разрушенного в войну Дома пионеров. Профессор И.И. Куколевский свою Сталинскую премию перечислил госпиталю в институте Склифосовского. Народный артист СССР певец Иван Козловский многие годы из своих средств систематически помогал музыкальной школе в родной Марьяновке…

Нетрудно объяснить и то, почему возникло столь разное отношение к деньгам. Лепешинская, Козловский, Михайлов, Эсамбаев, Кербель, Ойстрах, надеюсь, и Леонид Коган – представители подлинно социалистической интеллигенции, а Коган-младший – уже той, которая, говоря словами религиозного философа Николая Бердяева, заразилась «буржуазностью как категорией духовной и моральной» и, соответственно, имела совершенно иную систему ценностей.

Бескорыстие было присуще не только интеллигенции – всем людям, принявшим гуманистическую систему ценностей. Елена Микулина вспоминала, что, например, в Люберцах рабочие завода сельскохозяйственного машиностроения, посчитав, что за их труд установлены завышенные расценки, что идёт во вред государству, сами предложили их снизить.

Даже в 90-е годы, когда система ценностей общества радикально изменилась, и все самые мощные средства идеологического воздействия стали нацелены на уничтожение в сознании людей установок гуманистической идеологии (как «пережитка социализма»), немало представителей «сталинского» поколения сохраняли верность её принципам.

Первый секретарь Ленинградского обкома КПСС в начале 60-х годов В.С. Толстиков к старости имел только одну по-настоящему ценную вещь – картину Яна Рейтена «Прощание при отплытии». В разговоре с директором Эрмитажа Василий Сергеевич узнал, что в музее нет ни одной работы этого мастера – и тут же подарил картину Эрмитажу.

Василий Исаевич Молчанов всю молодость ездил по стройкам: трубопровод Баку – Батум, Кузнецкстрой, Комсомольск-на-Амуре, знаменитый нефтепровод через Татарский пролив, прокладке которого Ажаев посвятил роман «Далеко от Москвы»… Работал и за границей – не ради денег, а ради помощи другим народам. Богатства к старости не скопил. В начале 90-х годов супруги Молчановы обменяли двухкомнатную квартиру на меньшую – и практически всю доплату (шесть миллионов рублей 1993 года) передали на создание музея Жукова и мемориала на Прохоровском поле.

Впрочем, не стоит всё сводить к деньгам. Люди готовы были ради общественных интересов и на куда более серьёзные жертвы. Лётчик-испытатель Г. Мосолов говорил: «Я всегда старался понять, почему лётчики в сложнейшей ситуации, когда, казалось бы, все законы обязывают покинуть самолёт и спасать свою жизнь, стараются спасти гибнущую машину… Уверен – потому, что в людях было воспитано высокое чувство долга. И если мне скажут, что в критическую минуту человек не думает о долге, я соглашусь. Но если задолго до этой критической ситуации в нём было воспитано чувство ответственности за порученное дело, ответственности перед коллективом, перед Родиной, перед народом, его поступок будет без раздумий как результат воспитанной готовности пожертвовать собой ради машины, в которую вложен труд тысяч людей. И это не высокопарные слова. Свидетельство тому десятки могил настоящих ребят в Жуковском».

А сколько было случаев, когда люди не героических, а обычных профессий, спасая народной достояние, шли на смертельный риск, а порой и жертвовали жизнью – как, например, тракторист Анатолий Мерзлов, который погиб, спасая от пожара хлебное поле.

О периоде правления Сталина – особенно о 30-х годах – сейчас пишут, что страна жила в режиме «осаждённой крепости», что экономическое развитие имело мобилизационный характер и т.п. Это, несомненно, верно. Целый ряд норм того времени – в том числе и довольно жёстких – был продиктован такой особенностью.

Однако некоторые современные исследователи (речь не о фальсификаторах прошлого, о серьёзных исследователях) делают вывод, будто вследствие этого и само существование людей в те годы было, так сказать, в режиме постоянной жертвенности: с одной стороны, им приходилось очень напряжённо работать, а с другой, плоды их труда шли, главным образом, на укрепление мощи государства, а люди жили в материальном отношении весьма небогато; и жизнь их была серой, выматывающей и безрадостной. Но этот вывод в корне неверен. Его опровергает, к примеру, французский писатель Андрэ Жид. Он побывал в СССР в середине 30-х годов и не принял советской действительности. Но при этом даже он засвидетельствовал: «Налицо факт, русский народ кажется счастливым».

Эти исследователи упускают из виду главное. Для значительной части советских людей того времени труд – действительно очень напряжённый – был освещён высокой целью и полон смысла, он стал сферой раскрытия их духовных сил. И грандиозные свершения тех лет, участниками которых такие люди себя ощущали, воодушевляли, вдохновляли на ещё более напряжённый труд. Учёный и религиозный писатель (замечу, с лагерным «стажем») Михаил Антонов в статье 1992 года говорил о том времени: «Русский человек с неизвестной ему прежде силой почувствовал, что ему всё по плечу на этом свете, для него нет непреодолимых преград». В советских людях выработалось чувство социальной значимости, - утверждал в середине 90-х заведующий кафедрой культурологи Московского института электроники и математики Владимир Сапрыкин.

Благодаря всему этому, атмосфера в обществе была отнюдь не серой и безрадостной. Маршал Г.К. Жуков вспоминал о «времени предвоенном»: «Оно отличалось неповторимым, своеобразным подъёмом настроения, оптимизмом, какой-то одухотворённостью». Подъём духовных сил проявился и в том, что, как уже отмечалось выше, у советских людей в те годы был очень высокий интерес к духовной культуре – в том числе и к собственному творчеству. «Тогда вся молодая страна писала стихи, рассказы, повести, вырезала из дерева, лепила, устраивала на площадях грандиозные театральные действа, - рассказывал профессор Г. Пелисов. – Художественная душа народа раскрывалась во всю свою бескрайнюю мощь».

Более того, одухотворённый труд, дающий человеку ощущение общественного смысла своей деятельности, сам по себе приносил моральное удовлетворение, становился источником счастья. Маяковский точно выразил это чувство: «Радуюсь я – это мой труд вливается в труд моей республики».

Знатная ткачиха Валентина Плетнёва в интервью 1998 года утверждала: «Была радость труда, измеряемая не длинным рублём, не почестями, а совсем другим, многим сейчас непонятным счастьем – вдохновением, желанием принести стране как можно больше пользы». Примерно в то же время писатель Лазарь Карелин, немалую часть юности проведший в ссылке с отцом, так передал ощущение советского общества тех лет: «Мы были народом замечательного умения… жить бедно, но пребывать в богатстве. На всех было это богатство поделено, на всех. Сознание того, что ты живёшь в громадной стране, и она вся твоя: везде ты у себя дома. Сознание того, что твоя страна сильна, всё сильнее становится… И главное – в самоощущении, что ты участник строительства нового мира».

И ещё раз обратимся к примеру Николая Островского. Казалось бы, может ли испытывать счастье человек, прикованный неизлечимой болезнью к постели, тяжело страдающий физически? Но Николай Алексеевич говорил: «Посмотрите, как прекрасна жизнь, как обаятельна борьба за возрождение и расцвет страны, борьба за нового человека». Участие своим творчеством в этой борьбе приносило ему ощущение полноценности и даже радости бытия. Журналистка «Огонька» - органа, который никак не заподозришь в чрезмерных симпатиях к советскому прошлому, - М. Куликова, познакомившись с музеем-квартирой Николая Островского, открыла для себя: «Получается, что в этом помещении жил абсолютно жизнерадостный человек».

Но ощутить такое счастье дано лишь одухотворённым людям. На Московском международном кинофестивале 1989 года югославский режиссёр Жильник говорил о смысле параллели с романом Николая Островского, заложенной в названии его фильма «Так закалялась сталь»: «Герой Островского строил социализм, а Лео, мой герой, носит его на плечах и в желудке». По тону режиссёра и по тону фильма было ясно, что автор полагает: уровень материальной обеспеченности персонажа явно неудовлетворительный. Однако ведь Корчагин был обеспечен неизмеримо хуже персонажа фильма Жильника (у Лео свой отдельный дом, машина, его семья не испытывает каких-то проблем с питанием, он может позволить себе вечера проводить в барах), и тем не менее, был бесконечно счастливее Лео. Дело в том, что для героя фильма, как и для режиссёра, значение имеют лишь материальные ценности и, соответственно, потребительские радости. А потому они, как и их российские единомышленники, не в состоянии понять счастье Корчагина.

Ощущение причастности к общему делу позволяло советским людям испытывать то чувство, которое американский философ Эрих Фромм назвал «счастьем разделённой радости» и считал «самой глубокой формой человеческого счастья». Таких примеров можно привести немало. Мне самому более всего запомнилось 12 апреля 1961 года. Сразу после сообщения о полёте Гагарина тысячи и тысячи людей вышли на улицы. Это не было «организованное» шествие – просто радость оказалось столь огромной, что люди ощущали необходимость разделить её с другими.

«Новомышленцы» утверждают: ориентация труда не на материальные, а на духовные стимулы делает его малоэффективным. Однако американский социолог Э. Мэйо проделал производственный эксперимент, который доказал, что даже рутинный труд, освещённый духовным смыслом, продуктивнее той работы, смысл которой зарабатывание денег. Ещё более показательны результаты советского «эксперимента».

Вот один из характерных примеров. Когда в 20-е годы встал вопрос о восстановлении медного рудника «Карабаш» на Урале, некоторые члены Высшего Совета Народного Хозяйства ратовали за то, чтобы поручить это дело английским специалистам. Те запросили 10 миллионов рублей и пообещали, что через три года «Карабаш» даст 300 тысяч пудов меди. Дзержинский, возглавлявший ВСНХ, настоял на проведении работ своими силами. В результате, вложив в восстановление рудника 900 тысяч рублей, через один год получили из него 500 тысяч тонн меди. Феликс Эдмундович писал тогда о силе, помогшей добиться такого эффекта, что «эта сила есть воля рабочего класса, если эта воля одухотворена великими идеями коммунизма».

Народная артистка СССР Ольга Лепешинская в интервью 90-х годов говорила, что ориентация людей на возвышенный идеал, стремление быть полезным стране «помогали нам делать чудеса».

И действительно. Первая мировая и гражданская войны, разграбление страны интервентами нанесли тяжёлый – многие даже полагали, что смертельный – удар по экономике страны. К 1920 году промышленное производство составляло менее 20% от уровня 1913 года. Герберт Уэллс писал, что Россия разорена до такой степени, «какую английский или американский читатель даже представить себе не может». Ленин с его проектом мощного подъёма промышленности на основе электрификации казался ему, писателю-фантасту, беспочвенным мечтателем. «В какое волшебное зеркало я бы не глядел, я не мог увидеть эту Россию будущего», - признаёт Уэллс в книге «Россия во мгле».

Тем не менее, уже к 1926 году Советский Союз, в основном, вышел на уровень экономического развития царской России 1913 года. А к началу 30-х годов план ГОЭЛРО, предусматривавший доведение в течение 15 лет суммарной выработки всех электростанций страны до 8,8 миллиардов кВт-ч. (в 1913 в России она составляла 1,9 млрд. кВт-ч.) был значительно перевыполнен. Уже в 1931 году в СССР вырабатывалось 10,7 миллиардов кВт-ч. электроэнергии.

И всё же, от ведущих стран Запада наша страна по-прежнему далеко отставала. В 1931 году Сталин констатировал: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Британская энциклопедия признаёт: «В течение десятилетия СССР действительно был превращён в великую индустриальную державу; и это было одним из факторов, который обеспечил советскую победу во Второй мировой войне».

В стране было введено в строй более 9 тысяч новых предприятий. Причём, гиганты индустрии создавались в невероятно короткие сроки – скажем, автомобильный завод в Нижнем Новгороде – за 18 месяцев, Харьковский тракторный завод – за 15 месяцев… Было возведено более четырёхсот новых городов – в том числе Комсомольск-на-Амуре, Магнитогорск, Электросталь, Игарка и т.п. К 1938 году рост промышленного производства по сравнению с 1913-м составил во Франции 93,2%, в Англии – 113,3%, в США – 120%, в Германии – 131%, а в СССР – 908%!

В середине 50-х годов потрясающие достижения нашей державы, сумевшей за 30 лет пройти, говоря словами Черчилля, от сохи до атомной энергии, за рубежом так и назвали: «Русское чудо».

Обретение людьми духовного смысла бытия вырабатывало в них пренебрежение погоней за материальными благами. Правда, ещё в 70-е годы некий В.П. Мотяшов выдвинул тезис, будто такое отношение к жизни людей 30-50-х годов было обусловлено лишь тем, что матблаг тогда было мало, поэтому, мол, и погоня за ними не велась. Но ведь это вопрос вовсе не уровня благосостояния, а приоритетов. Те, у кого во внутреннем мире сложился приоритет материальных ценностей, и в самой бедной жизни ориентировались на приобретение, накопление, и потребление матблаг. Достаточно вспомнить соревнование «людоедки» Эллочки с американской миллионершей, с блестящим сарказмом описанное Ильфом и Петровым в романе «12 стульев», чтобы сомнений в этом не оставалось.

А людей, в сознании которых прочно укоренился приоритет духовных ценностей, никакие материальные богатства заворожить не могут. Виктор Розов вспоминал, как в начале 60-х принимали в США делегацию советских писателей: «Совалось нам в нос самое великолепное, что только можно найти. Начиная от самых шикарных гостиниц, до встреч с богачами. И везде самый роскошный приём». Когда летели обратно, Катаев заметил: «Нас пытали роскошью». Виктор Сергеевич резюмирует: «Да, действительно, нас пытали роскошью, но ничего из этого не вышло. Мы вернулись такими же советскими людьми».

Людям духовным просто неинтересно тратить время и силы на погоню за матблагами. Философ Александр Зиновьев в 90-е годы говорил, что он сам считал и считает абсолютно естественным способ существования, который Маяковский охарактеризовал так: «И кроме свежевымытой сорочки, скажу по совести, мне ничего не надо». Когда учёный-географ Н.Н. Баранский, доктор, профессор, лауреат, переезжал на новую квартиру, машине, которую выделил ему МГУ, хватило одного рейса: кроме книг и минимума мебели у него практически ничего не было. Профессор С.Г. Кара-Мурза рассказывал, что когда хоронили его дядю – бывшего военного лётчика, завершившего службу командира полка – солдаты, присланные военкоматом, удивлялись: сколько у него орденов и какой старенький мундир.

В передаче ОРТ о композиторе Аркадии Островском (в цикле «Помню, люблю») его сын вспоминал о жизни тех лет, когда семья обитала в комнате коммунальной квартиры в районе Чистых Прудов – жизни материально небогатой, но активной и приподнятой духовно – и резюмировал: «Это было лучшее время».

Такое отношение к материальным благам было свойственно и руководителям партии и страны сталинского периода. Подвойский, возглавлявший в 17-м году Петроградский Военно-революционный комитет, а потом ставший наркомом, получил отдельную квартиру только полтора десятилетия спустя после революции. Когда Киров поехал из Москвы в Ленинград возглавить партийную организацию города, вслед ему Орджоникидзе отправил письмо ленинградским товарищам: «Ребята, вы нашего Кирыча устройте как следует, а то будет шататься без квартиры».

Иметь собственную дачу нарком Чичерин считал для коммуниста клятвопреступлением. А когда руководитель полярных исследований И.Д. Папанин упустил это из виду и на свои честно заработанные деньги приобрёл дачу, Сталин «порекомендовал» передать её детскому дому. Вождь имел на это моральное право – к своим близким он относился точно так же. Известно, например, что Сталин отверг предложение руководства Грузии дать его матери роскошную квартиру – по его настоянию ей дали только комнату. Василий, уже будучи офицером, как-то попросил отца прислать денег, чтобы сшить форму из лучшего материала. Иосиф Виссарионович ответил: «Особая форма для сына тов. Сталина в Красной Армии не предусмотрена».

Сам вождь обходился минимумом необходимых вещей. После его смерти генерал МВД, отвечавший за похороны, обнаружил в шкафу для одежды четыре костюма: два военных и два гражданских; один китель был с потёртыми рукавами, другой совсем изношен. Такого отношения Сталина к материальным благам не могут отрицать даже оголтелые антисоветчики – им остаётся только ёрничать по этому поводу, как Б. Сарнову: Сталин, мол, ходил в «сапогах и полувоенном кителе, о котором папа говорил, что в нём пистало ходить в уборную». Что ж, подобные комментарии ничего не меняют в образе Сталина, но красноречиво характеризуют менталитет самих «демократов».

Второстепенное значение материальных благ на шкале жизненных ценностей способствовало подлинной демократизации отношений между людьми. Александр Зиновьев вспоминал: «Я снимал комнатушки и углы, занимал нижние уровни в служебной иерархии и получал сравнительно небольшую зарплату. Но в компаниях, в которые я входил, были и академики, и профессора, и артисты. Они получали в десять раз больше, имели шикарные квартиры, но никто никогда не придавал значения тому, что у нас была какая-то разница. Человек ценился по тому, что он был по сути».

Помощь ближнему сделалась естественной потребностью людей. Показательны детали популярных и поныне фильмов и книг – не те, на которых акцентируют внимание авторы, а те, которые проходят вторым планом, поскольку и для авторов, и для персонажей это норма. «Разные судьбы»: девушка встречает сверстницу, приехавшую работать на завод, но не устроившуюся ещё с жильём – и приглашает пожить в своём доме (не сдать комнату, а пожить как гостью). «Над нами Южный Крест»: ребята хотят отправить телеграмму на завод, где, по их предположению работает сын тяжело больного человека, с которым они познакомились; но у них не хватает денег – тогда женщина, стоящая в очереди за ними, сама предлагает телеграфисту доплатить необходимое. «Я шагаю по Москве»: парень, приехавший на день в Москву, просит случайного знакомого: «Ты не против, если мои вещи побудут у тебя?» - и тот без намёка на сомнение соглашается. А вот когда в фильме «Дело Румянцева» персонаж Леонова оказывается шкурником, его коллеги по автобазе возвращают ему деньги, которые тот когда-либо на них тратил, - и это воспринимается всеми как оскорбление и выражение презрения. В романе «Дни нашей жизни» показана такая ситуация: работница завода попала в больницу; забота о детях легла на старшего из них «трудного» Кешку. И старому рабочему, надеющемуся, что ответственность будет лучшим воспитательным средством, стоит немалого труда уговорить соседей (в том числе и антипатичную жену начальника цеха) не помогать подростку.

Поэтесса Агния Барто писала о том, как ребят в пионерском лагере приучали поступать с родительским угощением: «Вы кладите всё на стол и делите всё на сто». Этот принцип многие усвоили очень прочно. В книге братьев Вайнеров «Эра милосердия» есть характерный эпизод. Уголовник Левченко узнаёт в человеке, доставившем в банду записку от Фокса, своего фронтового командира Шарапова. Но не выдаёт его; и объясняя герою, почему так поступил, называет среди причин: «И офицерский свой доппаёк ты втихаря не жрал». Тут существенно не то, что Шарапов так не делал, а то, что командиры, которые лично пользовались законно положенным им доппайком, ели его «втихаря», потому что чувствовали себя нарушителями моральных норм.

Такое отношение к другому человеку настолько вошло в психологию людей, что разведчик Конон Молодый, как он сам вспоминал, едва не был разоблачён из-за этого: «Был у меня в Лондоне знакомый. Его истинным несчастьем были скверные зубы: просто не на что было их лечить. И я однажды по простоте душевной сунул ему в карман 15 фунтов, чтобы он пошёл к стоматологу и вылечил особенно болевший зуб. Я сделал явное «не то»: поступил как «простой советский человек». Он был не столько благодарен, сколько удивлён – вот такие глаза. Спросил: «А ты действительно канадец?».

Реформы, идеология которых базируется на принципе «Человек человеку волк», ещё более отчётливо выявили коллективистский дух советского сознания. «Правда» в начале 90-х рассказала об отчаянном положении семьи с несколькими детьми. И нашлось немало людей, которые поспешили ей помочь: присылали деньги, продукты. Журналист, писавший об этом, обратил внимание на то, что откликнулись, главным образом, люди небогатые и пожилые. В передаче Белгородского радио врач, говоря о возникшей проблеме ухода за больными, которые лежат дома, присовокупил: «Правда, на моём участке живут в основном пенсионеры. Это люди того времени, и они привыкли помогать друг другу».

Таких установок придерживались далеко не все. Но этих людей было достаточно много, они в 30-50-е годы составляли наиболее активную часть населения, и именно их взгляды определяли в тот период общественное сознание. Для большинства носители коммунистической идеологии олицетворяли идеал. В романе Казакевича «Дом на площади» есть показательный момент (напомню, что речь идёт о советских офицерах в Германии сразу после войны): «Четвериков, погрузивши свои три чемодана, посмотрел на чемоданчик Чохова с тем уважением, какое вызывает даже у корыстных людей бескорыстие и равнодушие к собственности». Подчеркну, что такое мировоззрение характерно именно для советского общественного сознания 30-50-х годов. В посткоммунистической России бескорыстные люди вызывают у корыстолюбцев лишь глумление.

А вот алчность, собственничество, эгоизм в те годы воспринимались как уродство. Слова «жадина» (в детской среде), «собственник», «эгоист» имели однозначно негативное значение. И носители этих качеств были вынуждены скрывать их, притворяться гуманистически ориентированными людьми – не из боязни репрессий, а потому, что, как уже в XXI веке писал кандидат философских наук Рустем Вахитов, носители подобной идеологии «стали предметом насмешек и удивления».

О том, насколько прочно укоренились установки коммунистической идеологии в сознании людей, свидетельствует уже то, что верность им сохраняли даже многие из тех, кто был так или иначе обижен Советской властью. Упоминавшийся в предыдущей главе Евгений Свиридов попал в лагеря курсантом военного училища, был осуждён на 15 лет. Я с ним познакомился в 70-е годы, когда оба сотрудничали с белгородской молодёжной газетой «Ленинская смена». Перенесённое им сказалось на его характере – он был в то время человеком язвительным, желчным. Сталина сильно не любил. Но когда стало ясно, что «перестройка» оборачивается контрреволюцией, Свиридов активно выступал в печати в защиту советского строя и идей коммунизма.

Этот пример отнюдь не исключительный. Вот несколько высказываний из писем и статей в СМИ 90-х годов прошлого века и «нулевых» нового.

А. Засимова, чей отец был репрессирован в 1938 году, давая отпор хулителям советского социализма, утверждала: именно «пролетарская революция позволила освободить личность, поднять её до высот, немыслимых в буржуазном мире». Она рассказала, что её мать в числе немногих – самых любимых – книг, которые она могла взять в эвакуацию, отобрала и «Как закалялась сталь» Островского.

Доктор физико-математических наук Леонид Нефёдов – из, как он сам охарактеризовал, «экспроприированных» – отзывался о советских годах: «Мы жили, как аристократы, не считали копейки».

Врач Галина Жидкова – из семьи раскулаченных – вспоминала, что отец, уже после ссылки, говорил: «Благодарите время и Советскую власть, - вы, трое моих детей, получили бесплатно высшее образование, чего не было бы ни при какой другой власти».

Василий Кондаков, тоже из семьи раскулаченных, писал в самом конце 90-х годов: «Это благодаря его, Сталина, заботе об укреплении страны и улучшении жизни народа я стал журналистом, а мой брат Алексей впоследствии – председателем того самого сельского Совета, решением которого был занят наш дом».

А.Н. Панкратов, в семье которого было четверо репрессированных (один из них погиб), выступил в защиту «курса Ленина-Сталина». Завершил он своё письмо в газету: «Благодарен судьбе, что жил в эту эпоху».

Более того. Оголтелый антисталинизм российских «демократов», которые сами оказались абсолютно несостоятельными в роли созидателей, привёл к тому, что для всё большего числа людей именно Сталин (замечу, совершенно заслуженно) становится символом великих свершений советского прошлого. "Сегодня он вышел на первое место в списке наиболее значимых фигур в общественном сознании", - констатировал в 2015 году директор Аналитического центра им. Юрия Левады Л.Гудков. Как написал уже в новом веке поэт Виктор Боков (заключённый Сиблага при Сталине):

Что случилось со мной, не пойму

От ненависти перешёл к лояльности.

Тянет и тянет меня к нему,

К его «кавказской национальности.

Эрих Фромм, в работе «Иметь или быть», при исследовании духовного состояния общества использовал в качестве критерия, позволяющего оценить его достаточно объективно, «образ героя»: идеал, утвердившийся в общественном сознании – не официально провозглашённый, а реально доминирующий.

Об «образе героя» того или иного времени можно судить, в частности, по произведениям художественной культуры, созданным в тот период и востребованным широким кругом людей. Такие произведения, говоря словами американского социолога Льюиса Мамфорда, «являются специфическим транслятором существующей в обществе и воспроизводящейся им модели человека».

