Комсомол – это крылья духа

Редакция газеты «Слово коммуниста» продолжает серию материалов из книги «Советское Солнце» с воспоминаниями белгородцев о днях своей комсомольской юности. Сегодня Галина Мишенина рассказывает, как ее жизнь оказалась связана с комсомолом.

«Ощущение, что

я повзрослела»

1953 год. 5 марта. Проснулись от гудка Краснояружского сахарного завода. Он был непривычно длинным и тревожным, душераздирающим. Радио в селе ещё не было. Бегом помчались в школу. В школе нас построили в зале вдоль стен, из кабинета директора вышли учителя и незнакомый нам молодой человек. Потом узнали, что это был инструктор Краснояружского райкома комсомола.

Он сообщил нам: «Товарищи, умер наш вождь – товарищ Сталин». Плакал он, плакали учителя, директор, а мы завыли. Потом к нам в класс, это был 6­й класс, зашёл учитель математики (он был секретарём партийной организации колхоза им. Кирова) и сказал: «Кто желает вступить в комсомол, может подать заявление и заполнить анкету». Речь шла о тех, кому исполнилось на тот момент 14 лет. Мне в феврале исполнилось только 13 лет, а так хотелось в Комсомол! Я заполнила анкету, написала свой настоящий возраст, а потом в райкоме исправила на 14 лет.

Утром 14 марта мы, 10 подростков, отправились в райком комсомола, в пос. Красная Яруга. Поскольку мы жили в селе Теребрино, Краснояружского района и до райцентра было 18 км, транспорта не было, нам предстояло пройти их пешком. Зимы были в те времена снежные и суровые, снег таял только в конце марта, поэтому мне эти 18 км запомнились до сих пор. Шли по колено в снегу. Но никто не ныл. Я всю дорогу думала, что по возрасту меня могут не принять в комсомол, и как же я буду врать, что мне уже 14 лет. Ребята шутили, что во время войны, чтобы попасть на фронт, молодёжь прибавляла себе возраст. И ты не дрейфь – прибавлять­то будешь ради святого дела. Но подтёртый год рождения заметили, первый вопрос был: «Сколько тебе лет?» И я, краснея, сказала: «14!». Назад летели на крыльях. Пришли поздно вечером уставшие и мокрые, но довольные, счастливые и гордые. Было ощущение, что я действительно повзрослела, что надо быть ответственной за всё, что происходит в школе, в стране, в семье. Мама затемно уходила на работу, поздно приходила с работы домой, а мы с младшим братом должны были управляться с домашними делами. Старшие сёстры после окончания медучилища разъехались, кто в Дагестан, кто на Львовщину. Мы жили в мире и дружбе со всеми народами Советского Союза.

Школьная активистка

Через некоторое время меня вызвали в канцелярию. Иду и думаю, что же я натворила, что к директору вызывают? А мне сказали: «Решили тебя рекомендовать для избрания секретарём комсомольской организации. Я в слёзы. Дело в том, что в те годы учились и те, кто в войну не учился. То есть 1935­1938 годы рождения, а нас, 1940 года рождения, было всего два человека: я и Мишенин Валентин. Все остальные были старше. Подумала, как же я буду управляться с «мужиками» 35­го года рождения? Директор успокоил: «За лето подрастёшь, а мы поможем!».

Школа была семилетней. И вот, в 7­м классе, помню, решили мы увековечить место, где в годы войны фашистами были расстреляны комсомольцы. Около школы был глубокий овраг. Это в середине села. На краю этого оврага они и были расстреляны. Всем классом пошли в лес, нарубили хвороста, кольев, сделали оградку на месте гибели этих ребят. Но кто они были, за какие действия их расстреляли, мы не знали. Старшие говорили, что эти ребята с улицы Поповки, что немцы не давали их похоронить, что они лежали не один день. Потом всё­таки ночью жители села их похоронили. Позже там был поставлен памятник, а имён их я не знаю до сих пор.

