Виктор ВАСИЛЕНКО
МУТАНТЫ

Завершаем знакомить вас с размышлениями аналитика Виктора Василенко о том, почему в конце 80-х значительная часть советской интеллигенции поддержала контрреволюцию.

РОЖДЁННЫЕ ПОЛЗАТЬ

Почему же, как говорил академик Александр Данилович Александров, «на каком-то этапе мы потеряли свою партийную интеллигенцию»? Почему, образно говоря, у «отца» Мальчиша-Кибальчиша внук оказался типичным «Плохишем»?

Безусловно, немалую роль сыграл тот урон, который нанесла советской интеллигенции Великая Отечественная война. Значительная её часть погибла, защищая Родину. Среди погибших немало было настоящих коммунистов. Потому что на фронте призыв «Коммунисты – вперёд!» был не лозунгом, а руководством к действию.

Существенное значение, на мой взгляд, имело и то, что в годы правления Сталина в духовной жизни советского общества развивались противодействующие друг другу тенденции. С одной стороны, утверждение коммунистических приоритетов и ориентиров человеческого бытия вкупе с колоссальной работой по культурному развитию самых широких масс народа создавало огромный духовный потенциал общества. С другой стороны, в 30-е годы стала утверждаться жёсткая нормативность – причём, не только в политической сфере, но и в художественной культуре, и в науке.

Речь не о принципе партийного руководства – полагаю, что в нём нет ничего плохого, а о воцарении культового по сути догматизма, когда требовалось не руководствоваться духом учения, а не рассуждая подчиняться «букве» - причём, даже не букве учения, а установкам «свыше». Ведь, скажем, с точки зрения марксистского учения в науке критерий истины – практика. Однако не раз случалось, что результаты научных исследований мерялись чисто политическими мерками.

Утверждение такой нормативности препятствовало подлинным творцам реализовывать свой духовный потенциал и приносить ту пользу обществу, которую они могли и хотели. В то же время оно благоприятствовало тем, кто готов был «разделить» любые указанные сверху взгляды и «откликнуться» на всё, что соответствует конъюнктуре. Фактически таким образом создавались предпосылки для вытеснения той интеллигенции, которая по-настоящему верила в идеи революции, «идеологическими камердинерами» власти.

В углублении и расширении деградации советской интеллигенции сыграло свою роль и то, что теперь многие молодые интеллигенты – особенно среди тех, что выросли в послевоенные годы, – не обретали веру в революцию, а принимали её в «готовом виде», не приложив никаких духовных усилий (зубрёжка марксистских дисциплин не в счёт). А ещё Ленин предупреждал: «Если коммунист вздумал бы хвастаться коммунизмом на основании полученных им готовых выводов, не произведя серьёзнейшей, труднейшей, большой работы, не разобравшись в фактах, к которым он обязан критически отнестись, такой коммунист был бы очень печален».

Династия Гайдаров как раз позволяет проследить деградацию советской интеллигенции. Аркадий Гайдар свои жизненные «университеты» проходил на полях гражданской войны. Здесь ковалась его идейная убеждённость. К нему полностью подходят слова Маяковского: «…землю, которую завоевал и полуживую вынянчил, где с пулей – встань, с винтовкой – ложись, где каплей льёшься с массами, за землю такую пойдёшь на жизнь, на труд, на подвиг и на смерть».

Его сын Тимур Гайдар землю не завоёвывал и не вынянчивал. Благодарная память о героически погибшем отце открыла ему двери элитарной Военно-дипломатической академии, а позже, сидя в кресле редактора военного отдела «Правды», Тимур Аркадьевич выслужил чин контрадмирала.

Ну, а внук, Егор Гайдар, родился за границей, рос в круге «избранных». И, думается, «бочка варенья да корзина печенья» для него уже тогда были дороже, нежели «эта страна». Тем не менее, путь в «Правду» был предопределён уже самим его происхождением.

То, что «идеологические камердинеры» год от года играли всё большую роль в коммунистическом воспитании, оказалось губительным для дела коммунизма, поскольку, как заметил Гегель, «для камердинера не существует героя, но не потому что последний не герой, а потому что первый камердинер».

Такой интеллигенции не было свойственно чувство сопричастности к судьбам народа и страны, а тем паче идея служения им. Всё явственнее она стремилась выделиться в некий замкнутый круг, находящийся над «простыми смертными». И это усугубляло духовную деградацию интеллигенции.

Николай Бердяев писал: «Культурная элита не может оставаться замкнутой в себе под страхом удаления от источников жизни, иссякания творчества, вырождения… Образование касты культурно-утончённых людей, теряющих связь с широтой и глубиной жизненного процесса, есть ложное образование, которое делается более потребительским, чем творческим». Именно это и происходило с нашей интеллигенцией.

Поездки деятелей культуры по ударным стройкам, городам и весям продолжались до конца 80-х годов, однако теперь очень многими их участниками двигало не стремление познать жизнь тружеников (и уж тем паче не испытать её на себе), а желание создать себе нужный имидж, а то и более прагматические соображения.

К матблагам эти люди относились совсем иначе, нежели первые поколения советской интеллигенции. Знаменитый чеченский артист Махмуд Эсамбаев в интервью 1997 года с гордостью говорил о том, что «все деньги отдавал свой стране – СССР!». А вот сын скрипача Леонида Когана расценил то, что немалая часть валютных заработков выдающихся исполнителей шла стране (в частности, и на систему подготовки молодых дарований, которая в своё время помогла Когану-старшему стать великим музыкантом) как «рабскую эксплуатацию».