Рассмотрим на примере книг и фильмов, считающихся классикой советской художественной культуры и чрезвычайно популярных в 30-60-е годы, какие ценности и принципы человеческого существования воплощал в себе «образ героя» того времени.

«Как закалялась сталь» Николая Островского. Вся жизнь героя романа Павла Корчагина подчинена высшей цели: подъёму страны, улучшению жизни народа, строительству нового общества. Труд для него, исполненный духовного смысла, стал служением этой цели. Ради общего блага он идёт на самые тяжёлые личные жертвы. Причём, сам Павел не рассматривает их как жертвы, поскольку такое поведение диктует его внутренняя сущность. Самым тяжёлым испытанием для Корчагина стали не материальные лишения, а болезнь – не столько из-за физических страданий, сколько потому, что она, как ему показалось вначале, вырвала его из социально активной жизни, вынудила существовать для самого себя… Важная составляющая духовного содержания романа – безусловное неприятие мещанского мировоззрения, стремления к своему персональному благополучию в своём индивидуальном мирке, к жизни без возвышенного идеала.

Фильм «Встречный» Сергея Юткевича и Фридриха Эрмлера. Он рассказывает о производстве, о борьбе за встречный план. Но в сущности речь идёт о ценностях человеческого бытия. Старый рабочий, привыкший только добросовестно отрабатывать положенное, поначалу не понимает тех, кто относится к труду как к творчеству, кем движем идея служения своим трудом созиданию нового общества. Но постепенно он приходит к осознанию их правоты. Фильм говорит о том, что такое отношение к труду в свою очередь духовно возвышает человека.

«Мужество» Веры Кетлинской. Роман о строительстве – вернее, о строителях Комсомольска-на-Амуре. Их в романе много, но они отнюдь не являют собой безликую «нивелированную» массу. Каждый из героев – личность. А личность, как писал Бердяев, тем и отличается от индивида, что имеет духовный смысл существования. Смысл существования героев «Мужества» - желание принести пользу стране и народу. Они строят не просто новый город – новый, лучший мир. Это стремление сплачивает их, помогает выдержать неимоверно тяжёлые испытания начального этапа стройки.

Фильм «Семеро смелых» Сергея Герасимова. Его герои – молодые полярники. Они работают в трудных условиях, рискуя здоровьем и даже жизнью , не из каких-то меркантильных соображений, а из желания принести пользу державе. При этом они тоже не считают свой выбор жертвой: служить социалистической Родине – их внутренняя потребность и браться за трудное задание для них дело чести.

Произведения Аркадия Гайдара – «Тимур и его команда», «Военная тайна», «Судьба барабанщика», «Голубая чашка», «Дальние страны» и другие. Они проникнуты огромной любовью к людям и «нашей Советской Родине». Ни один из героев не лелеет где-то в душе мечты о своём личном, отдельном от благополучия страны, преуспевании – мысли о своём счастье у них неразрывно связаны с мечтой о счастье народа. Помощь ближнему для них естественная потребность души. Деятельность команды Тимура – не «организованная» акция, ведущаяся по чьей-то указке, ребята сами нашли такое выражение своей человеческой сущности. Герои Гайдара – в том числе и юные – ощущают своё человеческое достоинство, заложенное в них чувством «советскости». В минуты серьёзных испытаний это ощущение делает ребят по-настоящему стойкими. Именно оно заставляет 14-летнего Сергея из «Судьбы барабанщика», жертвуя собой, встать на пути матёрых преступников.

Фильм «Большая жизнь» Леонида Лукова. Шахтёр Харитон Балун живёт по принципу: отработал положенное – и гуляй, ничем не загружая голову. Но постепенно люди, его окружающие, да и сама жизнь подводят героя к осознанию того, что в новом обществе человек должен быть активным участником социалистического строительства. Это открывает Балуну духовный смысл труда ради общего блага, рождает стремление к человеческому росту.

«Два капитана» Вениамина Каверина. Книга утверждает в сознании читателей бескорыстие, готовность к служению Родине, нетерпимость ко злу, душевную стойкость. Одна из стержневых линий романа – противостояние Сани и Николая Антоновича. Николай Антонович до революции был предпринимателем, Саня рос в бедной семье. Однако антагонизм между ними имеет не классовый, а нравственный характер. Одновременно с развитием этой темы в книге раскрывается другая, ещё более важная – духовная преемственность между полярным исследователем дореволюционного времени, офицером флота Иваном Татариновым и советским молодым человеком Александром Григорьевым.

Фильм «Мне 20 лет» Марлена Хуциева. В нём воссоздана атмосфера жизни начала 60-х годов: ощущение радости бытия, несмотря на все трудности и проблемы; весьма спокойное отношение к матблагам; чувство единения людей; устремлённость к духовным богатствам; поиск молодыми людьми истинных ценностей существования – Хуциев предельно недвусмысленно показывает, что они неразрывно связаны с коммунистическим идеалом.

Трилогия «Дело, которому ты служишь» Юрия Германа. Среди её персонажей люди самых разных профессий: врачи, военные, партийные работники, сотрудники НКВД. Но «дело, которому ты служишь» - это не просто профессиональная деятельность, это созидание нового общества. В книге явственно ощущается разграничение персонажей на тех, кто служит этой цели,– и других: не только карьеристов и приспособленцев, но и таких, кто без интереса, хотя и честно отбывает службу. В этом произведении тоже звучат мотивы одухотворённости бытия, приоритета общественных интересов, неприятия мещанской психологии и потребительского отношения к жизни. Через всю трилогию проходит тема истинности человека – стремления духовных людей в любых обстоятельствах сохранять верность своим жизненным принципам и убеждениям. И Ашхен, которая сама не раз сталкивалась с несправедливостями, очень обеспокоена тем, чтобы горькие, но всё же частные несправедливости не затмили для её приёмного сына, родители которого были репрессированы, безусловной справедливости дела созидания нового общества. В своём прощальном письме Устименко Ашхен завещает ему помочь Вагаршаку не съехать в обыватели и стать настоящим коммунистом.

Этот ряд можно продолжить книгами «Танкер «Дербент», «Старая крепость», «Дым Отечества», «Журбины», «Высота», фильмами «Депутат Балтики», «Трактористы», «Весна на Заречной улице», «Верные друзья», «Алёнка», «Девять дней одного года» и многими другими произведениями 30-60-х годов. Вспоминаю как я, подростком, воспринял в 60-е годы снятый в 30-е годы фильм Вайнштока «Остров сокровищ» и роман Стивенсона: был пленён первым и куда сдержанней отнёсся к литературному первоисточнику. Потому что стремление героев фильма добыть средства для повстанцев вызвало активное сопереживание, а жажда разбогатеть за счёт пиратского клада никакого отклика в душе не находила.

Суммируя, получим такие черты «образа героя» того периода: духовная наполненность бытия; приоритет общих интересов, доходящий до альтруизма; ориентация в жизни на возвышенный идеал и готовность к личным жертвам ради приближения к нему; готовность помочь другим людям; абсолютное бескорыстие; презрение к любому виду потребительства.

Этот «образ героя» опровергает предубеждение Николая Бердяева к идеологии советского социализма. Философ утверждал, будто идеал «товарища» по сути близок идеалу буржуа и противопоставлял им подлинный идеал – «образ человека-творца, осуществляющего своё призвание в мире и реализующего данные ему от Бога дары во имя служения Богу». Но ведь «образ героя» - то есть, идеал – советского общества 30-60-х годов – это и есть образ человека-творца («делателя», как назвал его Юрий Герман). Разница лишь в том, что он осуществляет своё призвание во имя служения стране и людям.

Английский священник, настоятель Кентерберийского собора Хьюлетт Джонсон проводил прямую аналогию между советским воплощением коммунистической идеологии и подлинным христианством: «Когда советские гарждане вместо погони за прибылью сделали движущей силой своего производства заботу о пользе общества, когда вместо того, чтобы накоплять ради своего личного благополучия, они сделали целью благополучие общества, когда они доверили обществу заботу о своём благополучии, - они сделали тем самым важнейший за многие годы шаг к истинной вере в истинного Бога». В том же духе отзывался о социализме и Рабиндранат Тагор: «Последователи различных религий осуждают их (советских людей) и называют их безбожниками. Но разве вера только в религиозных трактатах? Разве Бог только во дворах храмов?»; в советском обществе он увидел утверждение «на материальном уровне» истин, запечатлённых в Упанишадах (философских учениях древней Индии).

Ярый антисоветчик и антикоммунист Солженицын в рассказе «Матрёнин двор» в образе крестьянки 50-х годов, о которой он писал: «Не гналась за обзаводом,.. не выбивалась из сил, чтобы купить вещи, а потом беречь их больше жизни,.. работающая на других бесплатно, она не скопила имущества к смерти», - увидел образ праведника, «без которого, по пословице, не стоит село. Ни город. Ни вся земля наша». Но ведь и этот образ вполне соответствует «образу героя» советского социалистического общества тех лет.

Потомок графов Воронцовых говорил уже в постсоветское время, что, хотя его родители Сталина не любили, но «не было никакого противоречия между установками, которые давали в пионерской организации, и установками в нашей семье» - потому что, по его убеждению, коммунистическая идеология в важнейших принципах близка идеологии аристократии.

«Образ героя» советского общества 30-60-х годов, помимо всего, опровергает насаждаемую «демократами» точку зрения о том, что произведения социалистического реализма утверждали в сознании людей «классовые ценности». Нет, всё сказанное выше свидетельствует о том, что они утверждали именно подлинно общечеловеческие гуманистические ценности, принципы, ориентиры бытия. Характерно, что подобную ценностную ориентацию имели и произведения тех советских мастеров культуры, которых ныне пытаются противопоставить социалистическому реализму.

Взять, хотя бы, творчество Евгения Шварца. В своих сказках и пьесах, как для детей, так и для взрослых, писатель показывает столкновение Добра и Зла как, прежде всего, столкновение жизненных позиций, основанных на принципиально различных системах ценностей. Добро – это «волшебные свойства души»: любовь к людям, готовность прийти на помощь другим, бескорыстие, верность, благородство, стойкость в защите своих убеждений, ориентация на духовные ценности бытия. Зло – не только традиционные коварство и жестокость, но ещё и эгоизм, меркантильность, алчность.

«Деньги – вот это радость!», - утверждает Советник из «Снежной королевы», а возражения он воспринимает как бунт против «разумного» устройства мира. Такую позицию полностью разделяют Мачеха из «Золушки», Баба-Яга из «Двух клёнов», Министр-администратор из «Обыкновенного чуда» и другие носители зла. И все они без устали заботятся о том, чтобы любой ценой добыть лично для себя деньги, почести, власть. Героям, чтобы победить злые силы, необходимо сначала победить зло в своих душах. Тогда они делаются неуязвимыми для внешнего зла. Как говорит Сказочник, «тех, у кого горячее сердце, не превратить в лёд».

Фильм Андрея Тарковского «Каток и скрипка» в посткоммунистическое время вспоминали, главным образом, в связи с тем, что присутствовавшие на его обсуждении кинематографические чиновники и партийные работники учинили ему разнос. Но ведь фильм как раз воплотил дух советского социализма. Он рассказывает о взаимном духовном обогащении рабочего и мальчика-скрипача. Рабочий открывает мальчику красоту и духовную сущность труда, а юный музыкант помогает рабочему ощутить огромное духовное значение художественной культуры. На Западе создано множество прекрасных фильмов, но с подобным духовным содержанием их не было и быть не могло. Заметим, что после всех споров вокруг фильма «Каток и скрипка» его послали на киносмотр в Нью-Йорк, что без санкции партийных инстанций было немыслимо.

И не стоит противопоставлять «Каток и скрипку» остальным фильмам Тарковского. Если обобщить мотивы творчества Тарковского-кинорежиссёра, то получим, что оно в целом утверждает духовные основы бытия, стимулирует к поиску нравственного идеала, категорически противостоит потребительской идеологии, пробуждает в человеке чувство ответственности за судьбу своего народа и всего человечества, подводит к мысли, что ради общего блага нужно быть готовым пожертвовать своими личными интересами. Все эти мотивы ничуть не противоречат установкам коммунистической идеологии. Так что, Андрей Арсеньевич не кривил душой, когда уже из эмиграции писал отцу: «Я как остался советским художником, так и буду им».

В середине 90-х годов в передаче Радио России о Прокофьеве ведущая интерпретировала обращение композитора к Шекспиру как единственную возможность в условиях тех лет развить в творчестве гуманистическую тему. Но вот когда уже в постсоветское время Мариинка взялась за постановку прокофьевского «Семёна Котко» - типичной оперы в духе социалистического реализма о ростках новой жизни на Западной Украине, художественный руководитель театра Валерий Гергиев, поясняя это решение, говорил именно о гуманистическом звучании этого произведения: «Прокофьевский шедевр – это жизнеутверждающий ответ на вагнеровское толкование ХХ века».

Таким образом, есть все основания согласиться с оценкой, которую, живя в эмиграции, дал философ Александр Зиновьев: поколение, воспитанное в 30-е годы, в общем и целом исповедовало систему ценностей идеального человека, которую в течение столетий вырабатывали лучшие представители человеческого рода. В этой системе доминировали высшие моральные и духовные ценности».

В последние годы не раз доводилось слышать, будто Сталин просто заставлял людей следовать таким принципам существования. Однако всё, сказанное выше, достаточно убедительно доказывает справедливость той оценки, которая дана в книге «Россия, история», выпущенная в 1998 году издательством «Оксфорд юнивёсити пресс»: Сталин потому и стал подлинным вождём народа, что побуждал «маленьких людей» делать то, что им хотелось.

Ярчайшим проявлением высокой духовности советских людей, их нравственной силы стала эпопея челюскинцев. 12 июля 1933 года из Ленинграда вышел пароход «Челюскин». Экспедиция имела целью пройти в одну навигацию весь Северный Морской путь. Однако в сентябре корабль попал в ледяной плен. 13 февраля 1934 года произошло сжатие льдов, и «Челюскин» затонул. 103 человека оказались на льдине. Два месяца им пришлось жить в условиях постоянной угрозы гибели и без твёрдой гарантии спасения. Но никто не бросил товарищей, чтобы попытаться спастись самому, как это случилось за несколько лет до того в экспедиции Нобиле.

Дополнительные силы челюскинцам придавала вера в то, что Родина не оставит их в беде. Так оно и было. Сразу же была создана правительственная комиссия по оказанию помощи экспедиции. Возглавить её доверили заместителю председателя Совнаркома СССР В.В. Куйбышеву. Комиссия предусматривала все возможности спасения людей. Одна из них – с помощью ледоколов. Но для этого было необходимо срочно провести ремонт «Красина» и «Ермака». Зарубежные верфи брались произвести ремонт за полтора месяца. Куйбышев попросил Кирова, руководителя коммунистов Ленинграда, мобилизовать на решение этой задачи партийные организации ленинградских судостроителей. И ремонт был осуществлён за 18 дней!

Но Валериан Владимирович считал, что главную роль должна сыграть авиация. Самые авторитетные западные специалисты, среди которых были знаменитый норвежский полярный исследователь Р. Ларсен, известный океанограф Х. Свердруп, высказывались против этого. Они доказывали, что в тех широтах да ещё в условиях полярной зимы эвакуировать челюскинцев на самолётах совершенно невозможно.

Но советские люди в очередной раз совершили невозможное. Попытки Ляпидевского добраться до льдины снова и снова оказывались безуспешными, но лётчик не сдавался. И с 29-й попытки долетел до лагеря челюскинцев и посадил самолёт. Началась эвакуация экспедиции…

Мир поразило не только спасение экспедиции, но и то, как вели себя советские люди, оказавшись в критической ситуации. Они, – а среди них были представители самых разных социальных и интеллектуальных слоёв: от академиков до рабочих-строителей – не оцепенели в страхе, не «боролись за выживание», а жили полноценной жизнью. Вели систематическую работу, а в свободное время слушали лекции, устраивали диспуты на самые разные темы – от философии естествознания и космических полётов до истории христианства и творчества Гейне. Это заставило восхищаться весь мир. «Что вы за страна! – воскликнул писатель Джордж Бернард Шоу. – Полярную трагедию вы превратили в национальное торжество».

Высокая духовность и коммунистическая убеждённость советских людей стали одними из важнейших факторов, предопределивших победу в Великой Отечественной войне. Что бы ни говорили хулители советского строя, они никогда не смогут опровергнуть тот факт, что социалистический Советский Союз сумел выстоять и победить в борьбе с врагом, который до того разгромил все капиталистические государства континентальной Европы, на которые нападал. Причём, каждый раз немцам хватало на это от нескольких недель до нескольких часов. И Черчилль – ненавистник коммунизма Черчилль! – был вынужден, по собственным словам, молить Всевышнего о даровании долгой жизни Сталину, чтобы тот мог направлять судьбы Советской страны, которая «показала всё своё величие».

Советский Союз сумел за десятилетие выйти из вековой отсталости в промышленном развитии на передовые позиции в Европе. Однако для подготовки к отпору агрессору времени всё равно не хватало. К началу 40-х у нас в стране были разработаны самые современные виды вооружений. Но, чтобы в достаточной степени оснастить ими армию, было необходимо ещё хотя бы два года. Так, в 1940 году армия получила 115 лучших в мире на то время средних танков Т-34, на 41-й год был установлен план 2800 Т-34, а для полного укомплектования Красной Армии новыми танками их требовалось более 12-и тысяч.

Потому-то, кстати, Сталин и стремился любыми средствами оттянуть начало войны. Но Гитлер прекрасно понимал это, и нужного времени не дал. Немцы развязали агрессию против СССР, превосходя наши силы в авиации более чем втрое, в танках – вдвое (при этом их танки существенно превосходили старые советские танки), в артиллерии в 1,4 раза. На стороне Вермахта был и огромный опыт успешных боевых действий в Европе. Кроме немецких войск, в нападении СССР, по свидетельству американского биографа Гитлера И. Феста, участвовали двенадцать дивизий и десять бригад Румынии, восемнадцать финских дивизий, три венгерские бригады и две с половиной словацкие бригады, позднее к ним присоединились три итальянские дивизии. Кроме того, на стороне агрессоров воевали соединения из стран, оккупированных Германией – Франции, Бельгии, Голландии, Норвегии, Дании. Среди пленных, взятых Красной Армией, оказались даже люксембуржцы.

Тем не менее, уже в первые недели войны немцы и их союзники на Восточном фронте понесли потери, превышающие потери Германии за всё время войны 1939-1940 годов против объединённых сил Франции и Великобритании.

Напомним, как развивались события на Западе. 3 сентября 1939 года Англия и Франция в ответ на нападение немцев на Польшу объявили Германии войну. Союзники имели значительное преимущество в живой силе и подавляющее - в технике. Однако никаких попыток добиться победы над гитлеровской Германией они не предпринимали. На Нюрнбергском процессе Йодль показал: «Если мы ещё в 1939 году не потерпели поражения, то только потому, что примерно 110 французских и английских дивизий, стоявших во время войны с Польшей на западной границе Рейха, оставались совершенно бездеятельными».

10 мая 1940 года немцы, значительно усилив свои войска, перешли на Западе в наступление, вторгнувшись в Бельгию и Голландию. 28 мая они вышли на территорию Франции. Уже в начале июня английские войска, бросив огромное количество боевой техники, эвакуировались из Дюнкерка. 14 июня французы сдали Париж. 22 июня 1940 года Франция капитулировала. За всё время этой кампании германские войска потеряли чуть более 27-и тысяч человек.

А вот в войне против СССР немцы за примерно такой же отрезок времени понесли столь серьёзные потери, что резервы не могли восполнить убыль в войсках. Начальник генштаба сухопутных войск Вермахта генерал Гальдер 2 августа 1941 года пишет в своём дневнике: «Заслуживают внимания отчаянные просьбы войск о пополнении танковых и пехотных дивизий… Группа армий «Юг» потеряла 63 тыс. человек, получила пополнение 10 тыс. человек. Группа армий «Центр» потеряла 74,5 тыс. человек, получила пополнение 23 тыс. человек. Группа армий «Север» потеряла 42 тыс. человек, получила пополнение 14 тыс. человек».

Это никак не согласуется с версией отечественных антисоветчиков, которые в стремлении дискредитировать великие свершения социалистической державы заявляют, будто тяжёлые неудачи первого года Великой Отечественной войны объясняются тем, что советские солдаты и офицеры не желали воевать за «сталинский режим» и только и думали о том, как бы сдаться в плен.

Так, М. Солонин утверждает, что в первые две недели войны «армия не воевала» и как одно из доказательств этого приводит «массовую сдачу в плен». Небезызвестный Г. Попов утверждает, что «народ – и соответственно армия – не хотел умирать за советский строй, за сталинский социализм». Подобные оценки событий первых недель войны дают и любимец Путина А. Солженицын («отвращение к своей власти… гнало в такой стремительный и глубокий откат армий, какого не знала ни одна страна ни в одной войне»), и немалое число им подобных «обличителей сталинизма».

Чтобы отчётливо представить себе полную маразматичность (это не ругань – вполне объективный диагноз) подобных утверждений, стоит ещё раз обратиться к военным дневникам Ф. Гальдера.

Итак, первые две недели войны Красная Армия «не хотела воевать», - утверждают «обличители сталинизма». А что мы читаем у Гальдера?

Немецкий военачальник настроен крайне оптимистично и не сомневается в скорой победе. Управление советскими войсками он оценивает весьма критически. Но при этом…

22 июня. После первоначального «столбняка», вызванного внезапностью нападения, противник перешел к активным действиям.

23 июня. На юге русские атаковали в Румынии наши плацдармы на реке Прут… Противник в Белостокском мешке борется не за свою жизнь, а за выигрыш времени.

24 июня. Противник в пограничной полосе почти всюду оказывал сопротивление… Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою. Имели место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен. Войска группы армий «Север» почти на всем фронте отражали танковые контратаки противника.

25 июня. Оценка обстановки на утро в общем подтверждает вывод о том, что русские решили в пограничной полосе вести решающие бои и отходят лишь на отдельных участках фронта, где их вынуждает к этому сильный натиск наших наступающих войск… Русские, окруженные в районе Белостока, ведут атаки, пытаясь прорваться из окружения на север в направлении Гродно, а перед фронтом 4-й армии - в южном направлении, что нарушает ход нашего продвижения на восток.

26 июня. Группа армий «Юг» медленно продвигается вперед, к сожалению неся значительные потери… На фронте группы армий «Центр» ощущается сильное давление противника, пытающегося вырваться из мешка в районе Белостока… На фронте группы армий «Север»… значительные, находящиеся в окружении группы противника, в том числе и в нашем глубоком тылу, задерживают продвижение наших пехотных дивизий.

И так изо дня в день: констатация того, что «русские всюду сражаются до последнего человека», сетования на то, как досаждают немецким войскам «остатки разбитых частей противника».

Вот последний день из двух недель, когда наша армия, по утверждению г. Солонина «не воевала» - 5 июля. «Во время боев с «ордами монголов» (очевидно, личная охрана Сталина), вклинившимися в тыл 6-й армии, 168-я пехотная дивизия проявила полную несостоятельность. Необходима смена командного состава... Главком, вернувшийся из поездки в штабы группы армий «Центр», 4-й армии и 2-й танковой группы, сообщил, что 18-я танковая дивизия понесла большие потери в лесном бою. По личному указанию фюрера ОКВ вмешалось в переброску 163-й пехотной дивизии в Финляндию. Теперь, по приказу ОКВ, она должна «целиком или частично» направиться в район Салмиярви. Причина - неудача наступления действующей там бригады СС «Норд».

Нужно обладать ну очень буйной фантазией, чтобы за этим увидеть «нежелание воевать» Красной Армии.

А как же сдача в плен? Как раз в первые дни войны Гальдер не единожды пишет об «отсутствии большого количества пленных». Он впервые отмечает большое количество пленных (52 тысячи человек) только в самом конце тех двух недель войны, когда Красная армия якобы «не воевала» по причине «массовой сдачи в плен».

Да, потом – с июля до конца сентября – немцы захватили очень большое количество пленных: 1 миллион 700 тысяч, а всего в 1941 году в Красной Армии попали в плен или пропали без вести более двух миллионов. Но, если хоть сколько-нибудь объективно разобраться, свидетельствует ли это о ненависти народа к «сталинскому социализму»?

Если бы красноармейцы действительно сдавались немцам из ненависти к советскому строю, то оказавшись в плену, они должны были бы сотрудничать с оккупантами. Тем паче, что немцы создали им в лагерях невыносимые условия, и альтернативой сотрудничеству была почти верная смерть. Но, даже очертив круг максимально широко – включив в него не только тех, кто проявил себя коллаборационистами, но и тех пленных, которые после войны не вернулись в СССР (около180 тысяч), и тех, которые не прошли фильтрацию из-за сомнений в их поведении в лагерях, – то всё равно получим менее 25% от общего числа советских воинов, оказавшихся в плену. Так что факты отнюдь не подтверждают версию антисоветчиков. Большинство пленных хранили верность Советской стране.