После 7­го класса учились в десятилетке, в селе Вязовое, в 8­ми км от Теребрино. В 9­м классе – это был уже 1956 год ­ разворачивалась целинная эпопея. Жили мы зимой в общежитии в Вязовом, весной и осенью ходили пешком из родного села (за знаниями) – 8 км туда и 8 км назад, каждый день. Там я тоже состояла в комсомольском бюро. Иногда заседали допоздна, а идти надо было 3 км лесом. Однажды с Наташей Смоляковой шли поздно домой лесом, а рядом по кустам нас сопровождал волк. Была осень, мы идём по тропинке, а он по сухим листьям, рядом шуршит. До сих пор помню то состояние страха. Так вот, пришла домой и объявила маме, что поеду на целину. На целину, конечно, уехать не удалось – за нашим сараем росла верба, как аргумент маминой «педагогики», пришлось продолжать учёбу, да и по возрасту не вышла.

Сибирская романтика

Потом была строительная школа № 1 города Харькова. Окончила её с одной четвёркой, по комсомольской путёвке наша 6­я группа почти полностью уехала в Сибирь, на стройку, в город Читу, в строительно­монтажный поезд № 263. Приехали в конце августа, поселили нас в вагонах под сопками, и так это было романтично. На второй день пошли в сопки. Спустились на другую сторону в тайгу, а там между сопками ещё лежал толстенный лёд с самой зимы, так как туда не заглядывало солнце. А 10 сентября уже ударили морозы, нас переселили в финские домики в Сухую Падь, почти в тайгу. Строили жилые дома, потом перешли на другой объект – железнодорожный техникум. Вот на этом объекте я опять была комсоргом. Помню социалистическое соревнование и по профессии, и в художественной самодеятельности. Наша бригада была в передовиках. Девчонки с Харьковщины, выпускницы СШ № 1 Левченко Мария, Поважна Тамара, Юрьева Рая, Гончаренко Нина, Пасечник Нина, Коломийченко Валя, Водяницкая Люба и мы, белгородки: Шинкарёва Вера и я – все комсомолки­передовики.

За эти успехи в шестой пятилетке (1956­1960 г.г.) мы были награждены знаком ЦК ВЛКСМ «Молодому передовику производства» – это было 12 августа 1958 года. Помню эти годы как самое светлое время в моей жизни: мы жили без удобств, с печным отоплением, без водопровода, иногда было ужасно холодно, мороз в Забайкалье до – 40 градусов, ветры сумасшедшие, а мы пели. Пели дома, в общежитии, пели на работе, а руки дело делали – мы штукатуры­маляры, а голосовые связки­то свободны! Песни помогали нам и на работе, и в быту.

Возвращение

на Белгородчину

Вышла замуж, мужа призвали в Советскую Армию, а я в 1961 году уехала к маме в отчий дом в селе Теребрино, Краснояружского района. Там опять включилась в общественную и комсомольскую работу – секретарь комсомольской организации колхоза им. Кирова и заведующая сельским клубом. В нём мы с таким упоением занимались художественной самодеятельностью. Но, главное, что никаких руководителей, хормейстеров, балетмейстеров не было: заведующая клубом и баянист, а на смотре художественной самодеятельности в Красной Яруге занимали первые места. Теребринские девчонки и парни Шинкарёва Варя, Мишенина Нина, Мишенина Маша, Кизилов Михаил, Мишенин Иван, Мишенин Анатолий (надо сказать, что в нашем селе очень много Мишениных) и другие были такие голосистые. Концерты давали и в своём клубе и ездили с концертами в соседние сёла. Вечером репетиции, затем концерт.

А в уборочную, когда убирали с полей хлеб, ночью на машинах вывозили от комбайнов пшеницу в Заготзерно. Зимой возили на санях и лошадях навоз в поля. Удобряли родную землю органикой. Столько было энтузиазма! Мы были молодые, сильные, и беззаветно любили свою страну и свой родной край. Работали не за трудодни, это был наш комсомольский вклад в укрепление экономики и культуры страны.

