ПАМЯТНЫЙ СПЕКТАКЛЬ

Я окончила 7 классов и, как всегда, уехала летом гостить к бабушке в деревню. Там я силь­но заболела. Несколько дней температура дер­жалась 39-40°С. Привезли меня домой в Новоси­бирск. Вызвали «скорую», и попала я в детскую инфекционную больницу. При поступлении де­тей в больницу всем стригли волосы на голове. Меня тоже ждала такая участь.

Так как я через ме­сяц должна была идти в школу, в 8-й класс, я ка­тегорически отказалась стричь волосы и к себе не подпускала ни дежурного врача, ни парикмахера. И тогда врач приняла такое решение: косы обрезать, оставить на память, а мне сделать стрижку очень ко­роткую, как у мальчиков. С этим решением я со­гласилась, надеясь, что волосы к школе отрастут. Парикмахер приступил к своей работе. По окон­чании стрижки он принес зеркало и попросил меня посмотреть в него. Я себя не узнала. На меня смо­трел симпатичный юно­ша с большими карими глазами, с черными вол­нистыми, коротко под­стриженными волосами. Вот с такой прической я пришла учиться в школу, в 8-й класс. Благодаря этой прическе вскоре я стала участвовать в важных для меня школьных событиях.

Приближался празд­ник 23 февраля. Во всех школах шли репетиции, посвященные этой дате. Ученики с учителями гото­вили стихи, песни, поста­новки. В нашей школе де­вочки и мальчики учились вместе. А недалеко, на этой же улице Жданова, находилась школа толь­ко для мальчиков. В этой школе решили поставить спектакль о героической девушке Зое Космодемьянской. На все роли в спектакле они нашли ис­полнителей, а на главную роль, роль Зои, найти не могли, так как все девочки в то время в школу ходи­ли только с косичками. И стали они обращаться по другим школам, ища де­вочку с короткой стриж­кой, и нашли: это была я.

Приближался празд­ник, шли репетиции. Я с большим удовольствием, с огромным желанием ходила на эти занятия. Наконец наступил долго­жданный день. Огромный зал в школе был полно­стью занят зрителями. В первых рядах сидели ученики начальных клас­сов вместе с родителями, с учителями, на дальних рядах - старшеклассни­ки. Начался концерт. Дети пели, танцевали, читали стихи. В конце концерта - наш спектакль. Одна сце­на сменяется другой, в зале тихо, все вниматель­но, с большим интересом следят за событиями в спектакле.

И вот, наконец, заклю­чительная сцена. За­крыли занавес. На сцене устанавливают сооруже­ние, похожее на висели­цу, около нее табуретка с низкими ножками. По сцене лежат сугробы (опрокинутые стулья, а сверху простыни). Пока ребята оформляли сцену, меня в пионерской тоже готовили к спектаклю. Лицо, руки, ноги пятнами покрасили серой, чер­ной и красной краской. На тело надели короткую кофточку с сильно рас­стегнутыми сверху пуго­вицами. Кофточку прямо на мне сбрызнули крас­ными чернилами. Я бы­стро надела приготовлен­ную мне юбочку. Взглянув в зеркало, я заревела белугой - кофточка на­столько была открыта, что виднелась моя грудь, а юбка была спереди вер­тикально порвана, при движении голая нога моя виднелась выше колен. Я еще больше заревела. Не знала, что и делать: выходить в таком виде - стыдно. И срывать спек­такль нельзя. Я ревела и не знала, как мне посту­пить. Пионервожатая ста­ла меня уговаривать, что так я и должна выглядеть после пыток немцами. Все точки над «i» постави­ла учительница, которая готовила этот спектакль. Она сказала, что грудь не будет у меня видно, так как сейчас на шею мне наденут доску, а то, что я плачу - это хорошо, моло­дец, что вхожу в роль. Еще учительница меня преду­предила, когда я буду го­ворить последний моно­лог, чтобы я на людей не смотрела, а смотрела над их головами, на стену.

Занавес открылся. На шею мне надели картон­ную дощечку на веревоч­ке с надписью «партизан» и потянули меня к выходу на сцену. У дверей уже стояли два мальчика с ав­томатами в форме фри­цев, и я, заплаканная, в кровоподтеках, с доской на шее, шаткой походкой (запнулась о поваленный стул), толкаемая автома­тами фрицев, иду по сце­не. Зал замер. Все в на­пряжении - и я, и зрители. Подхожу к табуретке. Фрицы со словами «ком, ком» толкают меня в спи­ну, я забираюсь на нее. Поворачиваюсь лицом в зал и вижу: плачут все - и дети, и родители, и учите­ля. Какой-то ком подкатил у меня к горлу. Я сама еле сдерживаю слезы, чув­ствую, что сейчас вот-вот разревусь, и слышу голос Надежды Ивановны: «В зал не смотри, смотри на стену», - и вижу на стене огромный портрет Стали­на. И с голосом высоко­го патриотизма я гром­ко крикнула: «Люди, не плачьте! Сталин с нами! Победа будет за нами!»

Весь зал встал, все плачут и аплодируют. За­навес закрылся, сцену освобождают от всего, а мы, участники спек­такля, вышли на сцену, выстроились в шеренгу, занавес открыли. В зале по-прежнему все сто­ят, плачут и хлопают. И мы тоже все плакали. На сцену поднялся дирек­тор, сказал: «Молодцы, ребята, а ты, Лидочка, непременно станешь хо­рошей артисткой, а мы все будем ходить на твои спектакли». Артисткой я не стала, стала руково­дителем по производству военных истребителей на любимом мной ави­ационном заводе В. П. Чкалова в городе Ново­сибирске.