И главное: результат военной кампании 1941 года. «Откат» армии – это бессовестная выдумка. Было отступление при самом ожесточённом сопротивлении. В 1941 году погибли и умерли от ран 800 тысяч солдат и офицеров Красной Армии. Потери огромные, но благодаря такому сопротивлению, немцы были вынуждены пробиваться к Москве полгода. И под Москвой Красная Армия их разбила.

«Откат» армий был как раз на Западном фронте в 1940 году. Путь от границы Германии к Парижу у Вермахта занял чуть больше месяца. И Париж французы сдали без боя. При этом, показатель стойкости, предложенный историком И. Пыхаловым – соотношение погибших и пленных – у Красной Армии в 1941 году был 1:3, у армии Франции в 1940-м – 1:18, Голландии – 1:58, Бельгии – 1:66. Если исходить из солженицынской логики, то какое же отвращение бельгийцы, голландцы и французы испытывали к буржуазной власти!

Показательно ещё одно сопоставление. Напомню, что в 1914 году 2-я армия, начавшая в Пруссии наступление, но разбитая, при 7 тысячах погибших потеряла пленными 92 тысячи человек. Если же брать общие показатели за войну, то в Первой мировой, если исходить из данных российского Генштаба 1917 года, российская армия потеряла пленными и пропавшими без вести в 4,5 раза больше, чем погибшими. А в Великой Отечественной соотношение было уже принципиально иным: погибших в 1,6 раз больше, чем пленных и пропавших без вести. То есть у Красной Армии показатель стойкости был выше в 7 раз!

Тут есть ещё один существенный момент. Пропал без вести – это вовсе не обязательно сдался в плен. В это число попали и многие тысячи тех бойцов и командиров Красной Армии, которые, оказавшись в окружении, продолжали воевать и погибли в боях. А по свидетельству генерала Гальдера, советские войска, попавшие в окружение, в 1941 году сковывали действия 50-и дивизий Вермахта. Много ли подобных эпизодов в истории Первой мировой войны? Как сражались, уже в глубоком тылу немцев, защитники Брестской крепости, знают все. А вот как защищали крепость Новогеоргиевск в августе 1915 года. О важном значении этой крепости свидетельствует, что на её вооружении было 1204 орудия, а гарнизон составлял 86 тысяч солдат под командованием 23-х генералов. Три тысячи солдат погибли; 23 генерала, 2100 офицеров и 83 тысячи солдат сдались в плен.

Кстати, эти данные ещё раз подтверждают, что версия, будто причина неудач царской России в Первой мировой войне в разлагающем влиянии большевистской антивоенной пропаганды, - это миф. Ведь Новогеоргиевск сдали не солдаты, а генералы. Неужто их тоже «разложила большевистская пропаганда»?..

Не выдерживает критики и демверсия о решающем значении заградотрядов: мол, стойкость советских бойцов была продиктована страхом перед ними. Заградотряды были созданы приказом Сталина №227 от 28 июля 1942 года. Полковник в отставке Борис Сыромятников в статье 2002 года рассказал, что с 1 августа по 15 октября заградотряды всего Сталинградского фронта задержали 15649 человек; 287 были расстреляны, 260 – направлены в штрафные батальоны, остальные были просто возвращены в свои части. Прав профессор Ю. Качановский: если бы побежали не отдельные люди, а хотя бы полк целиком, разве смогли бы 200 человек заградотряда его остановить?

Есть другой существенный момент. Автор откровенно тенденциозной передачи ТВС «Штрафные души» обвинил Верховное главнокомандование Красной Армии в том, что оно взяло штрафные подразделения и заградотряды из практики гитлеровцев. Однако напрашивается вопрос, который полностью дезавуирует миф о решающем значении заградотрядов: если эта мера столь эффективна, почему же тогда она не помогла немцам, у которых наше командование её якобы позаимствовало (хотя, замечу, заградотряды практиковали задолго до Второй мировой войны).

Так что правда на стороне тех специалистов, которые утверждают, что главным психологическим эффектом приказа №227 («Ни шагу назад!»), был не страх, вызванный созданием заградотрядов и штрафбатов, а воодушевление, которое у солдат и офицеров нашли верно найденные слова чтимого ими вождя: «Отступать дальше – значит, загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину… Ни шагу назад! Таким теперь должен быть главный наш призыв. Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности. Наша Родина переживает тяжёлые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы нам это не стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникёрам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев – это значит обеспечить за нами победу».

Ведь не страх же перед заградотрядами подвиг командиров и бойцов зенитного полка, прикрывавшего Сталинградский тракторный завод, вступить в бой одновременно с самолётами и танками немцев и сражаться до последнего – как, например, сержант Чаусов, который даже оставшись у орудия один, продолжал вести бой. А когда большинство зенитчиков выбыли из строя, к орудиям встали девушки – телефонистки, прибористки, писари, повар. Полк отбил свыше двадцати атак, поразив 83 танка, 14 самолётов и уничтожив около трёх батальонов пехоты.

Подобных примеров можно привести великое множество – и не только из битвы за Сталинград. Уже в 4.25 22 июня старший лейтенант И.И. Иванов, израсходовав боекомплект, совершил первый в Великой Отечественной войне воздушный таран. За десть часов войны его подвиг повторили ещё семь лётчиков – трое из них при этом погибли. 14 июля 1941 года в условиях хорошей видимости четыре советских торпедных катера пошли в атаку на 48 кораблей противника.

Подвиг экипажа Николая Гастлелло, направившего свой горящий самолёт в скопление техники врага, повторили в годы войны более трёхсот лётчиков. Подвиг Александра Матросова, прикрывшего собой товарищей от пулемётного огня противника, повторили 402 человека.

Летом 1942 года во время ожесточённого боя немцы ворвались на позицию нашего миномётного расчёта. Тогда боец Ванахан Манзус взял мину и взорвал её о плиту миномёта. Во время Курской битвы, когда танки гитлеровцев прорвались на КП артиллерийской батареи, её командир, старший лейтенант Тульчинский, вызвал на себя огонь соседних дивизионов. У села Крутой Лог батальон капитана Бельгина 12 часов вёл бой с сотней танков противника, которых поддерживала пехота. Батальон выстоял, но из 450-и солдат и офицеров в живых остались 90. Среди погибших командир батальона, замполит, парторг и комсорг…

А работа в тылу! В 1941 году более двух тысяч предприятий были эвакуированы на Урал, в Сибирь, в Среднюю Азию. Уже через несколько недель они стали давать продукцию. Например, Московский авиазавод, перевезенный в Сибирь, уже через три недели после прибытия эшелонов на новое место выпустил первые самолёты. А через год он давал самолётов в 7,5 раз больше, чем до войны. М.З. Оленевский, который в 1941 году был главным инженером артиллерийского завода, вспоминал, что в октябре 41-го их директор представил в ГКО план выпуска пушек, предусматривающий увеличение производства в 18 раз! Причём, рост был не за счёт увеличения производственных мощностей, а за счёт выхода на более высокий уровень организации производства. Только за первый месяц инженерами и рабочими завода было подано 375 рационализаторских предложений.

В записях академика Патона, сделанных в годы Великой Отечественной войны, есть и такая: «Нашей основной заслугой я считаю то, что мы… внедряли новый скоростной метод сварки в промышленности. Мы не закрывались в своих кабинетах, содружество с заводами заставляло нас работать быстрее. За два года войны мы выполнили работу, на которую в мирных условиях потребовалось бы от пяти до восьми лет».

Всё это позволило Советскому Союзу уже в декабре 1941 года остановить спад производства. В 1942-м начался его мощный рост. И к 1943-у Советский Союз выпускал орудий в четыре раза больше, чем Германия, на которую работала промышленность почти всей Европы, танков – в два, самолётов в два, снарядов в полтора раза больше. Сравните эти данные с приведенными ранее данными времён Первой мировой войны. А ведь промышленность царской России тогда не испытала столь тяжёлых потрясений. Надо отметить и то, что в 1944 году себестоимость военной продукции сократилась по сравнению с 1940 годом.

И ещё один не менее показательный факт. За 1941-1944 годы в Советском Союзе было заготовлено втрое больше зерна, нежели в царской России в годы Первой мировой войны.

Говоря о работе в тылу, тоже можно привести немало примеров проявления высокой духовности советских людей. Скажем, чтобы обеспечить перегрузку доставляемого в Ленинград по Дороге жизни угля из машин в вагоны, был сформирован «угольный батальон» из девушек-ленинградок. Как и все блокадники, они были истощены, однако не только справлялись с заданием, но выступили инициаторами движения «двухсотников» (200% плана за смену). Когда в апреле лёд ослаб, и было необходимо увеличить число рейсов, девушки ещё более повысили темп работы. Позже, когда лёд растаял и наступило межсезонье, девушки по своей инициативе занялись заготовкой дров для Ленинграда. При этом они ещё успевали и выпускать стенгазету, и проводить самодеятельные концерты.

С конца 80-х годов нередко встречается утверждение, будто такое проявление духа – это результат не советского воспитания, а традиционного русского патриотизма. Не намерен ставить под сомнение важность этого фактора – кстати, патриотизм (а как ещё назвать приоритет интересов страны), как было показано выше, являлся неотъемлемой частью советского воспитания. Но значение коммунистической идейности тоже было очень велико.

Это ведь не миф, что многие бойцы перед боем писали: «Считайте меня коммунистом» - подобных записок-завещаний немало хранится в Центральном музее вооружённых Сил. Есть среди них и письмо, найденное при раскопках братских могил участников Аджи-Мушкайской обороны: «К большевикам и всем народам СССР! Я небольшой по важности человек. Я только коммунист-большевик и гражданин СССР. И если я умер, так пусть помнят и никогда не забывают наши дети, братья, сёстры и родные, что эта смерть была борьбой за коммунизм, за дело рабочих и крестьян, за дело партии Ленина и Сталина! Чебаненко».

А в залитом кровью партбилете погибшего под деревней Фокино 20-летнего комбата Геннадия Потёмкина была такая записка:

«Я клянусь – не ворвётся враг в траншею мою!

А погибнуть придётся – так погибну в бою.

Чтоб глядели с любовью через тысячи лет

На окрашенный кровью мой партийный билет».

Не менее красноречив документ, хранящийся в московском музее Пограничных войск – написанный на обгорелом клочке обоев протокол партийного собрания. История его такова: во время боёв на подступах к Орджоникидзе четверо бойцов 26-го погранполка, оборонявшихся в дзоте, были окружены немцами. Решили стоять до конца. Из четверых двое были коммунистами, один комсомольцем, один – беспартийным. И когда гибель казалась неминуемой, беспартийный подал заявление о приёме в партию. Так и появился «Протокол общего партийного собрания заставы №12, 4 ноября 1942 года». «Присутствовали: Михеев и Куприянов. Повестка дня: слушали товарища Алтунина Фёдора Григорьевича. Заявление о приёме в партию во время боя…».

По современным данным Центрального музея ВС, в годы войны в партию вступило около трёх миллионов человек. Все они знали, что единственная «привилегия», которую они при этом обретают: первыми идти на самые опасные задания. К сведению: почти каждый второй коммунист-фронтовик погиб.

Авторитет партии и до того высокий в годы войны стал колоссальным. Потому что, как свидетельствовал Пётр Абовин-Егидес, подвергавшийся репрессиям и при Сталине, и при Брежневе, но специально приехавший в 1992 году из Франции в Москву, чтобы на слушании по «делу КПСС» дать показания в пользу партии: «На фронте я своими глазами видел, как героически коммунисты сражались с фашистами. А кто создавал и возглавлял партизанские отряды? Вся Великая Отечественная против фашизма выиграна на фронте и в тылу под руководством коммунистов». Показательно, что в годы войны в партию вступили немало «старых» интеллигентов – например, академик Евгений Оскарович Патон (в возрасте 73 лет), актёр Амвросий Бучма (в 51 год), учёный-радиотехник Аксель Иванович Берг (в 51 год)…

Александр Штейн, работавший в годы войны в Ленинграде, писал: «Моряки, уходившие с нашего корабля на сухопутье, непременно хотели своим обликом походить на моряков 1919 года, виденных им в кинофильмах… И я понял тогда, в сентябре, понял, несмотря на всё: не будь того, ради чего и во имя чего жило наше поколение, никогда не удержался Ленинград, как не удержались Париж, Варшава. Белград, вся Европа. Значит, всё было не зря».

Писатель Андрей Платонов не скрывал, что многого не приемлет в советской действительности, из-за чего был в опале. Но вот что он писал об увиденном и почувствованном в боях Великой Отечественной. Приведу строки из его рассказа «Одухотворённые люди» о бойцах, остановивших ценой своей жизни немецкие танки: «Тогда в своей свободной силе и яростном восторге дрогнуло сердце Николая Фильченко. Перед ним, возле него было его счастье и его высшая жизнь, и он её сейчас жадно и страстно переживает, припав к земле в слезах радости, потому что сама гнетущая смерть сейчас остановится на его теле и падёт в бессилии на землю по воле его сердца. И с него, быть может, начнётся освобождение мирного человечества, чувство к которому в нём рождено любовью матери, Лениным и Советской Родиной».

Столь обожаемый «демократами» В. Гроссман в своё время писал о защитниках Сталинграда: «В этой военной суровости лиц и одежд… в этом тесном боевом единении рабочих, красноармейцев, краснофлотцев, сидевших рядом плечом к плечу, проявилась вечная бессмертная мощь советского народа, сила Великой Октябрьской социалистической революции».

Казалось бы, полковник царской армии Карбышев как раз должен был явить образец «чисто русского» патриотизма. Однако в лагерной справке Дмитрий Михайлович характеризуется немцами так: «Кадровый офицер старой русской армии, человек, которому перевалило за 60, оказался насквозь заражённым большевистским духом».

Геббельс в «Последних записках» признаёт: «Советские генералы не только фанатично верят в большевизм, но и не менее фанатично борются за его победу, что, конечно, говорит о колоссальном превосходстве советского генералитета». А Геринг на Нюрнбергском процессе горько сожалел: «Как выяснилось во время войны, мы многого не знали… Главное, мы не знали и не поняли советских русских». По этому поводу секретарь Британского Мемориального фонда Джин Тернер заметила: «Запад настолько оболгал социализм, что нацистские стратеги стали заложниками самообмана».

Чарли Чаплин говорил в годы войны: «Я не знаю, что такое коммунизм, но если он создаёт людей, подобных тем, что сражаются на русском фронте, мы должны уважать его».

Высочайшую оценку советских достижений в духовной сфере и прочности укоренения коммунистической идеологии, в сущности, содержит пресловутый «план Даллеса» по подрыву устоев советского общества, разработанный вскоре после Второй мировой войны. В числе первоочередных он выдвигал такие задачи:

- «Посеяв там (в сознании людей) хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить» – значит, советские ценности, во-первых, были, даже по мнению разработчиков плана, истинными, а во-вторых, они действительно были в то время основой сознания определяюще большого числа людей.

- «…отучим художников, отобьём у них охоту заниматься изображением, исследованием тех процессов, которые происходят в глубине народных масс» – значит, художники действительно по своей охоте, а не по указке партийных идеологов интересовались в те времена жизнью народа.

- «Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого» - значит, честность и порядочность действительно определяли поведение людей.

- «Будем вырывать духовные корни большевизма, опошлять и уничтожать основы народной нравственности» - значит, духовные корни большевизма прочно укоренились в людях, как и народная нравственность; кстати, то, что это дано в «плане Даллеса» через запятую, свидетельствует: его разработчики, в отличие от нынешних правых патриотов, считали духовные корни большевизма и народную нравственность явлениями одного порядка.

«План Даллеса» - сугубо служебный документ, а не пропагандистский материал. И по нему видно, что никаких иллюзий вроде того, что подрыв идеологических устоев советского социализма приведёт к оздоровлению общества, его авторы не питали; они ясно отдавали себе отчёт в том, что их разрушение связано с деградацией общества и растлением людей.

Собственно говоря, даже многие «новомышленцы» - от одиозных фигур типа М. Захарова до серьёзных аналитиков – не отрицают того, что люди в советском обществе исповедовали иную, чем на Западе, систему ценностей. Только они интерпретируют это по-своему. Скажем, ставят не в заслугу, а в вину советскому воспитанию то, что под его воздействием сознание людей перестало воспринимать частную собственность как естественную закономерность, что в нём исчезло стремление заработать побольше денег, что собственная корысть сделалась для него неправедной и нелегитимной.

«Сталинизм попытался, и небезуспешно, переделать саму природу человека, - обвинял д-р Рябков. – Такое противоестественное состояние затем обосновали теоретики – апологеты разумных потребностей. Вот и лишилось общество движителя прогресса. Ибо только при неограниченно растущих потребностях (из контекста статьи очевидно, что речь идёт сугубо о материальных потребностях) каждого гражданина оно может двигаться вперёд». Кстати, когда писалась эта статья, книги Печчеи и Фромма, показавшие, куда завело человечество движение с подобными ориентирами, уже были изданы в СССР.

В передаче «Радио-1» журналистка отнюдь не отрицала, что при советском строе «человек не спрашивал: сколько мне заплатят за мой труд, а спрашивал: что надо делать?» - но резюмировала в духе Когана-младшего: «Это свидетельствует о том, насколько мало в Советском Союзе ценилась жизнь человека».

Когда псевдосоциалистическая «перестройка» переходила уже в откровенно антисоциалистические «радикальные реформы», журналист В. Парфёнов, пропагандируя благотворность роста цен, ставил в вину советской социалистической системе высокую степень социальной защищённости людей – мол, «из-за неоправданно низких цен на хлеб и другие продукты питания» человек мог «за случайные полсотни прохлаждаться».

Режиссёр Андрей Кончаловский попрекал прошлое за то, что «у нас была заповедь: возлюби ближнего своего как себя самого, - а надо было именно себя сначала возлюбить». Он же сетовал: нас учили, что «удел таланта – бороться за святое дело», а надо было учить «уметь продать себя».

Актёр Лев Прыгунов обвинял советское кино в том, что оно ставило целью «воспитать человека, который бы, как Александр Матросов, мог броситься на амбразуру»…

Фактически всё это признание величайших достижений Советской власти в деле гуманистического воспитания людей. Но поскольку эти оценки дают те, кто исповедует потребительскую идеологию, то возвышение духа они воспринимают, как уродование сознания.

При этом и Прыгунов, и Войнович, и бывший воспеватель борцов за Советскую Родину, переквалифицировавшийся с изменением политической конъюнктуры в антисоветчика В. Быков, и академик Д. Лихачёв высказывали твёрдую убеждённость в очень высокой эффективности коммунистического воспитания в те годы, когда оно было действительно коммунистическим; в том, что люди, его усвоившие, «неисправимы». И потому для полного торжества радикальных реформ «нужно, чтобы поумирали эти люди» (цитирую «великого гуманиста» Д. Лихачёва).

Замечу, что немалое число тех, кто в своё время открыто боролся с Советской властью, а не принимал с фигой в кармане от неё почести и награды за ревностное прислуживание, позже оценивали происходящее в стране в советское время с куда больше симпатией.

Патриарх Тихон, о котором ныне антисоветчики вспоминают лишь как о враге большевиков, увидев созидательные дела и стремления новой власти, радикально изменил свою позицию. Незадолго перед кончиной (когда никакие «привходящие» обстоятельства уже значения иметь не могли) он призвал «всех возлюбленных чад богохранимой Церкви Российской» не к терпению и смирению – к тому, чтобы «в сие ответственное время строительства общества благосостояния народа слиться с нами в горячей молитве Всевышнему о ниспослании помощи рабоче-крестьянской власти в её трудах для общего блага».

Глава военного духовенства Белой армии на Юге России митрополит Вениамин, эмигрировавший вместе с войсками Врангеля, писал в 1945 году: «Не случайно сотрудничество Церкви с Советской властью, а искренно… Религиозный дух Церкви пойдёт параллельно с социализмом… Советская Россия чрезвычайно сильная – самая сильная – страна в мире. Потому что к власти пришёл сам народ – через большевистскую партию… Народ поддержал новую идеологию: сотрудничество трудящихся. Идею братства трудящихся. Идеологию дружбы народов не только в одном Советском Союзе, но и в других странах. Идеологию служения».

Н.В. Устрялов, который писал о себе: «Принимал живейшее участие в белой борьбе» (уточним: на стороне Колчака), пришёл к мнению: «Когда умрёт личная злоба и наступит История, тогда уже все навсегда и окончательно поймут, что Ленин наш, что Ленин подлинный сын России, её национальный герой, рядом с Дмитрием Донским, Петром Великим и Толстым».

Устрялов написал это, когда уже перешёл от борьбы с Советской властью, к сотрудничеству с ней. А вот один из главных идеологов Белого движения на Юге России Василий Шульгин признал, что «нельзя не видеть, что русский язык опять занял шестую часть суши», что «большевики восстанавливают военное могущество России, восстанавливают границы Российской державы», задолго до того, как принял решение, несмотря на неизбежное наказание, вернуться на Родину. Это слова из его воспоминаний написанных вскоре после того, как Шульгин с другими белогвардейцами был вынужден бежать из Советской страны.

Давний противник большевиков бывший лидер партии кадетов П.Н. Милюков незадолго до смерти в эмиграции признал: «Русский народ не только принял советский режим как факт, он примирился с его недостатками и оценил его преимущества. Советский гражданин гордится своей принадлежностью к режиму».

Философ Л.П. Карсавин, который из-за критического отношения к новой власти был выслан большевиками из страны, в эмиграции пришёл к выводу: «По существу своему политика большевиков была если не лучшим, то во всяком случае достаточным и, при данных условиях, может быть единственно пригодным средством для сохранения русской государственности и культуры».

Ничего удивительного в таком изменении отношения бывших врагов большевиков к новой власти нет. После того, как именно большевики восстановили величие исторической Российской державы, а потом и подняли его до ещё невиданного уровня, отношение к их делам, по сути дела, стало для русских людей любых политических взглядов критерием подлинного патриотизма. Великий князь Александр Михайлович в своих воспоминаниях приводит слова, сказанные ему одним из европейских монархов: «Если то, что Вы любили в России, сводилось единственно к вашей семье, то Вы никогда не сможете простить Советы. Но если Вам суждено прожить свою жизнь, подобно мне, желая сохранения империи, будь то под нынешним знаменем или под красным флагом победившей революции – то зачем колебаться? Почему не найти в себе достаточно мужества и признать достижения тех, кто сменил вас?».

…Не приходится удивляться и тому, что бывшие чиновники КПСС, включая высокопоставленных, и бывшие воспеватели советского строя, с лёгкостью флюгера переключились на очернение всего советского. Потому что и прежде и ныне они беззаветно любят только себя и готовы на любую подлость и низость ради своего благоденствия…

Дух советского общества вызывал восхищение у многих людей капиталистических стран. Рабиндранат Тагор, познакомившись с жизнью нашей страны в 1930 году, пришёл к заключению: «Экономически они ещё очень слабы, но зато их духовная мощь неизмерима». Австралиец Фрэнк Харди книгу впечатление от поездки по Советскому Союзу 50-х годов назвал «Путешествие в будущее». В ней он, в частности, отметил: «Наибольшее впечатление на нас произвёл новый человек, рождённый новым обществом. Советские люди покончили с философией «каждый за себя», которую воспитывает в людях капитализм… В их печати и литературе не прославляются преступления и корыстолюбие… Они пользуются величайшей интеллектуальной свободой».

Австрийский пианист Артуро Микельанджели, побывав в СССР в начале 60-х годов, делился: «Там духовная пища всё ещё больше значит, чем материальная». А выдающийся футболист Пеле говорил: «Мне нравятся советские люди – нравятся тем, что это единственный народ, не заражённый духом коммерции и наживы».

Американский профессор Говард Парсонс уже в «перестроечное» время сказал: «Первому в истории социалистическому государству было трудно. Оно не миновало в своём развитии серьёзных проблем и ошибок – как объективных, так и тех, избежать которых было не только нужно, но и можно. Но при всём этом ни в коем случае нельзя забывать о ваших поистине великих достижениях, которые продемонстрировали всему миру потенциальные возможности, заложенные в социализме… Весь мир убедился, на что способны свободные труженики».

Отдавали должное высокой духовности советского общества и те западные интеллигенты, которые к политической системе СССР относились без симпатий. Скажем, итальянский режиссёр Федерико Феллини, который приезжал в нашу страну в начале 60-х, так передал своё ощущение атмосферы советской жизни: «Когда я был в Советском Союзе, я прежде всего ощущал христианское чувство бытия». А швейцарский писатель Фридрих Дюрренматт утверждал: «Духовность – сильнейшее оружие России».

Один из важнейших принципов коммунистического учения – интернационализм. И большевики с первых шагов созидания нового общества руководствовались им. В начале 20-х годов голодающая и разорённая Россия делилась с другими советскими народами продовольствием. Тысячи специалистов из более развитых республик ехали в отсталые, чтобы помочь их развитию.