Днём ребята и девчонки работали в колхозе на разных работах: кто шофёром, кто комбайнером, кто телятницей, а ночью были наши комсомольские субботники. Никто не стонал и не возражал – ни молодёжь, ни родители: просто мы были так воспитаны семьёй, школой. Комсомол был для нас нашей религией, мы не слышали бранных слов от ребят, наших сверстников, мы не слышали и не представляли, чтобы учитель повысил голос или назвал школьника оскорбительным словом. И сегодня я помню их, наших учителей – Шапошникова Ивана Семёновича – директора школы, Мишенина Ивана Тимофеевича – учителя математики и секретаря колхозной парторганизации, Мишенину Зинаиду Тимофеевну, Стрюкову Марию Ивановну, Архипова Александра Александровича, Архипову Дарью Ивановну, Сафронову Марию Ивановну, Алфимова Михаила Евдокимовича..

Я часто думаю о моей мамочке – она поддерживала нас во всех общественных делах. Мы даже песни пели вместе с ней: и пионерские, и комсомольские. Бывало, идём с ней в лес за дровами и поём: «Наш паровоз, вперёд лети, в коммуне – остановка!..». Особенно любили «Крейсер «Аврора».

Мы не были такими уж во всём правильными, были и шалости, но они были незначительными. У нас главным было чувство ответственности, любовь к своей земле, впитанная с молоком матери. Мне и сейчас, в немолодом уже возрасте, глядя на заросшие бурьяном поля, хочется обнять мою землю, пожалеть, прижаться к ней щекой.

«Власовцы наших дней»

Моя связь с комсомолом не прервалась и после переезда в Белгород в 1963 году. По рекомендации комсомола вступила в КПСС в 1965 году. В 1966 году началась моя работа в аппарате Белгородского горкома КПСС. В 1974 г. была командирована Министерством обороны в Южную Группу советских войск (Венгрия) – шёл обмен комсомольских документов. Я была инструктором политотдела по учёту партийных и комсомольских документов. Пришлось много поездить по стране: Дьёр, Секешфехервар, Веспрем, Надьатад и другие. И, когда по дороге останавливались, заходили в лес, шли по какой­то топкой земле, я с болью в душе думала: «Нет лучше моей Родины, наша земля теплее, наши берёзки роднее, наш воздух чище, ласковее». Домой хотелось постоянно. Здесь работа сводилась к выписке и обмену комсомольских документов, проверке протоколов комсомольских и партсобраний.

За период моего пребывания в этой воинской части не было ни одного происшествия среди военнослужащих, была высокая дисциплина и ответственность, сближало чувство удалённости от своего дома. О дедовщине и не слышали.

Как бы я хотела, чтобы внуки мои прожили мою комсомольскую юность: Забайкалье; трудовые будни в колхозе им. Кирова, который когда­то был миллионером, а теперь его нет; двор, где мы крутили сортировку, заросший теперь высоченным бурьяном; наши субботники на стройках Белгорода (пусковые объекты – детсады, школы, жилые дома, стадион, городская баня, траншеи под телефонный кабель и т.д.).

Но, увы! Значительная часть тех, кто вчера работал рядом со мною в Белгородском горкоме КПСС, сегодня являются певцами других «социальных технологий», продвигают в народную толщу вражескую идеологию, тлетворно влияют на умы масс. Власовцы сегодняшних дней. А один из вождюков горкома КПСС, в недавнем прошлом ­ «мой старший товарищ по званию», на поверку оказавшийся выкидышем из советского общества, на предложение восстановиться в партии, спросил меня: «А в какой это ты партии состоишь?!». Хотелось на всю улицу закричать: «Ты от какого ж блуду повёлся­то такой?». Невообразимые метафоры и почти мистические ассоциации, и остроумные, и очень ядовитые сразу же мелькнули в сознании. И стало ясно, что ему уже не к чему, очень поздно читать маленькую статью Романа Сенчина «Не стать насекомым». Впрочем, он этим самым насекомым был всегда. Но какая уборщица (тётя Маня?) открыла ему оконную форточку кабинета горкома КПСС, чтобы оно, насекомое, залетело туда? Кадровые ошибки КПСС оказались очень тяжёлыми, роковыми для неё самой. Но идеалы коммунизма как подлинного гуманизма вечны и непобедимы.