Благодаря такой поддержке, экономика республик Азии стремительно развивалась. Валовая продукция промышленности от 1913 года к середине 50-х выросла в Узбекистане в 18 раз, в Туркмении в 21 раз, в Таджикистане в 35 раз, в Казахстане в 20 раз, в Киргизии в 50 раз. Во всех них были построены сотни новых предприятий, многие из которых имели важное значение для народного хозяйства всей страны – например, медеплавильный завод в Балхаше, Актюбинский завод ферросплавов, Усть-Каменогорский свинцово-цинковый комбинат, Чимкентский цементный завод, Ташкентский текстильный комбинат, электрохимический завод в Чирчике, Ошский шёлкокомбинат, Ашхабадская шёлкомотальная фабрика, Сталинабадский хлопчатобумажный комбинат, Ленинабадский шёлкокомбинат…

В этот же период в несколько раз увеличились сети железнодорожных путей и автомобильных дорог; многократно выросло производство электроэнергии – от нескольких сот раз, как в Туркмении (в 266 раз), до нескольких тысяч раз, как в Казахстане (в 5280 раз).

Для республик Азии огромное значение имели ирригационные работы, осуществлённые в годы первых пятилеток. Скажем, в Киргизии, благодаря им, удалось почти вдвое увеличить посевные площади, в Туркмении – увеличить посевные площади хлопчатника в 2,7 раза. Создание Большого Ферганского канала превратило земли, именуемые прежде Голодной степью, в житницу Узбекистана и Чимкентской области Казахстана.

В республики Азии ехали не только инженеры, техники, квалифицированные рабочие, но и учителя, врачи, учёные. Их знания и стремление помочь народам этих республик – при поддержке Советской власти – позволили в очень короткий срок радикально изменить положение в социально-культурной сфере. Так, до революции на территории, которая потом стала Узбекской ССР, было 63 больницы (997 коек) и 126 врачей. И это едва ли не самые благополучные показатели. К примеру, на территории будущей Туркменской ССР было 13 больниц (300 коек) и 70 врачей, а Таджикской ССР – вообще одна больница на 40 коек. К середине 50-х годов положение стало таким: Узбекистан – свыше 700 больниц (52 тысячи коек), почти 10 тысяч врачей; Туркмения – 300 больниц (12 тысяч коек) , 2570 врачей; Таджикистан – 225 больниц (свыше 11-и тысяч коек), 2117 врачей; Казахстан – 1545 больниц (свыше 62 тысяч коек), 10200 врачей; Киргизия – 267 больниц (свыше 11-и тысяч коек), 2565 врачей. Во всех республиках были созданы специализированные лечебные заведения, детские поликлиники и больницы, о чём до революции не приходилось даже мечтать. Были организованы санитарные авиастанции – для оказания помощи жителям отдалённых посёлков и людям, работающим на пастбищах.

Подобный перелом произошёл и в деле образования. На наиболее благополучной в этом отношении территории Казахстана до революции было около двух тысяч общеобразовательных школ, в которых учились около ста тысяч детей. В других регионах ситуация была существенно хуже. Скажем, Народный Комиссариат Таджикистана в 1925 году издал приказ №1: «Принять на учёт всех работников отдела народного образования, учителей, служащих». Таких оказалось всего 31 человек, которые работали в четырёх интернатах и трёх начальных школах, где обучались 152 ребёнка. Средних специальных, а тем более высших учебных заведений в будущих советских республиках Азии до революции почти не было.

К середине 50-х годов в Казахской ССР было 9449 общеобразовательных школ, в которых учились 1435740 детей, 142 ССУЗа; в Таджикской ССР – свыше 2600 школ (более 330 тысяч учащихся), 25 ССУзов; аналогичная картина была и в других республиках. Кроме того, в каждой из них действовали десятки школ рабочей и сельской молодёжи, в каждой были созданы ВУЗы – от 6-и в Туркмении до 31-го в Узбекистане.

До революции своих научных учреждений на территории республик Азии не было. В 20-е годы в них отправились учёные, которые не только сами вели исследования, но и помогали в создании национальных научных организаций. Потом, как правило, в республиках создавалась база Академии Наук СССР, затем она преобразовывалась в филиал АН СССР, а на его основе образовывались республиканские Академии Наук – в Узбекистане в 1943, в Казахстане – в 46-м, в Туркмении и Таджикистане – в 51-м, в Киргизии – в 54-м. В середине 50-х годов в каждой республике функционировали уже десятки научных учреждений.

В советских республиках Азии создавались театры, ансамбли, представляющие национальные традиции песни и танца; открывались сотни и тысячи клубных учреждений и массовых библиотек. Многократно увеличилось издание книг. Например, в 1913 году в Казахстане было издано 13 книг общим тиражом в 4000 экземпляров, а в середине 50-х издавалось свыше тысячи книг (из них больше половины на казахском языке) общим тиражом более 10-и миллионов экземпляров.

В годы Советской власти – и тоже при помощи тогда истинно братских народов – динамично развивались республики Кавказа. Азербайджан и до революции был важнейшим в стране центром нефтедобычи. Теперь здесь же создавалась и мощная химическая промышленность, связанная с переработкой нефти (уровень её производства от 1913 года к 1940-му вырос в 50 раз); развивалось машиностроение, обслуживающее, прежде всего, нефтяную промышленность и сельское хозяйство (в этой отрасли уровень производства вырос от 1913-го года к 40-му в 21 раз). После Великой Отечественной войны начала создаваться ещё одна отрасль – металлургия.

В Грузии эффективное развитие получила тяжёлая промышленность. Тбилиси, Кутаиси, Рустави стали важными промышленными центрами союзного значения. В Армении были созданы крупные предприятия химической промышленности, металлургии, машиностроения. Во всех кавказских республиках была построена сеть электростанций, благодаря чему многократно увеличилось производство электроэнергии.

Как результат всего этого валовая продукция промышленности от 1913 года к середине 50-х выросла в Азербайджане в 14 раз, в Грузии в 31 раз, в Армении в 49 раз.

Во всех этих республиках в десятки раз увеличилось количество врачей и число больничных коек, многократно выросло число общеобразовательных школ и детей, занимающихся в них; стало намного больше средних специальных и высших учебных заведений, научных учреждений. Были созданы республиканские Академии Наук. В каждой республике действовало большое количество детских дошкольных учреждений, клубов и домов культуры. Их театры (особенно грузинские и армянские) завоевали европейскую известность. Фильмы грузинских кинематографистов получали самые престижные международные награды.

В мае 1981 года первый секретарь ЦК Компартии Грузии Э. Шеварнадзе в докладе, посвящённом 60-летию Грузинской ССР, говорил: «Ленинская национальная политика, дружба народов привели к подлинному расцвету Грузии. Немеркнущий свет Октября прорвал вековую тьму, вывел народ на широкую дорогу общественного прогресса… Дела в Грузии спорятся – и это результат поистине ленинской заботы партии о трудящихся Грузинской ССР, о гармоничном развитии всех её автономных формирований, переживающих сейчас настоящий расцвет. В Абхазской АССР, Аджарской АССР, Юго-Осетинской автономной области сегодня ускоренными темпами ведётся строительство новых промышленных предприятий, жилья, школ, больниц, культурных учреждений, прокладываются новые автострады, благоустраиваются курорты».

Но полностью достоинства Ленинской национальной политики выявились тогда, когда буржуазным националистам во главе с коммутантом Шеварнадзе удалось погасить свет Октября. За считанные годы недавно цветущая республика скатилась до такого уровня, что Шеварнадзе уже в ранге президента-антикоммуниста, но с прежней «цековской» риторикой заявил в 1994 году: «Если бы не помощь американского народа, грузинский народ в полном смысле этого слова голодал». А Южной Осетии и Абхазии отказ властей Грузии от Ленинской национальной политики принёс войны. Впрочем, разжигание национализма воспламенило войны не только в Грузии…

На одном из обсуждений в постсоветской Госдуме был приведен факт, красноречиво характеризующий национальную политику Советской власти: в ХХ веке в мире исчезли 20% наций и языков, - а в СССР из 165-и народностей и 122-х языков были сохранены все.

Эффективность большевистской национальной политики признавал даже враг большевиков философ С.Н. Трубецкой. В эмиграции он писал: «…разные туранские народы стали участвовать наравне с русскими в общегосударственном строительстве… Привлечение разных племён Евразии к общему государственному строительству, соединяя их в одну общую семью, заставит каждого из них смотреть на русскую государственность как на свою собственную, родную».

Особая тема – республики Прибалтики. С «подачи» главного идеолога «перестроечного» ЦК КПСС А.Н. Яковлева начались политические спекуляции на версии, будто присоединении их к Советскому Союзу было насильственным, против желания населения. Но вот что писала в корреспонденции из Литвы американская журналистка Анна Луиза Стронг:

«Я находилась в Литве весь период, когда шли выборы первого парламента и было принято решение стать частью СССР… Мои сообщения не подвергались цензуре. Мне было разрешено передвигаться без ограничений… Как и другие бесчисленные наблюдатели, я отметила, что военнослужащие Красной Армии держались в стороне от всех дискуссий прибалтийских политиков и от выборов, которые были делом исключительно самого народа… Повсюду быстро выявилась всеобщая поддержка идеи непосредственного вхождения в состав Советского Союза. Резолюции из провинции с требованием присоединиться к СССР потоком поступали в газеты, передавались по телефонным линиям, заполняли почтовые ящики официальных лиц».

Стронг отметила, что значительная часть интеллигенции была недовольна тем, как были организованы выборы в парламент, поскольку в них участвовала лишь одна партия – коммунистическая. Сама журналистка и объяснила, почему так получилось. Сметана, установив в 1926 году диктатуру, запретил компартию. В 1936 году он распустил вообще все партии. В условиях политических преследований Коммунистическая партия оказалась единственной, сумевшей сохранить свою организацию, уйдя в подполье. Поэтому после краха диктатуры («99% народа ликовало», - прокомментировала это событие Стронг) только коммунисты имели свою партию.

Впрочем, замечает американская журналистка, большую часть народа проблема «одного списка» не волновала – «отсутствие другого списка не уменьшало энтузиазма крестьян и рабочих. Многие из них голосовали впервые в жизни».

Проверкой истинности результатов этого голосования стала Великая Отечественная война. Действительно, как сейчас со странной гордостью заявляют националисты, тысячи литовцев, латышей, эстонцев с оружием в руках служили гитлеровцам – в полиции, армейских подразделениях и даже в СС. Но ведь тысячи литовцев, латышей, эстонцев защищали Советскую власть в партизанских отрядах и подполье; многие десятки тысяч – в рядах Красной Армии.

После освобождения Прибалтики от немцев сюда из разных республик Советского Союза приехало немалое число специалистов, чтобы помочь восстановить разрушенную войной промышленность и вывести её на более высокий уровень. Общими усилиями были восстановлены и построены сотни предприятий, в том числе и такие мощные, как ВЭФ, вагоностроительный и электротехнический заводы в Риге, РАФ в Елгаве, станкостроительный завод «Жальгирис» и электромашиностроительный завод «Эльфа» в Вильнюсе, экскаваторный и электромашиностроительный заводы в Таллине. Значительно возросло производство электроэнергии. Как результат валовая продукция промышленности выросла с 1940 года к середине 50-х годов в Литве в 8 раз, в Латвии в 8,8 раз, в Эстонии – в 10 раз. На уровень лучших европейских показателей вышло сельское хозяйство этих республик.

Во всех них стало всеобщим школьное образование и общедоступным высшее. Значительно расширилась сеть клубных учреждений и массовых библиотек. Эффективное развитие получила национальная культура.

«Рождение литовского профессионального театра, - говорил в начале 80-х годов народный артист СССР Донатас Банионис, - не случайно совпадает с провозглашением Советской власти в 1918 году. Советская республика за несколько месяцев своего существования сумела позаботиться и о создании первого театра… За последующие 20 лет в буржуазной Литве был создан ещё только один театр. А через 20 лет после образования Литовской ССР их насчитывалось уже одиннадцать».

В буржуазной Литве, - как отмечал председатель правления Союза композиторов республики Витаутас Лаурушас, - композиторами было написано 6 симфоний, 3 инструментальных концерта, 4 струнных квартета, 5 опер – в советское время эти показатели выглядят так: 75 – 85 – 49 – 32. Плодотворно работали литовские писатели и поэты, художники, кинематографисты. И прав был Банионис, заметив, что «в маленькой Литве ныне создаются художественные ценности большого масштаба, значение которых выходит за рамки одной нации, одной республики, вливается в процесс мировых достижений». Подобную оценку можно дать и развитию культуры в Латвии и Эстонии.

Нелепо звучат нынешние обвинения националистов Советской власти в том, что она будто бы ущемляла права коренных наций республик Прибалтики. Официальные данные свидетельствуют о совершенно ином. Например, в Латвии в 1987 году среди рабочих латышей и впрямь было только 47,6%. Зато среди ректоров вузов – 70%, среди депутатов Советов всех уровней – 76,1%, среди работников Верховного Суда – 79%, среди министров – 83%.

Особенно наглядно результаты большевистского интернационального воспитания советских людей проявлялись в экстремальных ситуациях. Гитлер и его приближённые были уверены, что война вызовет антагонизм между народами СССР. Однако народы нашей страны (за небольшим исключением) лишь сплотились в общей борьбе с агрессором. Люди всех национальностей воевали на фронтах, работали на победу в тылу.

Миллионы людей из Белоруссии, Украины, России оказались, как сейчас принято говорить, беженцами. Но – в отличие от постсоветского времени – никаких проблем с их статусом и правами не возникало. Юридические положения были не нужны в условиях подлинно братских отношений между советскими людьми. Профессор С.Г. Кара-Мурза в 90-е годы вспоминал: «Тогда я, ребёнок, убедился, что могу пройти до Тихого океана, и в каждом доме я буду родным – хоть в избе, хоть в юрте, хоть в яранге».

После землетрясений в Ашхабаде в 1948 году и в Ташкенте в 1966-м все республики Союза помогали пострадавшим от бедствия и участвовали в восстановлении этих городов – направляли как медикаменты, продовольствие, так и специалистов. Каждая республика брала шефство над восстановлением определённого района города. В очень короткое время Ашхабад и Ташкент были возрождены, причём, в Ташкенте «по ходу дела» заодно построили метро.

Западногерманский публицист Эмиль Карлебах (один из основателей известной газеты «Франкфуртер Рундшау») назвал возрождение Ташкента чудом. Он провёл параллель между его судьбой и судьбой итальянского города Беличе, где через 12 лет после землетрясения «пострадавшие от него люди – 35 тысяч – по-прежнему живут во временных бараках, жалких конурах без света и каких-либо санитарных удобств».

«Эти 60 лет (существования СССР), - пишет Карлебах, - являют собой уникальный пример того, как могут люди более ста национальностей трудиться сообща, радоваться и печалиться вместе, идти единым путём к общей цели».

Интерниационализм был ориентиром и внешней политики Советской власти. Десятилетиями наша держава помогала развивающимся странам – причём, обычно на льготных условиях, порой даже терпя при этом материальный убыток. Поставляли продовольствие голодающим и медикаменты для больных, нефть и оборудование для промышленности. Советские специалисты разминировали, лечили, учили, строили заводы и электростанции.

Доктор геолого-минералогических наук Николай Запивалов вспоминал: «В 1955 году специалисты из разных республик СССР приехали в Индию, и с помощью своих методов, технологий, техники, за счёт финансовой поддержки Советского Союза создали в кратчайшие сроки мощную нефтяную промышленность в стране, только что ставшей независимым государством».

Нередко созданные при помощи Советского Союза предприятия имели для развивающихся стран жизненно важное значение. Например, уже в начале «нулевых» годов далёкие от просоветских настроений руководители Египта констатировали, что без Асуанского гидроузла сейчас голодало бы три четверти населения страны.

Индийский политолог А.К. Рой, размышляя в 90-е годы над уроками Октябрьской революции, назвал её «призывом покончить со всей империалистической эксплуатацией» и отметил, что «Советский Союз играл роль опоры для создания независимых экономик стран “третьего мира”».

При этом надо иметь в виду, что такая политика Советской власти отвечала – по крайней мере, в 20-60-е годы – настроению большинства советских людей, у которых интернационализм стал одним из устоев сознания. Оно не в лозунгах, а на деле вмещало в себя всю планету. Подавляющее большинство людей безоговорочно одобряли экономическую и военную помощь республиканской Испании и за событиями развернувшейся там гражданской войны – географически очень далёкой от них – следили так, словно она лично касалась каждого. Подобное отношение было в 60-е годы и к революции на Кубе. Я хорошо помню, с каким восторгом встречали белгородцы в начале 60-х годов делегацию Острова Свободы. И не только в книгах и фильмах, но и в жизни много раз было так, что рабочие по собственной инициативе отрабатывали смену в помощь попавшим в трудное положение людям других стран.

Американский философ и психолог Эрих Фромм исследовал воздействие социально-экономической системы западного типа на внутренний мир людей. Он пришёл к выводу, что «общество, принципами которого являются стяжательство, прибыль и собственность, порождает социальный характер, ориентированный на обладание». Результатом такой ориентации становится подчинение внутреннего мира людей алчности и собственничеству, что ведёт к подавлению духовного начала.

Подчеркну: в отличие от современных российских апологетов капитализма, он вовсе не считал алчность, собственничество и эгоизм присущими человеческой природе. «Другие экономические условия могут вызвать к жизни прямо противоположные стремления», - был убеждён Фромм.

В Советском Союзе в 30-50-е годы как раз и были созданы «другие экономические условия». Ещё в 1906 году Сталин определил, что «цель будущего производства – непосредственное удовлетворение потребностей общества… здесь не будет места для борьбы за прибыль». Став руководителем партии и правительства, он твёрдо придерживался курса на реализацию этого принципа – Сталин назвал его «Основным законом социализма».

И это не «идеологическая догма», как утверждают те, кто стремится скрыть кардинальное различие между подлинным социализмом и капитализмом, а принцип, определяющий сущность экономики. Кстати, это очень хорошо понимают «реформаторы». Так, заместитель министра экономического развития РФ Андрей Шаронов, докладывая 9 октября 2002 года в Госдуме пакет законов по реформе электроэнергетики, подчеркнул, что это «принципиальная мировоззренческая вещь» - «отношение к электроэнергии как к товару или как к социальному благу». Разницу между этими подходами миллионы граждан России теперь познают на практике своей жизни.

Такая особенность советской экономики вкупе с целенаправленными усилиями по духовному развитию народа и эффективной в тот период воспитательной работой позволили утвердить в сознании людей фундаментальные установки, действительно в корне отличающиеся от тех, которые доминируют в западном обществе.

Выдающийся писатель-гуманист Антуан де Сент-Экзюпери утверждал: «Быть человеком – это значит чувствовать, что ты за всё в ответе. Сгорать от стыда за нищету, хотя она как будто существует и не по твоей вине. Гордиться победой, которую одержали твои товарищи. И знать, что укладывая камень, помогаешь строить мир». Именно такой человек формировался в годы сталинского правления в советском обществе.

Нравственным идеалом для миллионов советских людей стало служение стране и народу, участие в строительстве нового общества. Знаменитый лётчик Михаил Громов говорил о своих коллегах: «Престиж Родины, её честь – вот, что было главным для нас. Но мы вовсе не были каким-то исключением в этом порыве. Каждый на своём посту стремился доблестным трудом возвеличить славу Отчизны».

Это стремление способствовало тому, что наиболее трудные, рискованные задания сделались престижными; участвовать в них люди считали делом чести. Тысячи комсомольцев добровольцами ехали на Дальний Восток строить в чрезвычайно тяжёлых условиях Комсомольск-на-Амуре. В их числе был и Алексей Маресьев, прославившийся потом, в годы Великой Отечественной войны как лётчик. Много позже он вспоминал о времени стройки: «Думал ли кто-нибудь из моих товарищей, что он совершает геройство? Мы знали, что на месте дремучей тайги должен быть построен город, и мы его строили».

Забота о благе страны сделалась одним из устоев сознания людей. Эта установка сохранялась даже у многих из тех, кто был несправедливо обижен властью. Белгородец Евгений Свиридов был репрессирован и провёл немало лет в лагере. Потом он описал этот период в документальной повести «Ивдельская тетрадь». В неё есть и такой эпизод.

Стояли свирепые морозы, при которых запрещалось выводить заключённых на работу. Но подготовка к лесосплаву не была завершена, что грозило обернуться потерей всего заготовленного леса…

«- Видать, и сегодня на работу не погонят, - сказал Шаровский, - мороз, кажется, стал ещё крепче.

- Вот и хорошо, - отозвался Никитин. – Нам он не страшен. Дровишки есть, пайку выписывают.

- Запань не успеем построить.

- А тебе-то какое дело?

- На льду реки в штабелях тысячи кубометров леса лежат. Если не задержать на запани – в океан смоет.

- А ты от этого что теряешь? – захохотал Никитин.

- Это как же так! – возмутился Шаровский. – Готовый лес смоет в океан, а шахты окажутся без крепёжной стойки. Шпалы тоже нужны.

- Кому нужны-то? - насмешливо спросил Никитин.

- Государству!

- Вот оно что! О государстве заботишься…- Никитин уже не улыбался. – Государство! Что же, за пайку заработанную мной потом и кровью, я ему спасибо говорить должен? Или за то, что бросили нас за колючую проволоку, обязан болеть душой о каких-то штабелях?!

- Ну и сволочь же ты! – вмешался в разговор сплавщик Сухов.

- Потише на поворотах, - угрожающе проговорил Никитин.

- Заткнись, паскуда! – подскочил к Никитину всегда молчаливый Носов.

- Бросьте волынку тянуть, - крикнул кто-то из игравших в домино. – Стоит ли вести разговор из-за пустяков.

- Стоит, - сказал бригадир. – И разговор не о пустяках. Шаровский прав. Не построим запань ко времени – лес погибнет.

- Никитину на это плевать. Он готов не только заштабелёванный лес пустить в океан, но и всю Россию-матушку с потрохами продать, фашист проклятый, - послышалось с верхних нар.

- Такой же фашист, как и ты, - огрызнулся Никитин. – Тут мы все равны, все одинаковые. У тебя, контрика, 58-я статья и у меня тоже.

- Статья-то одинаковая, да люди разные.

- Ладно, хватит, - остановил бригадир. – Сидеть в бараке, разумеется, лучше, чем вкалывать на морозе. А сидеть нельзя, беда на носу.

- Надо идти к начальнику лагпункта и просить, чтобы бригаду выпустили на работу, - сказал Шаровский.

- И я того же мнения. Ну, а остальные? – спросил бригадир. – Может, кто против?

Все молчали. Молчал и Никитин. Известное дело, против течения бревно не плывёт…

Вечером инженер сплава доложил: дневную норму бригада выполнила на 150%».

Многие миллионы советских людей видели главный смысл своего труда в строительстве нового мира. Он не только в выдвинутом Сталиным призыве, но и в действительности превращался в «в дело чести, в дело славы, дело доблести и геройства». Ориентация на высокий идеал придавала труду духовное наполнение, открывала новые стимулы. Бывший начальник электротехнической лаборатории Братской ГЭС Е.Н. Устюжанинов рассказывал, что очень многие стремились на эту электростанцию – в том числе, и те, кто на прежнем месте работы получал больше. А трудиться здесь на первых порах приходилось в весьма напряжённом режиме. Что же влекло людей? «Мы чувствовали себя участниками преобразования Сибири. Мы отдавали этому все силы, всю энергию. Нам доверили самую мощную в мире в то время ГЭС, и это накладывало ответственность и давало чувство гордости».

А.С. Заболотников, который был ведущим конструктором СКБ Сухого, вспоминал, что при работе над новой модификацией самолёта возникли серьёзные проблемы. Конструктором узла, вызвавшего трудности, назначили Жаворонкова. Но все понимали, что задача крайне сложная. И по собственной инициативе конструкторы образовали коллектив, который начал работать с Жаворонковым, хотя все и сами были очень загружены. Так работали пять месяцев – «И это безо всякого вознаграждения!». Подразумевается вознаграждение материальное. Потому что удовлетворение от успешного решения задачи и чувство выполненного долга для таких людей было немалым моральным вознаграждением.

Одухотворённое отношение к труду делало даже физический труд сферой раскрытия творческого потенциала человека. Писатель Илья Эренбург обращался к рабочим-новаторам: «Вы узнали самую большую человеческую радость – открытие!.. Люди почему-то думали, что есть труд высокий и труд низкий. Они думали, что вдохновение способно водить кистью, но не киркой. Пала глухая стена между художником и ткачихой, и в духоте шахт люди добывают не только тонны угля, но высочайшее вдохновение мастера… У нас с вами одни муки, одни радости. Назовём их прямо: это муки и радости творчества».

Быть может, это коммунистическая пропаганда? Но и французский писатель Ромен Роллан, который подчёркивал, что «никогда не разделял идей русского большевизма», побывав в СССР в середине 30-х годов, увидел, в сущности, то же самое: «Это, очевидно, колоссальное пробуждение человеческого сознания в области труда. Оно возможно только в настоящем социалистическом обществе, где рабочий чувствует себя хозяином, а не эксплуатируемым, где он работает не для обогащения чуждого ему класса, а для всего общества».

В перестроечные и дальнейшие годы демпропагандисты вылили на стахановцев немало грязи. Расхожим стало утверждение, будто рекорд Стаханова (почти 15 норм за смену) был «липой», организованной и вознесённой для прославления социализма. Но ведь со Стахановым сразу разгорелось соревнование. Василий Поздняков тут же лишь немного не дотянул до достижения Стаханова; всего через четыре дня Мирон Дюканов превзошёл его; на следующий после этого день Дмитрий Концевалов превысил и этот результат, но и его рекорд продержался всего сутки. Затем Стаханов вернул рекорд, потом Никита Изотов вышел вперёд… В таком соревновании говорить о «липе» просто абсурдно – за работой рекордсменов внимательно следили. И, главное, когда метод новаторов освоили все шахтёры, то на уровень недавно ещё рекордной выработки вышли сотни шахтёров. К примеру, в Копейске к ноябрю 1935 года (т.е. через два месяца после первого рекорда Стаханова) было уже около 700 стахановцев. А позже вчерашние рекордные показатели сделались рядовой выработкой.

Стахановское движение быстро приобрело очень широкий размах, и оно увлекло не только шахтёров. Не меньшую известность, чем Стаханов, приобрели ткачихи Евдокия и Мария Виноградовы, кузнец Александр Бусыгин, железнодорожник Пётр Кривонос, трактористка Паша Ангелина, рабочий лесопильного завода Василий Мусинский и немало других новаторов в самых разных профессиях.

Подчеркну: рекордные трудовые достижения были результатом не просто высокого напряжения в работе, но именно творческого к ней отношения – поиска принципиально новых методов труда и способов его организации. Убедительным признанием советских новаций стало то, что эти методы стремились перенять авторитетные руководители капиталистического производства. Журналистка Елена Микулина, занимавшаяся Стахановским движением, в 90-е годы вспоминала, что на Горьковский завод к Бусыгину, перенимать его опыт, посылал своего представителя Форд, что метод самоконтроля на конвейере (каждая следующая работница контролирует качество операции предыдущей), внедрённый в 40-е годы Клавдией Зеновой, потом с успехом был применён в цехах крупной американской фирмы «Зайтек». Направленный правительством Ф.Д. Рузвельта в СССР для изучения советского опыта профессор Р. Тагвелл, резюмировал свои наблюдения: «В России мы уже видим будущее».

Сын выдающегося скрипача Леонида Когана в середине 90-х годов с озлоблением говорил, что в советское время «труд артистов рабски эксплуатировался», что «львиная доля того, что они зарабатывали, почему-то отчислялась государству». Рассмотрим обе части этого утверждения.

«Рабски эксплуатировался» - надо понимать, артистам приходилось слишком много работать и в том числе, делать то, что им особой выгоды не приносило. Но с позиции системы ценностей того времени, для людей, её исповедующих, труд стал, говоря словами Юрия Германа, «делом, которому ты служишь». И относились к нему соответственно.

Актёр Евгений Самойлов вспоминал, что очень многим обязан выдающемуся ленинградскому трагику Юрию Михайловичу Юрьеву. Тот, приезжая в Москву, занимался с молодым артистом, разумеется, совершенно безвозмездно: «Я ходил к нему на Тверскую, где он останавливался, и часами этот мастер «проходил» со мной «Эрнани» Гюго – приобщал меня на этом материале к классическому романтизму». Муж известной скрипачки Леонарды Бруштейн Андрей Костин рассказывал, что она охотно соглашалась выступать с произведениями начинающих композиторов, хотя платили за такие концерты мало. Делала она это из желания помочь молодым. «Я насчитал свыше 600 произведений, впервые исполненных ею».

Народного артиста СССР скрипача Давида Ойстраха врачи поставили перед альтернативой: либо прекращение концертной деятельности, спокойное размеренное существование – и достаточно долгая жизнь, либо скорая смерть. Давид Фёдорович прожил ещё девять месяцев – девять месяцев активнейшей творческой жизни. Какой-то финансовой необходимости в этом не было: переключись Ойстрах полностью на преподавательскую деятельность, чего требовали врачи, как профессор получал бы немало. Просто творчество для артиста было смыслом бытия.

Замечу, что это далеко не единичный случай, когда смертельно больные люди до последней возможности продолжали служить своему делу – вспомним, хотя бы, режиссёра Владимира Скуйбина, певца Георга Отса, актрису Веру Марецкую. Автор вполне «демократического» еженедельника «Семь дней» Александр Шерель, рассказывая, как Марецкая, уже зная, что обречена, по ночам «сбегала» из Кунцевской больницы в Дом звукозаписи и там по несколько часов работала, делает вывод, что ею двигала, прежде всего, «всепобеждающая страсть, которая неподвластна ни возрасту, ни болезням – неуёмноё желание работать».

Естественно, такое отношение к своему делу было характерно не только для артистов. Учёный-ядерщик академик Е.А. Нечин рассказывал, что хотя у них рабочий день официально был до 5-и часов, но считалось нормой работать часов до 10-и вечера; академик Ю.Б. Харитон, уже перешагнув рубеж 80 лет, по-прежнему работал до ночи и без выходных.

Что касается размеров оплаты, то, действительно, значительная часть валютных заработков мастеров искусств шла государству, - чтобы оно могло, например, обеспечивать учёбу детей музыке за символическую плату или вообще бесплатно – как учился, скажем, Лёня Коган, который ребёнком остался без отца и вырос в великого музыканта отнюдь не благодаря частным урокам доброго дяди.

Впрочем, уровень благосостояния ведущих работников культуры и науки был и так много выше, чем у подавляющего большинства остальных людей. Писатель Виктор Розов говорил: «Академик получал более высокую, чем другие, зарплату, имел дачу, особенно хорошую квартиру… или гениальный актёр, талантливый писатель». К примеру, Николай Погодин как-то за год заработал около ста тысяч рублей – много больше, чем самый высокооплачиваемый работник партии или правительства.

Но главное в другом: в советской системе ценностей 30-50-х годов приоритетное значение имели общественные интересы. Николай Островский говорил: «Жить только для семьи – животный эгоизм, жить для одного человека – низость, жить только для себя – позор». Быть может, такая точка зрения – это лишь образчик «коммунистического фанатизма»? Нет, это именно проявление в реальной жизни принципов гуманистической идеологии. Показательно, что примерно в то же время, крайне антисоветски настроенный религиозный философ Иван Ильин, высказал ту же идею, и не менее резко: «Если кто-нибудь удовлетворяется устройством своей личной карьеры и пренебрегает благополучием народа и расцветом его социальной жизни, то он является предателем своего народа и государственным преступником».

И очень многие советские люди того времени разделяли кредо одного из конструкторов «Катюш» И. Гвая, которое он изложил стихами в альбоме своей дочери:

«Понимаешь, отец не имеет в излишке

Ни добра в сундуке, ни рублей на сберкнижке.

Но державу на тысячи вёрст протяженьем

Он считает своим основным сбереженьем».

Когда Чкалов совершил потрясший весь мир перелёт через Северный полюс в Америку, американские журналисты поинтересовались, богат ли он. Валерий Павлович ответил: «Да, у меня 200 миллионов» - «Рублей?» - «Нет, людей. Они работают на меня, а я – на них».

Такие ориентиры были в сознании значительной части интеллигенции. Напомню, что говорила Ольга Лепешинская: давать часть концертов безвозмездно мастера искусств считали делом чести. Выдающийся танцор Махмуд Эсамбаев уже в постсоветское время с гордостью заявил: «Я все деньги отдавал своей стране!» В 50-е годы академик А.Н. Несмеянов обратился в Политбюро ЦК КПСС с письмом, в котором говорил, что с его зарплатой сложилась ненормальная ситуация: занимая несколько должностей, он на каждой получает зарплату, и суммарный доход намного превышает потребности. Учёный просил оставить ему зарплату только по основной работе, а остальные деньги направлять на счёт детского дома.

Нередко люди перечисляли свои премии на какое-либо общественно значимое дело. К примеру, писатель Семён Бабаевский Сталинскую премию передал на ремонт разрушенного в войну Дома пионеров. Профессор И.И. Куколевский свою Сталинскую премию перечислил госпиталю в институте Склифосовского. Народный артист СССР певец Иван Козловский многие годы из своих средств систематически помогал музыкальной школе в родной Марьяновке…

Нетрудно объяснить и то, почему возникло столь разное отношение к деньгам. Лепешинская, Козловский, Михайлов, Эсамбаев, Кербель, Ойстрах, надеюсь, и Леонид Коган – представители подлинно социалистической интеллигенции, а Коган-младший – уже той, которая, говоря словами религиозного философа Николая Бердяева, заразилась «буржуазностью как категорией духовной и моральной» и, соответственно, имела совершенно иную систему ценностей.

Бескорыстие было присуще не только интеллигенции – всем людям, принявшим гуманистическую систему ценностей. Елена Микулина вспоминала, что, например, в Люберцах рабочие завода сельскохозяйственного машиностроения, посчитав, что за их труд установлены завышенные расценки, что идёт во вред государству, сами предложили их снизить.

Даже в 90-е годы, когда система ценностей общества радикально изменилась, и все самые мощные средства идеологического воздействия стали нацелены на уничтожение в сознании людей установок гуманистической идеологии (как «пережитка социализма»), немало представителей «сталинского» поколения сохраняли верность её принципам.

Первый секретарь Ленинградского обкома КПСС в начале 60-х годов В.С. Толстиков к старости имел только одну по-настоящему ценную вещь – картину Яна Рейтена «Прощание при отплытии». В разговоре с директором Эрмитажа Василий Сергеевич узнал, что в музее нет ни одной работы этого мастера – и тут же подарил картину Эрмитажу.

Василий Исаевич Молчанов всю молодость ездил по стройкам: трубопровод Баку – Батум, Кузнецкстрой, Комсомольск-на-Амуре, знаменитый нефтепровод через Татарский пролив, прокладке которого Ажаев посвятил роман «Далеко от Москвы»… Работал и за границей – не ради денег, а ради помощи другим народам. Богатства к старости не скопил. В начале 90-х годов супруги Молчановы обменяли двухкомнатную квартиру на меньшую – и практически всю доплату (шесть миллионов рублей 1993 года) передали на создание музея Жукова и мемориала на Прохоровском поле.

Впрочем, не стоит всё сводить к деньгам. Люди готовы были ради общественных интересов и на куда более серьёзные жертвы. Лётчик-испытатель Г. Мосолов говорил: «Я всегда старался понять, почему лётчики в сложнейшей ситуации, когда, казалось бы, все законы обязывают покинуть самолёт и спасать свою жизнь, стараются спасти гибнущую машину… Уверен – потому, что в людях было воспитано высокое чувство долга. И если мне скажут, что в критическую минуту человек не думает о долге, я соглашусь. Но если задолго до этой критической ситуации в нём было воспитано чувство ответственности за порученное дело, ответственности перед коллективом, перед Родиной, перед народом, его поступок будет без раздумий как результат воспитанной готовности пожертвовать собой ради машины, в которую вложен труд тысяч людей. И это не высокопарные слова. Свидетельство тому десятки могил настоящих ребят в Жуковском».

А сколько было случаев, когда люди не героических, а обычных профессий, спасая народной достояние, шли на смертельный риск, а порой и жертвовали жизнью – как, например, тракторист Анатолий Мерзлов, который погиб, спасая от пожара хлебное поле.

О периоде правления Сталина – особенно о 30-х годах – сейчас пишут, что страна жила в режиме «осаждённой крепости», что экономическое развитие имело мобилизационный характер и т.п. Это, несомненно, верно. Целый ряд норм того времени – в том числе и довольно жёстких – был продиктован такой особенностью.

Однако некоторые современные исследователи (речь не о фальсификаторах прошлого, о серьёзных исследователях) делают вывод, будто вследствие этого и само существование людей в те годы было, так сказать, в режиме постоянной жертвенности: с одной стороны, им приходилось очень напряжённо работать, а с другой, плоды их труда шли, главным образом, на укрепление мощи государства, а люди жили в материальном отношении весьма небогато; и жизнь их была серой, выматывающей и безрадостной. Но этот вывод в корне неверен. Его опровергает, к примеру, французский писатель Андрэ Жид. Он побывал в СССР в середине 30-х годов и не принял советской действительности. Но при этом даже он засвидетельствовал: «Налицо факт, русский народ кажется счастливым».

Эти исследователи упускают из виду главное. Для значительной части советских людей того времени труд – действительно очень напряжённый – был освещён высокой целью и полон смысла, он стал сферой раскрытия их духовных сил. И грандиозные свершения тех лет, участниками которых такие люди себя ощущали, воодушевляли, вдохновляли на ещё более напряжённый труд. Учёный и религиозный писатель (замечу, с лагерным «стажем») Михаил Антонов в статье 1992 года говорил о том времени: «Русский человек с неизвестной ему прежде силой почувствовал, что ему всё по плечу на этом свете, для него нет непреодолимых преград». В советских людях выработалось чувство социальной значимости, - утверждал в середине 90-х заведующий кафедрой культурологи Московского института электроники и математики Владимир Сапрыкин.

Благодаря всему этому, атмосфера в обществе была отнюдь не серой и безрадостной. Маршал Г.К. Жуков вспоминал о «времени предвоенном»: «Оно отличалось неповторимым, своеобразным подъёмом настроения, оптимизмом, какой-то одухотворённостью». Подъём духовных сил проявился и в том, что, как уже отмечалось выше, у советских людей в те годы был очень высокий интерес к духовной культуре – в том числе и к собственному творчеству. «Тогда вся молодая страна писала стихи, рассказы, повести, вырезала из дерева, лепила, устраивала на площадях грандиозные театральные действа, - рассказывал профессор Г. Пелисов. – Художественная душа народа раскрывалась во всю свою бескрайнюю мощь».

Более того, одухотворённый труд, дающий человеку ощущение общественного смысла своей деятельности, сам по себе приносил моральное удовлетворение, становился источником счастья. Маяковский точно выразил это чувство: «Радуюсь я – это мой труд вливается в труд моей республики».

Знатная ткачиха Валентина Плетнёва в интервью 1998 года утверждала: «Была радость труда, измеряемая не длинным рублём, не почестями, а совсем другим, многим сейчас непонятным счастьем – вдохновением, желанием принести стране как можно больше пользы». Примерно в то же время писатель Лазарь Карелин, немалую часть юности проведший в ссылке с отцом, так передал ощущение советского общества тех лет: «Мы были народом замечательного умения… жить бедно, но пребывать в богатстве. На всех было это богатство поделено, на всех. Сознание того, что ты живёшь в громадной стране, и она вся твоя: везде ты у себя дома. Сознание того, что твоя страна сильна, всё сильнее становится… И главное – в самоощущении, что ты участник строительства нового мира».

И ещё раз обратимся к примеру Николая Островского. Казалось бы, может ли испытывать счастье человек, прикованный неизлечимой болезнью к постели, тяжело страдающий физически? Но Николай Алексеевич говорил: «Посмотрите, как прекрасна жизнь, как обаятельна борьба за возрождение и расцвет страны, борьба за нового человека». Участие своим творчеством в этой борьбе приносило ему ощущение полноценности и даже радости бытия. Журналистка «Огонька» - органа, который никак не заподозришь в чрезмерных симпатиях к советскому прошлому, - М. Куликова, познакомившись с музеем-квартирой Николая Островского, открыла для себя: «Получается, что в этом помещении жил абсолютно жизнерадостный человек».

Но ощутить такое счастье дано лишь одухотворённым людям. На Московском международном кинофестивале 1989 года югославский режиссёр Жильник говорил о смысле параллели с романом Николая Островского, заложенной в названии его фильма «Так закалялась сталь»: «Герой Островского строил социализм, а Лео, мой герой, носит его на плечах и в желудке». По тону режиссёра и по тону фильма было ясно, что автор полагает: уровень материальной обеспеченности персонажа явно неудовлетворительный. Однако ведь Корчагин был обеспечен неизмеримо хуже персонажа фильма Жильника (у Лео свой отдельный дом, машина, его семья не испытывает каких-то проблем с питанием, он может позволить себе вечера проводить в барах), и тем не менее, был бесконечно счастливее Лео. Дело в том, что для героя фильма, как и для режиссёра, значение имеют лишь материальные ценности и, соответственно, потребительские радости. А потому они, как и их российские единомышленники, не в состоянии понять счастье Корчагина.

Ощущение причастности к общему делу позволяло советским людям испытывать то чувство, которое американский философ Эрих Фромм назвал «счастьем разделённой радости» и считал «самой глубокой формой человеческого счастья». Таких примеров можно привести немало. Мне самому более всего запомнилось 12 апреля 1961 года. Сразу после сообщения о полёте Гагарина тысячи и тысячи людей вышли на улицы. Это не было «организованное» шествие – просто радость оказалось столь огромной, что люди ощущали необходимость разделить её с другими.

«Новомышленцы» утверждают: ориентация труда не на материальные, а на духовные стимулы делает его малоэффективным. Однако американский социолог Э. Мэйо проделал производственный эксперимент, который доказал, что даже рутинный труд, освещённый духовным смыслом, продуктивнее той работы, смысл которой зарабатывание денег. Ещё более показательны результаты советского «эксперимента».

Вот один из характерных примеров. Когда в 20-е годы встал вопрос о восстановлении медного рудника «Карабаш» на Урале, некоторые члены Высшего Совета Народного Хозяйства ратовали за то, чтобы поручить это дело английским специалистам. Те запросили 10 миллионов рублей и пообещали, что через три года «Карабаш» даст 300 тысяч пудов меди. Дзержинский, возглавлявший ВСНХ, настоял на проведении работ своими силами. В результате, вложив в восстановление рудника 900 тысяч рублей, через один год получили из него 500 тысяч тонн меди. Феликс Эдмундович писал тогда о силе, помогшей добиться такого эффекта, что «эта сила есть воля рабочего класса, если эта воля одухотворена великими идеями коммунизма».

Народная артистка СССР Ольга Лепешинская в интервью 90-х годов говорила, что ориентация людей на возвышенный идеал, стремление быть полезным стране «помогали нам делать чудеса».

И действительно. Первая мировая и гражданская войны, разграбление страны интервентами нанесли тяжёлый – многие даже полагали, что смертельный – удар по экономике страны. К 1920 году промышленное производство составляло менее 20% от уровня 1913 года. Герберт Уэллс писал, что Россия разорена до такой степени, «какую английский или американский читатель даже представить себе не может». Ленин с его проектом мощного подъёма промышленности на основе электрификации казался ему, писателю-фантасту, беспочвенным мечтателем. «В какое волшебное зеркало я бы не глядел, я не мог увидеть эту Россию будущего», - признаёт Уэллс в книге «Россия во мгле».

Тем не менее, уже к 1926 году Советский Союз, в основном, вышел на уровень экономического развития царской России 1913 года. А к началу 30-х годов план ГОЭЛРО, предусматривавший доведение в течение 15 лет суммарной выработки всех электростанций страны до 8,8 миллиардов кВт-ч. (в 1913 в России она составляла 1,9 млрд. кВт-ч.) был значительно перевыполнен. Уже в 1931 году в СССР вырабатывалось 10,7 миллиардов кВт-ч. электроэнергии.

И всё же, от ведущих стран Запада наша страна по-прежнему далеко отставала. В 1931 году Сталин констатировал: «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Британская энциклопедия признаёт: «В течение десятилетия СССР действительно был превращён в великую индустриальную державу; и это было одним из факторов, который обеспечил советскую победу во Второй мировой войне».

В стране было введено в строй более 9 тысяч новых предприятий. Причём, гиганты индустрии создавались в невероятно короткие сроки – скажем, автомобильный завод в Нижнем Новгороде – за 18 месяцев, Харьковский тракторный завод – за 15 месяцев… Было возведено более четырёхсот новых городов – в том числе Комсомольск-на-Амуре, Магнитогорск, Электросталь, Игарка и т.п. К 1938 году рост промышленного производства по сравнению с 1913-м составил во Франции 93,2%, в Англии – 113,3%, в США – 120%, в Германии – 131%, а в СССР – 908%!

В середине 50-х годов потрясающие достижения нашей державы, сумевшей за 30 лет пройти, говоря словами Черчилля, от сохи до атомной энергии, за рубежом так и назвали: «Русское чудо».

Обретение людьми духовного смысла бытия вырабатывало в них пренебрежение погоней за материальными благами. Правда, ещё в 70-е годы некий В.П. Мотяшов выдвинул тезис, будто такое отношение к жизни людей 30-50-х годов было обусловлено лишь тем, что матблаг тогда было мало, поэтому, мол, и погоня за ними не велась. Но ведь это вопрос вовсе не уровня благосостояния, а приоритетов. Те, у кого во внутреннем мире сложился приоритет материальных ценностей, и в самой бедной жизни ориентировались на приобретение, накопление, и потребление матблаг. Достаточно вспомнить соревнование «людоедки» Эллочки с американской миллионершей, с блестящим сарказмом описанное Ильфом и Петровым в романе «12 стульев», чтобы сомнений в этом не оставалось.

А людей, в сознании которых прочно укоренился приоритет духовных ценностей, никакие материальные богатства заворожить не могут. Виктор Розов вспоминал, как в начале 60-х принимали в США делегацию советских писателей: «Совалось нам в нос самое великолепное, что только можно найти. Начиная от самых шикарных гостиниц, до встреч с богачами. И везде самый роскошный приём». Когда летели обратно, Катаев заметил: «Нас пытали роскошью». Виктор Сергеевич резюмирует: «Да, действительно, нас пытали роскошью, но ничего из этого не вышло. Мы вернулись такими же советскими людьми».

Людям духовным просто неинтересно тратить время и силы на погоню за матблагами. Философ Александр Зиновьев в 90-е годы говорил, что он сам считал и считает абсолютно естественным способ существования, который Маяковский охарактеризовал так: «И кроме свежевымытой сорочки, скажу по совести, мне ничего не надо». Когда учёный-географ Н.Н. Баранский, доктор, профессор, лауреат, переезжал на новую квартиру, машине, которую выделил ему МГУ, хватило одного рейса: кроме книг и минимума мебели у него практически ничего не было. Профессор С.Г. Кара-Мурза рассказывал, что когда хоронили его дядю – бывшего военного лётчика, завершившего службу командира полка – солдаты, присланные военкоматом, удивлялись: сколько у него орденов и какой старенький мундир.

В передаче ОРТ о композиторе Аркадии Островском (в цикле «Помню, люблю») его сын вспоминал о жизни тех лет, когда семья обитала в комнате коммунальной квартиры в районе Чистых Прудов – жизни материально небогатой, но активной и приподнятой духовно – и резюмировал: «Это было лучшее время».

Такое отношение к материальным благам было свойственно и руководителям партии и страны сталинского периода. Подвойский, возглавлявший в 17-м году Петроградский Военно-революционный комитет, а потом ставший наркомом, получил отдельную квартиру только полтора десятилетия спустя после революции. Когда Киров поехал из Москвы в Ленинград возглавить партийную организацию города, вслед ему Орджоникидзе отправил письмо ленинградским товарищам: «Ребята, вы нашего Кирыча устройте как следует, а то будет шататься без квартиры».

Иметь собственную дачу нарком Чичерин считал для коммуниста клятвопреступлением. А когда руководитель полярных исследований И.Д. Папанин упустил это из виду и на свои честно заработанные деньги приобрёл дачу, Сталин «порекомендовал» передать её детскому дому. Вождь имел на это моральное право – к своим близким он относился точно так же. Известно, например, что Сталин отверг предложение руководства Грузии дать его матери роскошную квартиру – по его настоянию ей дали только комнату. Василий, уже будучи офицером, как-то попросил отца прислать денег, чтобы сшить форму из лучшего материала. Иосиф Виссарионович ответил: «Особая форма для сына тов. Сталина в Красной Армии не предусмотрена».

Сам вождь обходился минимумом необходимых вещей. После его смерти генерал МВД, отвечавший за похороны, обнаружил в шкафу для одежды четыре костюма: два военных и два гражданских; один китель был с потёртыми рукавами, другой совсем изношен. Такого отношения Сталина к материальным благам не могут отрицать даже оголтелые антисоветчики – им остаётся только ёрничать по этому поводу, как Б. Сарнову: Сталин, мол, ходил в «сапогах и полувоенном кителе, о котором папа говорил, что в нём пистало ходить в уборную». Что ж, подобные комментарии ничего не меняют в образе Сталина, но красноречиво характеризуют менталитет самих «демократов».

Второстепенное значение материальных благ на шкале жизненных ценностей способствовало подлинной демократизации отношений между людьми. Александр Зиновьев вспоминал: «Я снимал комнатушки и углы, занимал нижние уровни в служебной иерархии и получал сравнительно небольшую зарплату. Но в компаниях, в которые я входил, были и академики, и профессора, и артисты. Они получали в десять раз больше, имели шикарные квартиры, но никто никогда не придавал значения тому, что у нас была какая-то разница. Человек ценился по тому, что он был по сути».

Помощь ближнему сделалась естественной потребностью людей. Показательны детали популярных и поныне фильмов и книг – не те, на которых акцентируют внимание авторы, а те, которые проходят вторым планом, поскольку и для авторов, и для персонажей это норма. «Разные судьбы»: девушка встречает сверстницу, приехавшую работать на завод, но не устроившуюся ещё с жильём – и приглашает пожить в своём доме (не сдать комнату, а пожить как гостью). «Над нами Южный Крест»: ребята хотят отправить телеграмму на завод, где, по их предположению работает сын тяжело больного человека, с которым они познакомились; но у них не хватает денег – тогда женщина, стоящая в очереди за ними, сама предлагает телеграфисту доплатить необходимое. «Я шагаю по Москве»: парень, приехавший на день в Москву, просит случайного знакомого: «Ты не против, если мои вещи побудут у тебя?» - и тот без намёка на сомнение соглашается. А вот когда в фильме «Дело Румянцева» персонаж Леонова оказывается шкурником, его коллеги по автобазе возвращают ему деньги, которые тот когда-либо на них тратил, - и это воспринимается всеми как оскорбление и выражение презрения. В романе «Дни нашей жизни» показана такая ситуация: работница завода попала в больницу; забота о детях легла на старшего из них «трудного» Кешку. И старому рабочему, надеющемуся, что ответственность будет лучшим воспитательным средством, стоит немалого труда уговорить соседей (в том числе и антипатичную жену начальника цеха) не помогать подростку.

Поэтесса Агния Барто писала о том, как ребят в пионерском лагере приучали поступать с родительским угощением: «Вы кладите всё на стол и делите всё на сто». Этот принцип многие усвоили очень прочно. В книге братьев Вайнеров «Эра милосердия» есть характерный эпизод. Уголовник Левченко узнаёт в человеке, доставившем в банду записку от Фокса, своего фронтового командира Шарапова. Но не выдаёт его; и объясняя герою, почему так поступил, называет среди причин: «И офицерский свой доппаёк ты втихаря не жрал». Тут существенно не то, что Шарапов так не делал, а то, что командиры, которые лично пользовались законно положенным им доппайком, ели его «втихаря», потому что чувствовали себя нарушителями моральных норм.

Такое отношение к другому человеку настолько вошло в психологию людей, что разведчик Конон Молодый, как он сам вспоминал, едва не был разоблачён из-за этого: «Был у меня в Лондоне знакомый. Его истинным несчастьем были скверные зубы: просто не на что было их лечить. И я однажды по простоте душевной сунул ему в карман 15 фунтов, чтобы он пошёл к стоматологу и вылечил особенно болевший зуб. Я сделал явное «не то»: поступил как «простой советский человек». Он был не столько благодарен, сколько удивлён – вот такие глаза. Спросил: «А ты действительно канадец?».

Реформы, идеология которых базируется на принципе «Человек человеку волк», ещё более отчётливо выявили коллективистский дух советского сознания. «Правда» в начале 90-х рассказала об отчаянном положении семьи с несколькими детьми. И нашлось немало людей, которые поспешили ей помочь: присылали деньги, продукты. Журналист, писавший об этом, обратил внимание на то, что откликнулись, главным образом, люди небогатые и пожилые. В передаче Белгородского радио врач, говоря о возникшей проблеме ухода за больными, которые лежат дома, присовокупил: «Правда, на моём участке живут в основном пенсионеры. Это люди того времени, и они привыкли помогать друг другу».

Таких установок придерживались далеко не все. Но этих людей было достаточно много, они в 30-50-е годы составляли наиболее активную часть населения, и именно их взгляды определяли в тот период общественное сознание. Для большинства носители коммунистической идеологии олицетворяли идеал. В романе Казакевича «Дом на площади» есть показательный момент (напомню, что речь идёт о советских офицерах в Германии сразу после войны): «Четвериков, погрузивши свои три чемодана, посмотрел на чемоданчик Чохова с тем уважением, какое вызывает даже у корыстных людей бескорыстие и равнодушие к собственности». Подчеркну, что такое мировоззрение характерно именно для советского общественного сознания 30-50-х годов. В посткоммунистической России бескорыстные люди вызывают у корыстолюбцев лишь глумление.

А вот алчность, собственничество, эгоизм в те годы воспринимались как уродство. Слова «жадина» (в детской среде), «собственник», «эгоист» имели однозначно негативное значение. И носители этих качеств были вынуждены скрывать их, притворяться гуманистически ориентированными людьми – не из боязни репрессий, а потому, что, как уже в XXI веке писал кандидат философских наук Рустем Вахитов, носители подобной идеологии «стали предметом насмешек и удивления».

О том, насколько прочно укоренились установки коммунистической идеологии в сознании людей, свидетельствует уже то, что верность им сохраняли даже многие из тех, кто был так или иначе обижен Советской властью. Упоминавшийся в предыдущей главе Евгений Свиридов попал в лагеря курсантом военного училища, был осуждён на 15 лет. Я с ним познакомился в 70-е годы, когда оба сотрудничали с белгородской молодёжной газетой «Ленинская смена». Перенесённое им сказалось на его характере – он был в то время человеком язвительным, желчным. Сталина сильно не любил. Но когда стало ясно, что «перестройка» оборачивается контрреволюцией, Свиридов активно выступал в печати в защиту советского строя и идей коммунизма.

Этот пример отнюдь не исключительный. Вот несколько высказываний из писем и статей в СМИ 90-х годов прошлого века и «нулевых» нового.

А. Засимова, чей отец был репрессирован в 1938 году, давая отпор хулителям советского социализма, утверждала: именно «пролетарская революция позволила освободить личность, поднять её до высот, немыслимых в буржуазном мире». Она рассказала, что её мать в числе немногих – самых любимых – книг, которые она могла взять в эвакуацию, отобрала и «Как закалялась сталь» Островского.

Доктор физико-математических наук Леонид Нефёдов – из, как он сам охарактеризовал, «экспроприированных» – отзывался о советских годах: «Мы жили, как аристократы, не считали копейки».

Врач Галина Жидкова – из семьи раскулаченных – вспоминала, что отец, уже после ссылки, говорил: «Благодарите время и Советскую власть, - вы, трое моих детей, получили бесплатно высшее образование, чего не было бы ни при какой другой власти».

Василий Кондаков, тоже из семьи раскулаченных, писал в самом конце 90-х годов: «Это благодаря его, Сталина, заботе об укреплении страны и улучшении жизни народа я стал журналистом, а мой брат Алексей впоследствии – председателем того самого сельского Совета, решением которого был занят наш дом».

А.Н. Панкратов, в семье которого было четверо репрессированных (один из них погиб), выступил в защиту «курса Ленина-Сталина». Завершил он своё письмо в газету: «Благодарен судьбе, что жил в эту эпоху».

Более того. Оголтелый антисталинизм российских «демократов», которые сами оказались абсолютно несостоятельными в роли созидателей, привёл к тому, что для всё большего числа людей именно Сталин (замечу, совершенно заслуженно) становится символом великих свершений советского прошлого. "Сегодня он вышел на первое место в списке наиболее значимых фигур в общественном сознании", - констатировал в 2015 году директор Аналитического центра им. Юрия Левады Л.Гудков. Как написал уже в новом веке поэт Виктор Боков (заключённый Сиблага при Сталине):

Что случилось со мной, не пойму

От ненависти перешёл к лояльности.

Тянет и тянет меня к нему,

К его «кавказской национальности.

Эрих Фромм, в работе «Иметь или быть», при исследовании духовного состояния общества использовал в качестве критерия, позволяющего оценить его достаточно объективно, «образ героя»: идеал, утвердившийся в общественном сознании – не официально провозглашённый, а реально доминирующий.

Об «образе героя» того или иного времени можно судить, в частности, по произведениям художественной культуры, созданным в тот период и востребованным широким кругом людей. Такие произведения, говоря словами американского социолога Льюиса Мамфорда, «являются специфическим транслятором существующей в обществе и воспроизводящейся им модели человека».

Рассмотрим на примере книг и фильмов, считающихся классикой советской художественной культуры и чрезвычайно популярных в 30-60-е годы, какие ценности и принципы человеческого существования воплощал в себе «образ героя» того времени.

«Как закалялась сталь» Николая Островского. Вся жизнь героя романа Павла Корчагина подчинена высшей цели: подъёму страны, улучшению жизни народа, строительству нового общества. Труд для него, исполненный духовного смысла, стал служением этой цели. Ради общего блага он идёт на самые тяжёлые личные жертвы. Причём, сам Павел не рассматривает их как жертвы, поскольку такое поведение диктует его внутренняя сущность. Самым тяжёлым испытанием для Корчагина стали не материальные лишения, а болезнь – не столько из-за физических страданий, сколько потому, что она, как ему показалось вначале, вырвала его из социально активной жизни, вынудила существовать для самого себя… Важная составляющая духовного содержания романа – безусловное неприятие мещанского мировоззрения, стремления к своему персональному благополучию в своём индивидуальном мирке, к жизни без возвышенного идеала.

Фильм «Встречный» Сергея Юткевича и Фридриха Эрмлера. Он рассказывает о производстве, о борьбе за встречный план. Но в сущности речь идёт о ценностях человеческого бытия. Старый рабочий, привыкший только добросовестно отрабатывать положенное, поначалу не понимает тех, кто относится к труду как к творчеству, кем движем идея служения своим трудом созиданию нового общества. Но постепенно он приходит к осознанию их правоты. Фильм говорит о том, что такое отношение к труду в свою очередь духовно возвышает человека.

«Мужество» Веры Кетлинской. Роман о строительстве – вернее, о строителях Комсомольска-на-Амуре. Их в романе много, но они отнюдь не являют собой безликую «нивелированную» массу. Каждый из героев – личность. А личность, как писал Бердяев, тем и отличается от индивида, что имеет духовный смысл существования. Смысл существования героев «Мужества» - желание принести пользу стране и народу. Они строят не просто новый город – новый, лучший мир. Это стремление сплачивает их, помогает выдержать неимоверно тяжёлые испытания начального этапа стройки.

Фильм «Семеро смелых» Сергея Герасимова. Его герои – молодые полярники. Они работают в трудных условиях, рискуя здоровьем и даже жизнью , не из каких-то меркантильных соображений, а из желания принести пользу державе. При этом они тоже не считают свой выбор жертвой: служить социалистической Родине – их внутренняя потребность и браться за трудное задание для них дело чести.

Произведения Аркадия Гайдара – «Тимур и его команда», «Военная тайна», «Судьба барабанщика», «Голубая чашка», «Дальние страны» и другие. Они проникнуты огромной любовью к людям и «нашей Советской Родине». Ни один из героев не лелеет где-то в душе мечты о своём личном, отдельном от благополучия страны, преуспевании – мысли о своём счастье у них неразрывно связаны с мечтой о счастье народа. Помощь ближнему для них естественная потребность души. Деятельность команды Тимура – не «организованная» акция, ведущаяся по чьей-то указке, ребята сами нашли такое выражение своей человеческой сущности. Герои Гайдара – в том числе и юные – ощущают своё человеческое достоинство, заложенное в них чувством «советскости». В минуты серьёзных испытаний это ощущение делает ребят по-настоящему стойкими. Именно оно заставляет 14-летнего Сергея из «Судьбы барабанщика», жертвуя собой, встать на пути матёрых преступников.

Фильм «Большая жизнь» Леонида Лукова. Шахтёр Харитон Балун живёт по принципу: отработал положенное – и гуляй, ничем не загружая голову. Но постепенно люди, его окружающие, да и сама жизнь подводят героя к осознанию того, что в новом обществе человек должен быть активным участником социалистического строительства. Это открывает Балуну духовный смысл труда ради общего блага, рождает стремление к человеческому росту.

«Два капитана» Вениамина Каверина. Книга утверждает в сознании читателей бескорыстие, готовность к служению Родине, нетерпимость ко злу, душевную стойкость. Одна из стержневых линий романа – противостояние Сани и Николая Антоновича. Николай Антонович до революции был предпринимателем, Саня рос в бедной семье. Однако антагонизм между ними имеет не классовый, а нравственный характер. Одновременно с развитием этой темы в книге раскрывается другая, ещё более важная – духовная преемственность между полярным исследователем дореволюционного времени, офицером флота Иваном Татариновым и советским молодым человеком Александром Григорьевым.

Фильм «Мне 20 лет» Марлена Хуциева. В нём воссоздана атмосфера жизни начала 60-х годов: ощущение радости бытия, несмотря на все трудности и проблемы; весьма спокойное отношение к матблагам; чувство единения людей; устремлённость к духовным богатствам; поиск молодыми людьми истинных ценностей существования – Хуциев предельно недвусмысленно показывает, что они неразрывно связаны с коммунистическим идеалом.

Трилогия «Дело, которому ты служишь» Юрия Германа. Среди её персонажей люди самых разных профессий: врачи, военные, партийные работники, сотрудники НКВД. Но «дело, которому ты служишь» - это не просто профессиональная деятельность, это созидание нового общества. В книге явственно ощущается разграничение персонажей на тех, кто служит этой цели,– и других: не только карьеристов и приспособленцев, но и таких, кто без интереса, хотя и честно отбывает службу. В этом произведении тоже звучат мотивы одухотворённости бытия, приоритета общественных интересов, неприятия мещанской психологии и потребительского отношения к жизни. Через всю трилогию проходит тема истинности человека – стремления духовных людей в любых обстоятельствах сохранять верность своим жизненным принципам и убеждениям. И Ашхен, которая сама не раз сталкивалась с несправедливостями, очень обеспокоена тем, чтобы горькие, но всё же частные несправедливости не затмили для её приёмного сына, родители которого были репрессированы, безусловной справедливости дела созидания нового общества. В своём прощальном письме Устименко Ашхен завещает ему помочь Вагаршаку не съехать в обыватели и стать настоящим коммунистом.

Этот ряд можно продолжить книгами «Танкер «Дербент», «Старая крепость», «Дым Отечества», «Журбины», «Высота», фильмами «Депутат Балтики», «Трактористы», «Весна на Заречной улице», «Верные друзья», «Алёнка», «Девять дней одного года» и многими другими произведениями 30-60-х годов. Вспоминаю как я, подростком, воспринял в 60-е годы снятый в 30-е годы фильм Вайнштока «Остров сокровищ» и роман Стивенсона: был пленён первым и куда сдержанней отнёсся к литературному первоисточнику. Потому что стремление героев фильма добыть средства для повстанцев вызвало активное сопереживание, а жажда разбогатеть за счёт пиратского клада никакого отклика в душе не находила.

Суммируя, получим такие черты «образа героя» того периода: духовная наполненность бытия; приоритет общих интересов, доходящий до альтруизма; ориентация в жизни на возвышенный идеал и готовность к личным жертвам ради приближения к нему; готовность помочь другим людям; абсолютное бескорыстие; презрение к любому виду потребительства.

Этот «образ героя» опровергает предубеждение Николая Бердяева к идеологии советского социализма. Философ утверждал, будто идеал «товарища» по сути близок идеалу буржуа и противопоставлял им подлинный идеал – «образ человека-творца, осуществляющего своё призвание в мире и реализующего данные ему от Бога дары во имя служения Богу». Но ведь «образ героя» - то есть, идеал – советского общества 30-60-х годов – это и есть образ человека-творца («делателя», как назвал его Юрий Герман). Разница лишь в том, что он осуществляет своё призвание во имя служения стране и людям.

Английский священник, настоятель Кентерберийского собора Хьюлетт Джонсон проводил прямую аналогию между советским воплощением коммунистической идеологии и подлинным христианством: «Когда советские гарждане вместо погони за прибылью сделали движущей силой своего производства заботу о пользе общества, когда вместо того, чтобы накоплять ради своего личного благополучия, они сделали целью благополучие общества, когда они доверили обществу заботу о своём благополучии, - они сделали тем самым важнейший за многие годы шаг к истинной вере в истинного Бога». В том же духе отзывался о социализме и Рабиндранат Тагор: «Последователи различных религий осуждают их (советских людей) и называют их безбожниками. Но разве вера только в религиозных трактатах? Разве Бог только во дворах храмов?»; в советском обществе он увидел утверждение «на материальном уровне» истин, запечатлённых в Упанишадах (философских учениях древней Индии).

Ярый антисоветчик и антикоммунист Солженицын в рассказе «Матрёнин двор» в образе крестьянки 50-х годов, о которой он писал: «Не гналась за обзаводом,.. не выбивалась из сил, чтобы купить вещи, а потом беречь их больше жизни,.. работающая на других бесплатно, она не скопила имущества к смерти», - увидел образ праведника, «без которого, по пословице, не стоит село. Ни город. Ни вся земля наша». Но ведь и этот образ вполне соответствует «образу героя» советского социалистического общества тех лет.

Потомок графов Воронцовых говорил уже в постсоветское время, что, хотя его родители Сталина не любили, но «не было никакого противоречия между установками, которые давали в пионерской организации, и установками в нашей семье» - потому что, по его убеждению, коммунистическая идеология в важнейших принципах близка идеологии аристократии.

«Образ героя» советского общества 30-60-х годов, помимо всего, опровергает насаждаемую «демократами» точку зрения о том, что произведения социалистического реализма утверждали в сознании людей «классовые ценности». Нет, всё сказанное выше свидетельствует о том, что они утверждали именно подлинно общечеловеческие гуманистические ценности, принципы, ориентиры бытия. Характерно, что подобную ценностную ориентацию имели и произведения тех советских мастеров культуры, которых ныне пытаются противопоставить социалистическому реализму.

Взять, хотя бы, творчество Евгения Шварца. В своих сказках и пьесах, как для детей, так и для взрослых, писатель показывает столкновение Добра и Зла как, прежде всего, столкновение жизненных позиций, основанных на принципиально различных системах ценностей. Добро – это «волшебные свойства души»: любовь к людям, готовность прийти на помощь другим, бескорыстие, верность, благородство, стойкость в защите своих убеждений, ориентация на духовные ценности бытия. Зло – не только традиционные коварство и жестокость, но ещё и эгоизм, меркантильность, алчность.

«Деньги – вот это радость!», - утверждает Советник из «Снежной королевы», а возражения он воспринимает как бунт против «разумного» устройства мира. Такую позицию полностью разделяют Мачеха из «Золушки», Баба-Яга из «Двух клёнов», Министр-администратор из «Обыкновенного чуда» и другие носители зла. И все они без устали заботятся о том, чтобы любой ценой добыть лично для себя деньги, почести, власть. Героям, чтобы победить злые силы, необходимо сначала победить зло в своих душах. Тогда они делаются неуязвимыми для внешнего зла. Как говорит Сказочник, «тех, у кого горячее сердце, не превратить в лёд».

Фильм Андрея Тарковского «Каток и скрипка» в посткоммунистическое время вспоминали, главным образом, в связи с тем, что присутствовавшие на его обсуждении кинематографические чиновники и партийные работники учинили ему разнос. Но ведь фильм как раз воплотил дух советского социализма. Он рассказывает о взаимном духовном обогащении рабочего и мальчика-скрипача. Рабочий открывает мальчику красоту и духовную сущность труда, а юный музыкант помогает рабочему ощутить огромное духовное значение художественной культуры. На Западе создано множество прекрасных фильмов, но с подобным духовным содержанием их не было и быть не могло. Заметим, что после всех споров вокруг фильма «Каток и скрипка» его послали на киносмотр в Нью-Йорк, что без санкции партийных инстанций было немыслимо.

И не стоит противопоставлять «Каток и скрипку» остальным фильмам Тарковского. Если обобщить мотивы творчества Тарковского-кинорежиссёра, то получим, что оно в целом утверждает духовные основы бытия, стимулирует к поиску нравственного идеала, категорически противостоит потребительской идеологии, пробуждает в человеке чувство ответственности за судьбу своего народа и всего человечества, подводит к мысли, что ради общего блага нужно быть готовым пожертвовать своими личными интересами. Все эти мотивы ничуть не противоречат установкам коммунистической идеологии. Так что, Андрей Арсеньевич не кривил душой, когда уже из эмиграции писал отцу: «Я как остался советским художником, так и буду им».

В середине 90-х годов в передаче Радио России о Прокофьеве ведущая интерпретировала обращение композитора к Шекспиру как единственную возможность в условиях тех лет развить в творчестве гуманистическую тему. Но вот когда уже в постсоветское время Мариинка взялась за постановку прокофьевского «Семёна Котко» - типичной оперы в духе социалистического реализма о ростках новой жизни на Западной Украине, художественный руководитель театра Валерий Гергиев, поясняя это решение, говорил именно о гуманистическом звучании этого произведения: «Прокофьевский шедевр – это жизнеутверждающий ответ на вагнеровское толкование ХХ века».

Таким образом, есть все основания согласиться с оценкой, которую, живя в эмиграции, дал философ Александр Зиновьев: поколение, воспитанное в 30-е годы, в общем и целом исповедовало систему ценностей идеального человека, которую в течение столетий вырабатывали лучшие представители человеческого рода. В этой системе доминировали высшие моральные и духовные ценности».

В последние годы не раз доводилось слышать, будто Сталин просто заставлял людей следовать таким принципам существования. Однако всё, сказанное выше, достаточно убедительно доказывает справедливость той оценки, которая дана в книге «Россия, история», выпущенная в 1998 году издательством «Оксфорд юнивёсити пресс»: Сталин потому и стал подлинным вождём народа, что побуждал «маленьких людей» делать то, что им хотелось.

Ярчайшим проявлением высокой духовности советских людей, их нравственной силы стала эпопея челюскинцев. 12 июля 1933 года из Ленинграда вышел пароход «Челюскин». Экспедиция имела целью пройти в одну навигацию весь Северный Морской путь. Однако в сентябре корабль попал в ледяной плен. 13 февраля 1934 года произошло сжатие льдов, и «Челюскин» затонул. 103 человека оказались на льдине. Два месяца им пришлось жить в условиях постоянной угрозы гибели и без твёрдой гарантии спасения. Но никто не бросил товарищей, чтобы попытаться спастись самому, как это случилось за несколько лет до того в экспедиции Нобиле.

Дополнительные силы челюскинцам придавала вера в то, что Родина не оставит их в беде. Так оно и было. Сразу же была создана правительственная комиссия по оказанию помощи экспедиции. Возглавить её доверили заместителю председателя Совнаркома СССР В.В. Куйбышеву. Комиссия предусматривала все возможности спасения людей. Одна из них – с помощью ледоколов. Но для этого было необходимо срочно провести ремонт «Красина» и «Ермака». Зарубежные верфи брались произвести ремонт за полтора месяца. Куйбышев попросил Кирова, руководителя коммунистов Ленинграда, мобилизовать на решение этой задачи партийные организации ленинградских судостроителей. И ремонт был осуществлён за 18 дней!

Но Валериан Владимирович считал, что главную роль должна сыграть авиация. Самые авторитетные западные специалисты, среди которых были знаменитый норвежский полярный исследователь Р. Ларсен, известный океанограф Х. Свердруп, высказывались против этого. Они доказывали, что в тех широтах да ещё в условиях полярной зимы эвакуировать челюскинцев на самолётах совершенно невозможно.

Но советские люди в очередной раз совершили невозможное. Попытки Ляпидевского добраться до льдины снова и снова оказывались безуспешными, но лётчик не сдавался. И с 29-й попытки долетел до лагеря челюскинцев и посадил самолёт. Началась эвакуация экспедиции…

Мир поразило не только спасение экспедиции, но и то, как вели себя советские люди, оказавшись в критической ситуации. Они, – а среди них были представители самых разных социальных и интеллектуальных слоёв: от академиков до рабочих-строителей – не оцепенели в страхе, не «боролись за выживание», а жили полноценной жизнью. Вели систематическую работу, а в свободное время слушали лекции, устраивали диспуты на самые разные темы – от философии естествознания и космических полётов до истории христианства и творчества Гейне. Это заставило восхищаться весь мир. «Что вы за страна! – воскликнул писатель Джордж Бернард Шоу. – Полярную трагедию вы превратили в национальное торжество».

Высокая духовность и коммунистическая убеждённость советских людей стали одними из важнейших факторов, предопределивших победу в Великой Отечественной войне. Что бы ни говорили хулители советского строя, они никогда не смогут опровергнуть тот факт, что социалистический Советский Союз сумел выстоять и победить в борьбе с врагом, который до того разгромил все капиталистические государства континентальной Европы, на которые нападал. Причём, каждый раз немцам хватало на это от нескольких недель до нескольких часов. И Черчилль – ненавистник коммунизма Черчилль! – был вынужден, по собственным словам, молить Всевышнего о даровании долгой жизни Сталину, чтобы тот мог направлять судьбы Советской страны, которая «показала всё своё величие».

Советский Союз сумел за десятилетие выйти из вековой отсталости в промышленном развитии на передовые позиции в Европе. Однако для подготовки к отпору агрессору времени всё равно не хватало. К началу 40-х у нас в стране были разработаны самые современные виды вооружений. Но, чтобы в достаточной степени оснастить ими армию, было необходимо ещё хотя бы два года. Так, в 1940 году армия получила 115 лучших в мире на то время средних танков Т-34, на 41-й год был установлен план 2800 Т-34, а для полного укомплектования Красной Армии новыми танками их требовалось более 12-и тысяч.

Потому-то, кстати, Сталин и стремился любыми средствами оттянуть начало войны. Но Гитлер прекрасно понимал это, и нужного времени не дал. Немцы развязали агрессию против СССР, превосходя наши силы в авиации более чем втрое, в танках – вдвое (при этом их танки существенно превосходили старые советские танки), в артиллерии в 1,4 раза. На стороне Вермахта был и огромный опыт успешных боевых действий в Европе. Кроме немецких войск, в нападении СССР, по свидетельству американского биографа Гитлера И. Феста, участвовали двенадцать дивизий и десять бригад Румынии, восемнадцать финских дивизий, три венгерские бригады и две с половиной словацкие бригады, позднее к ним присоединились три итальянские дивизии. Кроме того, на стороне агрессоров воевали соединения из стран, оккупированных Германией – Франции, Бельгии, Голландии, Норвегии, Дании. Среди пленных, взятых Красной Армией, оказались даже люксембуржцы.

Тем не менее, уже в первые недели войны немцы и их союзники на Восточном фронте понесли потери, превышающие потери Германии за всё время войны 1939-1940 годов против объединённых сил Франции и Великобритании.

Напомним, как развивались события на Западе. 3 сентября 1939 года Англия и Франция в ответ на нападение немцев на Польшу объявили Германии войну. Союзники имели значительное преимущество в живой силе и подавляющее - в технике. Однако никаких попыток добиться победы над гитлеровской Германией они не предпринимали. На Нюрнбергском процессе Йодль показал: «Если мы ещё в 1939 году не потерпели поражения, то только потому, что примерно 110 французских и английских дивизий, стоявших во время войны с Польшей на западной границе Рейха, оставались совершенно бездеятельными».

10 мая 1940 года немцы, значительно усилив свои войска, перешли на Западе в наступление, вторгнувшись в Бельгию и Голландию. 28 мая они вышли на территорию Франции. Уже в начале июня английские войска, бросив огромное количество боевой техники, эвакуировались из Дюнкерка. 14 июня французы сдали Париж. 22 июня 1940 года Франция капитулировала. За всё время этой кампании германские войска потеряли чуть более 27-и тысяч человек.

А вот в войне против СССР немцы за примерно такой же отрезок времени понесли столь серьёзные потери, что резервы не могли восполнить убыль в войсках. Начальник генштаба сухопутных войск Вермахта генерал Гальдер 2 августа 1941 года пишет в своём дневнике: «Заслуживают внимания отчаянные просьбы войск о пополнении танковых и пехотных дивизий… Группа армий «Юг» потеряла 63 тыс. человек, получила пополнение 10 тыс. человек. Группа армий «Центр» потеряла 74,5 тыс. человек, получила пополнение 23 тыс. человек. Группа армий «Север» потеряла 42 тыс. человек, получила пополнение 14 тыс. человек».

Это никак не согласуется с версией отечественных антисоветчиков, которые в стремлении дискредитировать великие свершения социалистической державы заявляют, будто тяжёлые неудачи первого года Великой Отечественной войны объясняются тем, что советские солдаты и офицеры не желали воевать за «сталинский режим» и только и думали о том, как бы сдаться в плен.

Так, М. Солонин утверждает, что в первые две недели войны «армия не воевала» и как одно из доказательств этого приводит «массовую сдачу в плен». Небезызвестный Г. Попов утверждает, что «народ – и соответственно армия – не хотел умирать за советский строй, за сталинский социализм». Подобные оценки событий первых недель войны дают и любимец Путина А. Солженицын («отвращение к своей власти… гнало в такой стремительный и глубокий откат армий, какого не знала ни одна страна ни в одной войне»), и немалое число им подобных «обличителей сталинизма».

Чтобы отчётливо представить себе полную маразматичность (это не ругань – вполне объективный диагноз) подобных утверждений, стоит ещё раз обратиться к военным дневникам Ф. Гальдера.

Итак, первые две недели войны Красная Армия «не хотела воевать», - утверждают «обличители сталинизма». А что мы читаем у Гальдера?

Немецкий военачальник настроен крайне оптимистично и не сомневается в скорой победе. Управление советскими войсками он оценивает весьма критически. Но при этом…

22 июня. После первоначального «столбняка», вызванного внезапностью нападения, противник перешел к активным действиям.

23 июня. На юге русские атаковали в Румынии наши плацдармы на реке Прут… Противник в Белостокском мешке борется не за свою жизнь, а за выигрыш времени.

24 июня. Противник в пограничной полосе почти всюду оказывал сопротивление… Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою. Имели место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен. Войска группы армий «Север» почти на всем фронте отражали танковые контратаки противника.

25 июня. Оценка обстановки на утро в общем подтверждает вывод о том, что русские решили в пограничной полосе вести решающие бои и отходят лишь на отдельных участках фронта, где их вынуждает к этому сильный натиск наших наступающих войск… Русские, окруженные в районе Белостока, ведут атаки, пытаясь прорваться из окружения на север в направлении Гродно, а перед фронтом 4-й армии - в южном направлении, что нарушает ход нашего продвижения на восток.

26 июня. Группа армий «Юг» медленно продвигается вперед, к сожалению неся значительные потери… На фронте группы армий «Центр» ощущается сильное давление противника, пытающегося вырваться из мешка в районе Белостока… На фронте группы армий «Север»… значительные, находящиеся в окружении группы противника, в том числе и в нашем глубоком тылу, задерживают продвижение наших пехотных дивизий.

И так изо дня в день: констатация того, что «русские всюду сражаются до последнего человека», сетования на то, как досаждают немецким войскам «остатки разбитых частей противника».

Вот последний день из двух недель, когда наша армия, по утверждению г. Солонина «не воевала» - 5 июля. «Во время боев с «ордами монголов» (очевидно, личная охрана Сталина), вклинившимися в тыл 6-й армии, 168-я пехотная дивизия проявила полную несостоятельность. Необходима смена командного состава... Главком, вернувшийся из поездки в штабы группы армий «Центр», 4-й армии и 2-й танковой группы, сообщил, что 18-я танковая дивизия понесла большие потери в лесном бою. По личному указанию фюрера ОКВ вмешалось в переброску 163-й пехотной дивизии в Финляндию. Теперь, по приказу ОКВ, она должна «целиком или частично» направиться в район Салмиярви. Причина - неудача наступления действующей там бригады СС «Норд».

Нужно обладать ну очень буйной фантазией, чтобы за этим увидеть «нежелание воевать» Красной Армии.

А как же сдача в плен? Как раз в первые дни войны Гальдер не единожды пишет об «отсутствии большого количества пленных». Он впервые отмечает большое количество пленных (52 тысячи человек) только в самом конце тех двух недель войны, когда Красная армия якобы «не воевала» по причине «массовой сдачи в плен».

Да, потом – с июля до конца сентября – немцы захватили очень большое количество пленных: 1 миллион 700 тысяч, а всего в 1941 году в Красной Армии попали в плен или пропали без вести более двух миллионов. Но, если хоть сколько-нибудь объективно разобраться, свидетельствует ли это о ненависти народа к «сталинскому социализму»?

Если бы красноармейцы действительно сдавались немцам из ненависти к советскому строю, то оказавшись в плену, они должны были бы сотрудничать с оккупантами. Тем паче, что немцы создали им в лагерях невыносимые условия, и альтернативой сотрудничеству была почти верная смерть. Но, даже очертив круг максимально широко – включив в него не только тех, кто проявил себя коллаборационистами, но и тех пленных, которые после войны не вернулись в СССР (около180 тысяч), и тех, которые не прошли фильтрацию из-за сомнений в их поведении в лагерях, – то всё равно получим менее 25% от общего числа советских воинов, оказавшихся в плену. Так что факты отнюдь не подтверждают версию антисоветчиков. Большинство пленных хранили верность Советской стране.

И главное: результат военной кампании 1941 года. «Откат» армии – это бессовестная выдумка. Было отступление при самом ожесточённом сопротивлении. В 1941 году погибли и умерли от ран 800 тысяч солдат и офицеров Красной Армии. Потери огромные, но благодаря такому сопротивлению, немцы были вынуждены пробиваться к Москве полгода. И под Москвой Красная Армия их разбила.

«Откат» армий был как раз на Западном фронте в 1940 году. Путь от границы Германии к Парижу у Вермахта занял чуть больше месяца. И Париж французы сдали без боя. При этом, показатель стойкости, предложенный историком И. Пыхаловым – соотношение погибших и пленных – у Красной Армии в 1941 году был 1:3, у армии Франции в 1940-м – 1:18, Голландии – 1:58, Бельгии – 1:66. Если исходить из солженицынской логики, то какое же отвращение бельгийцы, голландцы и французы испытывали к буржуазной власти!

Показательно ещё одно сопоставление. Напомню, что в 1914 году 2-я армия, начавшая в Пруссии наступление, но разбитая, при 7 тысячах погибших потеряла пленными 92 тысячи человек. Если же брать общие показатели за войну, то в Первой мировой, если исходить из данных российского Генштаба 1917 года, российская армия потеряла пленными и пропавшими без вести в 4,5 раза больше, чем погибшими. А в Великой Отечественной соотношение было уже принципиально иным: погибших в 1,6 раз больше, чем пленных и пропавших без вести. То есть у Красной Армии показатель стойкости был выше в 7 раз!

Тут есть ещё один существенный момент. Пропал без вести – это вовсе не обязательно сдался в плен. В это число попали и многие тысячи тех бойцов и командиров Красной Армии, которые, оказавшись в окружении, продолжали воевать и погибли в боях. А по свидетельству генерала Гальдера, советские войска, попавшие в окружение, в 1941 году сковывали действия 50-и дивизий Вермахта. Много ли подобных эпизодов в истории Первой мировой войны? Как сражались, уже в глубоком тылу немцев, защитники Брестской крепости, знают все. А вот как защищали крепость Новогеоргиевск в августе 1915 года. О важном значении этой крепости свидетельствует, что на её вооружении было 1204 орудия, а гарнизон составлял 86 тысяч солдат под командованием 23-х генералов. Три тысячи солдат погибли; 23 генерала, 2100 офицеров и 83 тысячи солдат сдались в плен.

Кстати, эти данные ещё раз подтверждают, что версия, будто причина неудач царской России в Первой мировой войне в разлагающем влиянии большевистской антивоенной пропаганды, - это миф. Ведь Новогеоргиевск сдали не солдаты, а генералы. Неужто их тоже «разложила большевистская пропаганда»?..

Не выдерживает критики и демверсия о решающем значении заградотрядов: мол, стойкость советских бойцов была продиктована страхом перед ними. Заградотряды были созданы приказом Сталина №227 от 28 июля 1942 года. Полковник в отставке Борис Сыромятников в статье 2002 года рассказал, что с 1 августа по 15 октября заградотряды всего Сталинградского фронта задержали 15649 человек; 287 были расстреляны, 260 – направлены в штрафные батальоны, остальные были просто возвращены в свои части. Прав профессор Ю. Качановский: если бы побежали не отдельные люди, а хотя бы полк целиком, разве смогли бы 200 человек заградотряда его остановить?

Есть другой существенный момент. Автор откровенно тенденциозной передачи ТВС «Штрафные души» обвинил Верховное главнокомандование Красной Армии в том, что оно взяло штрафные подразделения и заградотряды из практики гитлеровцев. Однако напрашивается вопрос, который полностью дезавуирует миф о решающем значении заградотрядов: если эта мера столь эффективна, почему же тогда она не помогла немцам, у которых наше командование её якобы позаимствовало (хотя, замечу, заградотряды практиковали задолго до Второй мировой войны).

Так что правда на стороне тех специалистов, которые утверждают, что главным психологическим эффектом приказа №227 («Ни шагу назад!»), был не страх, вызванный созданием заградотрядов и штрафбатов, а воодушевление, которое у солдат и офицеров нашли верно найденные слова чтимого ими вождя: «Отступать дальше – значит, загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину… Ни шагу назад! Таким теперь должен быть главный наш призыв. Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности. Наша Родина переживает тяжёлые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы нам это не стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникёрам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев – это значит обеспечить за нами победу».

Ведь не страх же перед заградотрядами подвиг командиров и бойцов зенитного полка, прикрывавшего Сталинградский тракторный завод, вступить в бой одновременно с самолётами и танками немцев и сражаться до последнего – как, например, сержант Чаусов, который даже оставшись у орудия один, продолжал вести бой. А когда большинство зенитчиков выбыли из строя, к орудиям встали девушки – телефонистки, прибористки, писари, повар. Полк отбил свыше двадцати атак, поразив 83 танка, 14 самолётов и уничтожив около трёх батальонов пехоты.

Подобных примеров можно привести великое множество – и не только из битвы за Сталинград. Уже в 4.25 22 июня старший лейтенант И.И. Иванов, израсходовав боекомплект, совершил первый в Великой Отечественной войне воздушный таран. За десть часов войны его подвиг повторили ещё семь лётчиков – трое из них при этом погибли. 14 июля 1941 года в условиях хорошей видимости четыре советских торпедных катера пошли в атаку на 48 кораблей противника.

Подвиг экипажа Николая Гастлелло, направившего свой горящий самолёт в скопление техники врага, повторили в годы войны более трёхсот лётчиков. Подвиг Александра Матросова, прикрывшего собой товарищей от пулемётного огня противника, повторили 402 человека.

Летом 1942 года во время ожесточённого боя немцы ворвались на позицию нашего миномётного расчёта. Тогда боец Ванахан Манзус взял мину и взорвал её о плиту миномёта. Во время Курской битвы, когда танки гитлеровцев прорвались на КП артиллерийской батареи, её командир, старший лейтенант Тульчинский, вызвал на себя огонь соседних дивизионов. У села Крутой Лог батальон капитана Бельгина 12 часов вёл бой с сотней танков противника, которых поддерживала пехота. Батальон выстоял, но из 450-и солдат и офицеров в живых остались 90. Среди погибших командир батальона, замполит, парторг и комсорг…

А работа в тылу! В 1941 году более двух тысяч предприятий были эвакуированы на Урал, в Сибирь, в Среднюю Азию. Уже через несколько недель они стали давать продукцию. Например, Московский авиазавод, перевезенный в Сибирь, уже через три недели после прибытия эшелонов на новое место выпустил первые самолёты. А через год он давал самолётов в 7,5 раз больше, чем до войны. М.З. Оленевский, который в 1941 году был главным инженером артиллерийского завода, вспоминал, что в октябре 41-го их директор представил в ГКО план выпуска пушек, предусматривающий увеличение производства в 18 раз! Причём, рост был не за счёт увеличения производственных мощностей, а за счёт выхода на более высокий уровень организации производства. Только за первый месяц инженерами и рабочими завода было подано 375 рационализаторских предложений.

В записях академика Патона, сделанных в годы Великой Отечественной войны, есть и такая: «Нашей основной заслугой я считаю то, что мы… внедряли новый скоростной метод сварки в промышленности. Мы не закрывались в своих кабинетах, содружество с заводами заставляло нас работать быстрее. За два года войны мы выполнили работу, на которую в мирных условиях потребовалось бы от пяти до восьми лет».

Всё это позволило Советскому Союзу уже в декабре 1941 года остановить спад производства. В 1942-м начался его мощный рост. И к 1943-у Советский Союз выпускал орудий в четыре раза больше, чем Германия, на которую работала промышленность почти всей Европы, танков – в два, самолётов в два, снарядов в полтора раза больше. Сравните эти данные с приведенными ранее данными времён Первой мировой войны. А ведь промышленность царской России тогда не испытала столь тяжёлых потрясений. Надо отметить и то, что в 1944 году себестоимость военной продукции сократилась по сравнению с 1940 годом.

И ещё один не менее показательный факт. За 1941-1944 годы в Советском Союзе было заготовлено втрое больше зерна, нежели в царской России в годы Первой мировой войны.

Говоря о работе в тылу, тоже можно привести немало примеров проявления высокой духовности советских людей. Скажем, чтобы обеспечить перегрузку доставляемого в Ленинград по Дороге жизни угля из машин в вагоны, был сформирован «угольный батальон» из девушек-ленинградок. Как и все блокадники, они были истощены, однако не только справлялись с заданием, но выступили инициаторами движения «двухсотников» (200% плана за смену). Когда в апреле лёд ослаб, и было необходимо увеличить число рейсов, девушки ещё более повысили темп работы. Позже, когда лёд растаял и наступило межсезонье, девушки по своей инициативе занялись заготовкой дров для Ленинграда. При этом они ещё успевали и выпускать стенгазету, и проводить самодеятельные концерты.

С конца 80-х годов нередко встречается утверждение, будто такое проявление духа – это результат не советского воспитания, а традиционного русского патриотизма. Не намерен ставить под сомнение важность этого фактора – кстати, патриотизм (а как ещё назвать приоритет интересов страны), как было показано выше, являлся неотъемлемой частью советского воспитания. Но значение коммунистической идейности тоже было очень велико.

Это ведь не миф, что многие бойцы перед боем писали: «Считайте меня коммунистом» - подобных записок-завещаний немало хранится в Центральном музее вооружённых Сил. Есть среди них и письмо, найденное при раскопках братских могил участников Аджи-Мушкайской обороны: «К большевикам и всем народам СССР! Я небольшой по важности человек. Я только коммунист-большевик и гражданин СССР. И если я умер, так пусть помнят и никогда не забывают наши дети, братья, сёстры и родные, что эта смерть была борьбой за коммунизм, за дело рабочих и крестьян, за дело партии Ленина и Сталина! Чебаненко».

А в залитом кровью партбилете погибшего под деревней Фокино 20-летнего комбата Геннадия Потёмкина была такая записка:

«Я клянусь – не ворвётся враг в траншею мою!

А погибнуть придётся – так погибну в бою.

Чтоб глядели с любовью через тысячи лет

На окрашенный кровью мой партийный билет».

Не менее красноречив документ, хранящийся в московском музее Пограничных войск – написанный на обгорелом клочке обоев протокол партийного собрания. История его такова: во время боёв на подступах к Орджоникидзе четверо бойцов 26-го погранполка, оборонявшихся в дзоте, были окружены немцами. Решили стоять до конца. Из четверых двое были коммунистами, один комсомольцем, один – беспартийным. И когда гибель казалась неминуемой, беспартийный подал заявление о приёме в партию. Так и появился «Протокол общего партийного собрания заставы №12, 4 ноября 1942 года». «Присутствовали: Михеев и Куприянов. Повестка дня: слушали товарища Алтунина Фёдора Григорьевича. Заявление о приёме в партию во время боя…».

По современным данным Центрального музея ВС, в годы войны в партию вступило около трёх миллионов человек. Все они знали, что единственная «привилегия», которую они при этом обретают: первыми идти на самые опасные задания. К сведению: почти каждый второй коммунист-фронтовик погиб.

Авторитет партии и до того высокий в годы войны стал колоссальным. Потому что, как свидетельствовал Пётр Абовин-Егидес, подвергавшийся репрессиям и при Сталине, и при Брежневе, но специально приехавший в 1992 году из Франции в Москву, чтобы на слушании по «делу КПСС» дать показания в пользу партии: «На фронте я своими глазами видел, как героически коммунисты сражались с фашистами. А кто создавал и возглавлял партизанские отряды? Вся Великая Отечественная против фашизма выиграна на фронте и в тылу под руководством коммунистов». Показательно, что в годы войны в партию вступили немало «старых» интеллигентов – например, академик Евгений Оскарович Патон (в возрасте 73 лет), актёр Амвросий Бучма (в 51 год), учёный-радиотехник Аксель Иванович Берг (в 51 год)…

Александр Штейн, работавший в годы войны в Ленинграде, писал: «Моряки, уходившие с нашего корабля на сухопутье, непременно хотели своим обликом походить на моряков 1919 года, виденных им в кинофильмах… И я понял тогда, в сентябре, понял, несмотря на всё: не будь того, ради чего и во имя чего жило наше поколение, никогда не удержался Ленинград, как не удержались Париж, Варшава. Белград, вся Европа. Значит, всё было не зря».

Писатель Андрей Платонов не скрывал, что многого не приемлет в советской действительности, из-за чего был в опале. Но вот что он писал об увиденном и почувствованном в боях Великой Отечественной. Приведу строки из его рассказа «Одухотворённые люди» о бойцах, остановивших ценой своей жизни немецкие танки: «Тогда в своей свободной силе и яростном восторге дрогнуло сердце Николая Фильченко. Перед ним, возле него было его счастье и его высшая жизнь, и он её сейчас жадно и страстно переживает, припав к земле в слезах радости, потому что сама гнетущая смерть сейчас остановится на его теле и падёт в бессилии на землю по воле его сердца. И с него, быть может, начнётся освобождение мирного человечества, чувство к которому в нём рождено любовью матери, Лениным и Советской Родиной».

Столь обожаемый «демократами» В. Гроссман в своё время писал о защитниках Сталинграда: «В этой военной суровости лиц и одежд… в этом тесном боевом единении рабочих, красноармейцев, краснофлотцев, сидевших рядом плечом к плечу, проявилась вечная бессмертная мощь советского народа, сила Великой Октябрьской социалистической революции».

Казалось бы, полковник царской армии Карбышев как раз должен был явить образец «чисто русского» патриотизма. Однако в лагерной справке Дмитрий Михайлович характеризуется немцами так: «Кадровый офицер старой русской армии, человек, которому перевалило за 60, оказался насквозь заражённым большевистским духом».

Геббельс в «Последних записках» признаёт: «Советские генералы не только фанатично верят в большевизм, но и не менее фанатично борются за его победу, что, конечно, говорит о колоссальном превосходстве советского генералитета». А Геринг на Нюрнбергском процессе горько сожалел: «Как выяснилось во время войны, мы многого не знали… Главное, мы не знали и не поняли советских русских». По этому поводу секретарь Британского Мемориального фонда Джин Тернер заметила: «Запад настолько оболгал социализм, что нацистские стратеги стали заложниками самообмана».

Чарли Чаплин говорил в годы войны: «Я не знаю, что такое коммунизм, но если он создаёт людей, подобных тем, что сражаются на русском фронте, мы должны уважать его».

Высочайшую оценку советских достижений в духовной сфере и прочности укоренения коммунистической идеологии, в сущности, содержит пресловутый «план Даллеса» по подрыву устоев советского общества, разработанный вскоре после Второй мировой войны. В числе первоочередных он выдвигал такие задачи:

- «Посеяв там (в сознании людей) хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить» – значит, советские ценности, во-первых, были, даже по мнению разработчиков плана, истинными, а во-вторых, они действительно были в то время основой сознания определяюще большого числа людей.

- «…отучим художников, отобьём у них охоту заниматься изображением, исследованием тех процессов, которые происходят в глубине народных масс» – значит, художники действительно по своей охоте, а не по указке партийных идеологов интересовались в те времена жизнью народа.

- «Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого» - значит, честность и порядочность действительно определяли поведение людей.

- «Будем вырывать духовные корни большевизма, опошлять и уничтожать основы народной нравственности» - значит, духовные корни большевизма прочно укоренились в людях, как и народная нравственность; кстати, то, что это дано в «плане Даллеса» через запятую, свидетельствует: его разработчики, в отличие от нынешних правых патриотов, считали духовные корни большевизма и народную нравственность явлениями одного порядка.

«План Даллеса» - сугубо служебный документ, а не пропагандистский материал. И по нему видно, что никаких иллюзий вроде того, что подрыв идеологических устоев советского социализма приведёт к оздоровлению общества, его авторы не питали; они ясно отдавали себе отчёт в том, что их разрушение связано с деградацией общества и растлением людей.

Собственно говоря, даже многие «новомышленцы» - от одиозных фигур типа М. Захарова до серьёзных аналитиков – не отрицают того, что люди в советском обществе исповедовали иную, чем на Западе, систему ценностей. Только они интерпретируют это по-своему. Скажем, ставят не в заслугу, а в вину советскому воспитанию то, что под его воздействием сознание людей перестало воспринимать частную собственность как естественную закономерность, что в нём исчезло стремление заработать побольше денег, что собственная корысть сделалась для него неправедной и нелегитимной.

«Сталинизм попытался, и небезуспешно, переделать саму природу человека, - обвинял д-р Рябков. – Такое противоестественное состояние затем обосновали теоретики – апологеты разумных потребностей. Вот и лишилось общество движителя прогресса. Ибо только при неограниченно растущих потребностях (из контекста статьи очевидно, что речь идёт сугубо о материальных потребностях) каждого гражданина оно может двигаться вперёд». Кстати, когда писалась эта статья, книги Печчеи и Фромма, показавшие, куда завело человечество движение с подобными ориентирами, уже были изданы в СССР.

В передаче «Радио-1» журналистка отнюдь не отрицала, что при советском строе «человек не спрашивал: сколько мне заплатят за мой труд, а спрашивал: что надо делать?» - но резюмировала в духе Когана-младшего: «Это свидетельствует о том, насколько мало в Советском Союзе ценилась жизнь человека».

Когда псевдосоциалистическая «перестройка» переходила уже в откровенно антисоциалистические «радикальные реформы», журналист В. Парфёнов, пропагандируя благотворность роста цен, ставил в вину советской социалистической системе высокую степень социальной защищённости людей – мол, «из-за неоправданно низких цен на хлеб и другие продукты питания» человек мог «за случайные полсотни прохлаждаться».

Режиссёр Андрей Кончаловский попрекал прошлое за то, что «у нас была заповедь: возлюби ближнего своего как себя самого, - а надо было именно себя сначала возлюбить». Он же сетовал: нас учили, что «удел таланта – бороться за святое дело», а надо было учить «уметь продать себя».

Актёр Лев Прыгунов обвинял советское кино в том, что оно ставило целью «воспитать человека, который бы, как Александр Матросов, мог броситься на амбразуру»…

Фактически всё это признание величайших достижений Советской власти в деле гуманистического воспитания людей. Но поскольку эти оценки дают те, кто исповедует потребительскую идеологию, то возвышение духа они воспринимают, как уродование сознания.

При этом и Прыгунов, и Войнович, и бывший воспеватель борцов за Советскую Родину, переквалифицировавшийся с изменением политической конъюнктуры в антисоветчика В. Быков, и академик Д. Лихачёв высказывали твёрдую убеждённость в очень высокой эффективности коммунистического воспитания в те годы, когда оно было действительно коммунистическим; в том, что люди, его усвоившие, «неисправимы». И потому для полного торжества радикальных реформ «нужно, чтобы поумирали эти люди» (цитирую «великого гуманиста» Д. Лихачёва).

Замечу, что немалое число тех, кто в своё время открыто боролся с Советской властью, а не принимал с фигой в кармане от неё почести и награды за ревностное прислуживание, позже оценивали происходящее в стране в советское время с куда больше симпатией.

Патриарх Тихон, о котором ныне антисоветчики вспоминают лишь как о враге большевиков, увидев созидательные дела и стремления новой власти, радикально изменил свою позицию. Незадолго перед кончиной (когда никакие «привходящие» обстоятельства уже значения иметь не могли) он призвал «всех возлюбленных чад богохранимой Церкви Российской» не к терпению и смирению – к тому, чтобы «в сие ответственное время строительства общества благосостояния народа слиться с нами в горячей молитве Всевышнему о ниспослании помощи рабоче-крестьянской власти в её трудах для общего блага».

Глава военного духовенства Белой армии на Юге России митрополит Вениамин, эмигрировавший вместе с войсками Врангеля, писал в 1945 году: «Не случайно сотрудничество Церкви с Советской властью, а искренно… Религиозный дух Церкви пойдёт параллельно с социализмом… Советская Россия чрезвычайно сильная – самая сильная – страна в мире. Потому что к власти пришёл сам народ – через большевистскую партию… Народ поддержал новую идеологию: сотрудничество трудящихся. Идею братства трудящихся. Идеологию дружбы народов не только в одном Советском Союзе, но и в других странах. Идеологию служения».

Н.В. Устрялов, который писал о себе: «Принимал живейшее участие в белой борьбе» (уточним: на стороне Колчака), пришёл к мнению: «Когда умрёт личная злоба и наступит История, тогда уже все навсегда и окончательно поймут, что Ленин наш, что Ленин подлинный сын России, её национальный герой, рядом с Дмитрием Донским, Петром Великим и Толстым».

Устрялов написал это, когда уже перешёл от борьбы с Советской властью, к сотрудничеству с ней. А вот один из главных идеологов Белого движения на Юге России Василий Шульгин признал, что «нельзя не видеть, что русский язык опять занял шестую часть суши», что «большевики восстанавливают военное могущество России, восстанавливают границы Российской державы», задолго до того, как принял решение, несмотря на неизбежное наказание, вернуться на Родину. Это слова из его воспоминаний написанных вскоре после того, как Шульгин с другими белогвардейцами был вынужден бежать из Советской страны.

Давний противник большевиков бывший лидер партии кадетов П.Н. Милюков незадолго до смерти в эмиграции признал: «Русский народ не только принял советский режим как факт, он примирился с его недостатками и оценил его преимущества. Советский гражданин гордится своей принадлежностью к режиму».

Философ Л.П. Карсавин, который из-за критического отношения к новой власти был выслан большевиками из страны, в эмиграции пришёл к выводу: «По существу своему политика большевиков была если не лучшим, то во всяком случае достаточным и, при данных условиях, может быть единственно пригодным средством для сохранения русской государственности и культуры».

Ничего удивительного в таком изменении отношения бывших врагов большевиков к новой власти нет. После того, как именно большевики восстановили величие исторической Российской державы, а потом и подняли его до ещё невиданного уровня, отношение к их делам, по сути дела, стало для русских людей любых политических взглядов критерием подлинного патриотизма. Великий князь Александр Михайлович в своих воспоминаниях приводит слова, сказанные ему одним из европейских монархов: «Если то, что Вы любили в России, сводилось единственно к вашей семье, то Вы никогда не сможете простить Советы. Но если Вам суждено прожить свою жизнь, подобно мне, желая сохранения империи, будь то под нынешним знаменем или под красным флагом победившей революции – то зачем колебаться? Почему не найти в себе достаточно мужества и признать достижения тех, кто сменил вас?».

…Не приходится удивляться и тому, что бывшие чиновники КПСС, включая высокопоставленных, и бывшие воспеватели советского строя, с лёгкостью флюгера переключились на очернение всего советского. Потому что и прежде и ныне они беззаветно любят только себя и готовы на любую подлость и низость ради своего благоденствия…

Дух советского общества вызывал восхищение у многих людей капиталистических стран. Рабиндранат Тагор, познакомившись с жизнью нашей страны в 1930 году, пришёл к заключению: «Экономически они ещё очень слабы, но зато их духовная мощь неизмерима». Австралиец Фрэнк Харди книгу впечатление от поездки по Советскому Союзу 50-х годов назвал «Путешествие в будущее». В ней он, в частности, отметил: «Наибольшее впечатление на нас произвёл новый человек, рождённый новым обществом. Советские люди покончили с философией «каждый за себя», которую воспитывает в людях капитализм… В их печати и литературе не прославляются преступления и корыстолюбие… Они пользуются величайшей интеллектуальной свободой».

Австрийский пианист Артуро Микельанджели, побывав в СССР в начале 60-х годов, делился: «Там духовная пища всё ещё больше значит, чем материальная». А выдающийся футболист Пеле говорил: «Мне нравятся советские люди – нравятся тем, что это единственный народ, не заражённый духом коммерции и наживы».

Американский профессор Говард Парсонс уже в «перестроечное» время сказал: «Первому в истории социалистическому государству было трудно. Оно не миновало в своём развитии серьёзных проблем и ошибок – как объективных, так и тех, избежать которых было не только нужно, но и можно. Но при всём этом ни в коем случае нельзя забывать о ваших поистине великих достижениях, которые продемонстрировали всему миру потенциальные возможности, заложенные в социализме… Весь мир убедился, на что способны свободные труженики».

Отдавали должное высокой духовности советского общества и те западные интеллигенты, которые к политической системе СССР относились без симпатий. Скажем, итальянский режиссёр Федерико Феллини, который приезжал в нашу страну в начале 60-х, так передал своё ощущение атмосферы советской жизни: «Когда я был в Советском Союзе, я прежде всего ощущал христианское чувство бытия». А швейцарский писатель Фридрих Дюрренматт утверждал: «Духовность – сильнейшее оружие России».

Один из важнейших принципов коммунистического учения – интернационализм. И большевики с первых шагов созидания нового общества руководствовались им. В начале 20-х годов голодающая и разорённая Россия делилась с другими советскими народами продовольствием. Тысячи специалистов из более развитых республик ехали в отсталые, чтобы помочь их развитию.

Благодаря такой поддержке, экономика республик Азии стремительно развивалась. Валовая продукция промышленности от 1913 года к середине 50-х выросла в Узбекистане в 18 раз, в Туркмении в 21 раз, в Таджикистане в 35 раз, в Казахстане в 20 раз, в Киргизии в 50 раз. Во всех них были построены сотни новых предприятий, многие из которых имели важное значение для народного хозяйства всей страны – например, медеплавильный завод в Балхаше, Актюбинский завод ферросплавов, Усть-Каменогорский свинцово-цинковый комбинат, Чимкентский цементный завод, Ташкентский текстильный комбинат, электрохимический завод в Чирчике, Ошский шёлкокомбинат, Ашхабадская шёлкомотальная фабрика, Сталинабадский хлопчатобумажный комбинат, Ленинабадский шёлкокомбинат…

В этот же период в несколько раз увеличились сети железнодорожных путей и автомобильных дорог; многократно выросло производство электроэнергии – от нескольких сот раз, как в Туркмении (в 266 раз), до нескольких тысяч раз, как в Казахстане (в 5280 раз).

Для республик Азии огромное значение имели ирригационные работы, осуществлённые в годы первых пятилеток. Скажем, в Киргизии, благодаря им, удалось почти вдвое увеличить посевные площади, в Туркмении – увеличить посевные площади хлопчатника в 2,7 раза. Создание Большого Ферганского канала превратило земли, именуемые прежде Голодной степью, в житницу Узбекистана и Чимкентской области Казахстана.

В республики Азии ехали не только инженеры, техники, квалифицированные рабочие, но и учителя, врачи, учёные. Их знания и стремление помочь народам этих республик – при поддержке Советской власти – позволили в очень короткий срок радикально изменить положение в социально-культурной сфере. Так, до революции на территории, которая потом стала Узбекской ССР, было 63 больницы (997 коек) и 126 врачей. И это едва ли не самые благополучные показатели. К примеру, на территории будущей Туркменской ССР было 13 больниц (300 коек) и 70 врачей, а Таджикской ССР – вообще одна больница на 40 коек. К середине 50-х годов положение стало таким: Узбекистан – свыше 700 больниц (52 тысячи коек), почти 10 тысяч врачей; Туркмения – 300 больниц (12 тысяч коек) , 2570 врачей; Таджикистан – 225 больниц (свыше 11-и тысяч коек), 2117 врачей; Казахстан – 1545 больниц (свыше 62 тысяч коек), 10200 врачей; Киргизия – 267 больниц (свыше 11-и тысяч коек), 2565 врачей. Во всех республиках были созданы специализированные лечебные заведения, детские поликлиники и больницы, о чём до революции не приходилось даже мечтать. Были организованы санитарные авиастанции – для оказания помощи жителям отдалённых посёлков и людям, работающим на пастбищах.

Подобный перелом произошёл и в деле образования. На наиболее благополучной в этом отношении территории Казахстана до революции было около двух тысяч общеобразовательных школ, в которых учились около ста тысяч детей. В других регионах ситуация была существенно хуже. Скажем, Народный Комиссариат Таджикистана в 1925 году издал приказ №1: «Принять на учёт всех работников отдела народного образования, учителей, служащих». Таких оказалось всего 31 человек, которые работали в четырёх интернатах и трёх начальных школах, где обучались 152 ребёнка. Средних специальных, а тем более высших учебных заведений в будущих советских республиках Азии до революции почти не было.

К середине 50-х годов в Казахской ССР было 9449 общеобразовательных школ, в которых учились 1435740 детей, 142 ССУЗа; в Таджикской ССР – свыше 2600 школ (более 330 тысяч учащихся), 25 ССУзов; аналогичная картина была и в других республиках. Кроме того, в каждой из них действовали десятки школ рабочей и сельской молодёжи, в каждой были созданы ВУЗы – от 6-и в Туркмении до 31-го в Узбекистане.

До революции своих научных учреждений на территории республик Азии не было. В 20-е годы в них отправились учёные, которые не только сами вели исследования, но и помогали в создании национальных научных организаций. Потом, как правило, в республиках создавалась база Академии Наук СССР, затем она преобразовывалась в филиал АН СССР, а на его основе образовывались республиканские Академии Наук – в Узбекистане в 1943, в Казахстане – в 46-м, в Туркмении и Таджикистане – в 51-м, в Киргизии – в 54-м. В середине 50-х годов в каждой республике функционировали уже десятки научных учреждений.

В советских республиках Азии создавались театры, ансамбли, представляющие национальные традиции песни и танца; открывались сотни и тысячи клубных учреждений и массовых библиотек. Многократно увеличилось издание книг. Например, в 1913 году в Казахстане было издано 13 книг общим тиражом в 4000 экземпляров, а в середине 50-х издавалось свыше тысячи книг (из них больше половины на казахском языке) общим тиражом более 10-и миллионов экземпляров.

В годы Советской власти – и тоже при помощи тогда истинно братских народов – динамично развивались республики Кавказа. Азербайджан и до революции был важнейшим в стране центром нефтедобычи. Теперь здесь же создавалась и мощная химическая промышленность, связанная с переработкой нефти (уровень её производства от 1913 года к 1940-му вырос в 50 раз); развивалось машиностроение, обслуживающее, прежде всего, нефтяную промышленность и сельское хозяйство (в этой отрасли уровень производства вырос от 1913-го года к 40-му в 21 раз). После Великой Отечественной войны начала создаваться ещё одна отрасль – металлургия.

В Грузии эффективное развитие получила тяжёлая промышленность. Тбилиси, Кутаиси, Рустави стали важными промышленными центрами союзного значения. В Армении были созданы крупные предприятия химической промышленности, металлургии, машиностроения. Во всех кавказских республиках была построена сеть электростанций, благодаря чему многократно увеличилось производство электроэнергии.

Как результат всего этого валовая продукция промышленности от 1913 года к середине 50-х выросла в Азербайджане в 14 раз, в Грузии в 31 раз, в Армении в 49 раз.

Во всех этих республиках в десятки раз увеличилось количество врачей и число больничных коек, многократно выросло число общеобразовательных школ и детей, занимающихся в них; стало намного больше средних специальных и высших учебных заведений, научных учреждений. Были созданы республиканские Академии Наук. В каждой республике действовало большое количество детских дошкольных учреждений, клубов и домов культуры. Их театры (особенно грузинские и армянские) завоевали европейскую известность. Фильмы грузинских кинематографистов получали самые престижные международные награды.

В мае 1981 года первый секретарь ЦК Компартии Грузии Э. Шеварнадзе в докладе, посвящённом 60-летию Грузинской ССР, говорил: «Ленинская национальная политика, дружба народов привели к подлинному расцвету Грузии. Немеркнущий свет Октября прорвал вековую тьму, вывел народ на широкую дорогу общественного прогресса… Дела в Грузии спорятся – и это результат поистине ленинской заботы партии о трудящихся Грузинской ССР, о гармоничном развитии всех её автономных формирований, переживающих сейчас настоящий расцвет. В Абхазской АССР, Аджарской АССР, Юго-Осетинской автономной области сегодня ускоренными темпами ведётся строительство новых промышленных предприятий, жилья, школ, больниц, культурных учреждений, прокладываются новые автострады, благоустраиваются курорты».

Но полностью достоинства Ленинской национальной политики выявились тогда, когда буржуазным националистам во главе с коммутантом Шеварнадзе удалось погасить свет Октября. За считанные годы недавно цветущая республика скатилась до такого уровня, что Шеварнадзе уже в ранге президента-антикоммуниста, но с прежней «цековской» риторикой заявил в 1994 году: «Если бы не помощь американского народа, грузинский народ в полном смысле этого слова голодал». А Южной Осетии и Абхазии отказ властей Грузии от Ленинской национальной политики принёс войны. Впрочем, разжигание национализма воспламенило войны не только в Грузии…

На одном из обсуждений в постсоветской Госдуме был приведен факт, красноречиво характеризующий национальную политику Советской власти: в ХХ веке в мире исчезли 20% наций и языков, - а в СССР из 165-и народностей и 122-х языков были сохранены все.

Эффективность большевистской национальной политики признавал даже враг большевиков философ С.Н. Трубецкой. В эмиграции он писал: «…разные туранские народы стали участвовать наравне с русскими в общегосударственном строительстве… Привлечение разных племён Евразии к общему государственному строительству, соединяя их в одну общую семью, заставит каждого из них смотреть на русскую государственность как на свою собственную, родную».

Особая тема – республики Прибалтики. С «подачи» главного идеолога «перестроечного» ЦК КПСС А.Н. Яковлева начались политические спекуляции на версии, будто присоединении их к Советскому Союзу было насильственным, против желания населения. Но вот что писала в корреспонденции из Литвы американская журналистка Анна Луиза Стронг:

«Я находилась в Литве весь период, когда шли выборы первого парламента и было принято решение стать частью СССР… Мои сообщения не подвергались цензуре. Мне было разрешено передвигаться без ограничений… Как и другие бесчисленные наблюдатели, я отметила, что военнослужащие Красной Армии держались в стороне от всех дискуссий прибалтийских политиков и от выборов, которые были делом исключительно самого народа… Повсюду быстро выявилась всеобщая поддержка идеи непосредственного вхождения в состав Советского Союза. Резолюции из провинции с требованием присоединиться к СССР потоком поступали в газеты, передавались по телефонным линиям, заполняли почтовые ящики официальных лиц».

Стронг отметила, что значительная часть интеллигенции была недовольна тем, как были организованы выборы в парламент, поскольку в них участвовала лишь одна партия – коммунистическая. Сама журналистка и объяснила, почему так получилось. Сметана, установив в 1926 году диктатуру, запретил компартию. В 1936 году он распустил вообще все партии. В условиях политических преследований Коммунистическая партия оказалась единственной, сумевшей сохранить свою организацию, уйдя в подполье. Поэтому после краха диктатуры («99% народа ликовало», - прокомментировала это событие Стронг) только коммунисты имели свою партию.

Впрочем, замечает американская журналистка, большую часть народа проблема «одного списка» не волновала – «отсутствие другого списка не уменьшало энтузиазма крестьян и рабочих. Многие из них голосовали впервые в жизни».

Проверкой истинности результатов этого голосования стала Великая Отечественная война. Действительно, как сейчас со странной гордостью заявляют националисты, тысячи литовцев, латышей, эстонцев с оружием в руках служили гитлеровцам – в полиции, армейских подразделениях и даже в СС. Но ведь тысячи литовцев, латышей, эстонцев защищали Советскую власть в партизанских отрядах и подполье; многие десятки тысяч – в рядах Красной Армии.

После освобождения Прибалтики от немцев сюда из разных республик Советского Союза приехало немалое число специалистов, чтобы помочь восстановить разрушенную войной промышленность и вывести её на более высокий уровень. Общими усилиями были восстановлены и построены сотни предприятий, в том числе и такие мощные, как ВЭФ, вагоностроительный и электротехнический заводы в Риге, РАФ в Елгаве, станкостроительный завод «Жальгирис» и электромашиностроительный завод «Эльфа» в Вильнюсе, экскаваторный и электромашиностроительный заводы в Таллине. Значительно возросло производство электроэнергии. Как результат валовая продукция промышленности выросла с 1940 года к середине 50-х годов в Литве в 8 раз, в Латвии в 8,8 раз, в Эстонии – в 10 раз. На уровень лучших европейских показателей вышло сельское хозяйство этих республик.

Во всех них стало всеобщим школьное образование и общедоступным высшее. Значительно расширилась сеть клубных учреждений и массовых библиотек. Эффективное развитие получила национальная культура.

«Рождение литовского профессионального театра, - говорил в начале 80-х годов народный артист СССР Донатас Банионис, - не случайно совпадает с провозглашением Советской власти в 1918 году. Советская республика за несколько месяцев своего существования сумела позаботиться и о создании первого театра… За последующие 20 лет в буржуазной Литве был создан ещё только один театр. А через 20 лет после образования Литовской ССР их насчитывалось уже одиннадцать».

В буржуазной Литве, - как отмечал председатель правления Союза композиторов республики Витаутас Лаурушас, - композиторами было написано 6 симфоний, 3 инструментальных концерта, 4 струнных квартета, 5 опер – в советское время эти показатели выглядят так: 75 – 85 – 49 – 32. Плодотворно работали литовские писатели и поэты, художники, кинематографисты. И прав был Банионис, заметив, что «в маленькой Литве ныне создаются художественные ценности большого масштаба, значение которых выходит за рамки одной нации, одной республики, вливается в процесс мировых достижений». Подобную оценку можно дать и развитию культуры в Латвии и Эстонии.

Нелепо звучат нынешние обвинения националистов Советской власти в том, что она будто бы ущемляла права коренных наций республик Прибалтики. Официальные данные свидетельствуют о совершенно ином. Например, в Латвии в 1987 году среди рабочих латышей и впрямь было только 47,6%. Зато среди ректоров вузов – 70%, среди депутатов Советов всех уровней – 76,1%, среди работников Верховного Суда – 79%, среди министров – 83%.

Особенно наглядно результаты большевистского интернационального воспитания советских людей проявлялись в экстремальных ситуациях. Гитлер и его приближённые были уверены, что война вызовет антагонизм между народами СССР. Однако народы нашей страны (за небольшим исключением) лишь сплотились в общей борьбе с агрессором. Люди всех национальностей воевали на фронтах, работали на победу в тылу.

Миллионы людей из Белоруссии, Украины, России оказались, как сейчас принято говорить, беженцами. Но – в отличие от постсоветского времени – никаких проблем с их статусом и правами не возникало. Юридические положения были не нужны в условиях подлинно братских отношений между советскими людьми. Профессор С.Г. Кара-Мурза в 90-е годы вспоминал: «Тогда я, ребёнок, убедился, что могу пройти до Тихого океана, и в каждом доме я буду родным – хоть в избе, хоть в юрте, хоть в яранге».

После землетрясений в Ашхабаде в 1948 году и в Ташкенте в 1966-м все республики Союза помогали пострадавшим от бедствия и участвовали в восстановлении этих городов – направляли как медикаменты, продовольствие, так и специалистов. Каждая республика брала шефство над восстановлением определённого района города. В очень короткое время Ашхабад и Ташкент были возрождены, причём, в Ташкенте «по ходу дела» заодно построили метро.

Западногерманский публицист Эмиль Карлебах (один из основателей известной газеты «Франкфуртер Рундшау») назвал возрождение Ташкента чудом. Он провёл параллель между его судьбой и судьбой итальянского города Беличе, где через 12 лет после землетрясения «пострадавшие от него люди – 35 тысяч – по-прежнему живут во временных бараках, жалких конурах без света и каких-либо санитарных удобств».

«Эти 60 лет (существования СССР), - пишет Карлебах, - являют собой уникальный пример того, как могут люди более ста национальностей трудиться сообща, радоваться и печалиться вместе, идти единым путём к общей цели».

Интерниационализм был ориентиром и внешней политики Советской власти. Десятилетиями наша держава помогала развивающимся странам – причём, обычно на льготных условиях, порой даже терпя при этом материальный убыток. Поставляли продовольствие голодающим и медикаменты для больных, нефть и оборудование для промышленности. Советские специалисты разминировали, лечили, учили, строили заводы и электростанции.

Доктор геолого-минералогических наук Николай Запивалов вспоминал: «В 1955 году специалисты из разных республик СССР приехали в Индию, и с помощью своих методов, технологий, техники, за счёт финансовой поддержки Советского Союза создали в кратчайшие сроки мощную нефтяную промышленность в стране, только что ставшей независимым государством».

Нередко созданные при помощи Советского Союза предприятия имели для развивающихся стран жизненно важное значение. Например, уже в начале «нулевых» годов далёкие от просоветских настроений руководители Египта констатировали, что без Асуанского гидроузла сейчас голодало бы три четверти населения страны.

Индийский политолог А.К. Рой, размышляя в 90-е годы над уроками Октябрьской революции, назвал её «призывом покончить со всей империалистической эксплуатацией» и отметил, что «Советский Союз играл роль опоры для создания независимых экономик стран “третьего мира”».

При этом надо иметь в виду, что такая политика Советской власти отвечала – по крайней мере, в 20-60-е годы – настроению большинства советских людей, у которых интернационализм стал одним из устоев сознания. Оно не в лозунгах, а на деле вмещало в себя всю планету. Подавляющее большинство людей безоговорочно одобряли экономическую и военную помощь республиканской Испании и за событиями развернувшейся там гражданской войны – географически очень далёкой от них – следили так, словно она лично касалась каждого. Подобное отношение было в 60-е годы и к революции на Кубе. Я хорошо помню, с каким восторгом встречали белгородцы в начале 60-х годов делегацию Острова Свободы. И не только в книгах и фильмах, но и в жизни много раз было так, что рабочие по собственной инициативе отрабатывали смену в помощь попавшим в трудное положение людям других стран.