И так думал не он один. Неслучайно в 70-80-е годы рядовым явлением стало бегство мастеров искусств на Запад. И не стоит выдавать это за «порыв к свободе». Были, вероятно, и такие, но они составляли незначительную часть. Подавляющее же большинство всего лишь стремилось поменять просто высокий уровень материальной обеспеченности, который они имели в Советском Союзе, на сверхвысокий, который имеют западные «звёзды».

«Моментом истины» стал конец 80-х. Интеллигенты обрели воистину бескрайнюю свободу (в среде деятелей культуры в то время, если и могли кого-то преследовать, то разве что за приверженность коммунизму; а отказ от нравственных ограничителей сделался в творчестве признаком хорошего тона), тем не менее, поток эмигрантов отнюдь не иссяк, а, напротив, резко усилился.

«Интеллигентами ещё зовутся… Они же ни во что не верят. Только и думают о том, как бы не продешевить; хотят, чтобы им оплатили каждое движение души», - говорил герой фильма «Сталкер», поставленного Тарковским в самом конце 70-х. В этих словах явственно ощущается горечь не только персонажа, но и автора.

Заражение интеллигенции вирусом потребительства, формирование в её сознании приоритета материальных ценностей вело к тому, что эти люди по своей внутренней сущности превращались из подлинной интеллигенции в мелкую буржуазию. И в полном соответствии Ленину, она «ежедневно и ежечасно порождала капитализм» - пока не в сферах экономической и политической, а в том, что является основой – сфере идеологической, сфере жизненных ценностей, приоритетов и ориентиров. Утверждали своим образом жизни, а художественная интеллигенция – и своими произведениями, которые при всей социалистической риторике насаждали в сознании людей жизненные принципы не человека-творца, а обывателя, прочно связывая представления о счастливой жизни с карьерой и материальным преуспеянием.

Глубину духовной деградации «потребительской» части интеллигенции можно было оценить, скажем, по вечеру классической музыки в Профессиональном клубе кинематографистов Московского кинофестиваля 1989 года. Журналист уже стопроцентно «демократического» издания МКФ «Калейдоскоп» так описал его: «Когда вошёл, сразу услышал музыку Пуччини и неплохой голос. Поднимаюсь в зал: народ (под этим словом автор понимает «бомонд» московского мира культуры) шляется между столиками, пьёт, говорит о чём угодно, а на эстраде бедная певица поёт арию мадам Баттерфляй».

Закономерно, что в период «перестройки» такая интеллигенция приняла самое активное участие в уничтожении духовности общества и искоренении гуманистических принципов бытия.

В годы «застоя» в советской культуре развились негативные тенденции, ослаблявшие позиции подлинного искусства. Но «перестройщики» ничего не предприняли для исправления положения. Наоборот, подлинная культура теперь намного активней вытеснялась масскультом. Был открыт зелёный свет агрессивно-бездуховной музыке. Стремительно расплодившиеся видеосалоны, а затем и кинотеатры предлагали публике самую низкопробную и откровенно антигуманистическую продукцию буржуазного коммерческого кинематографа. Подобные произведения заполнили и книжный рынок. Да и отечественные фильмы и книги конца 80-х годов были нацелены, в основном, не на формирование духовности в людях, а на её разрушение.

Творческие работники не только не воспрепятствовали, но и энергично способствовали коммерциализации культуры. «Всё в порядке. Кто погибнет на рынке, туда ему и дорога», - жизнерадостно заявил секретарь Союза кинематографистов СССР режиссёр Андрей Смирнов. Неужто он и впрямь не понимал, что обречённым на гибель оказывается подлинное искусство?

Была развёрнута и прямая атака на гуманистические принципы и приоритеты бытия. Важнейшую роль в ней тоже играла интеллигенция: от эстрадных юмористов до докторов марксистских наук. Приоритет духовных ценностей, приоритет общественных интересов, бескорыстие, пренебрежение погоней за материальными благами, готовность к личным жертвам ради блага других – всё это злобно высмеивалось, «разоблачалось», смешивалось с грязью. Алчность была провозглашена двигателем прогресса, собственность – основой развития личности, эгоизм – подлинной свободой.

Совсем недавно Г. Попов доказывал неоспоримые преимущества планового хозяйства, сравнивая плановую экономику с машиной, которая, имея точный маршрут, наверняка придёт к цели быстрее машины, движущейся наобум; П. Бунич утверждал, что в «социалистической системе проявляется творчество масс, их инициатива, желание работать»; О. Лацис философствовал о том, что в Великой Отечественной войне «победила советская хозяйственная система», - а теперь все они и легион им подобных вдруг оказались на диаметрально противоположной позиции.

Вряд ли есть какие-то основания считать, будто они прежде, «охмурённые пропагандой», заблуждались, а теперь вдруг прозрели. Ведь во главе антигуманистической, а потом и антикоммунистической кампании стояли не рядовые интеллигенты, а те, кто как раз «охмурял пропагандой» - «штатные» идеологи вроде Яковлева или Волкогонова, партноменклатурные журналисты вроде Лациса или Гайдара, «профессиональные» популяризаторы линии партии вроде Попова.

Не соответствует истине и тезис, будто прежде они были вынуждены лгать, а теперь, наконец, получили возможность говорить правду. Потому что теперь они лгали совершенно беспардонно. Скажем, убеждали нас, будто «рынок накормит, обует и спасёт, рынок кормит и обувает и одевает миллиарды граждан земли». Но ведь они, по положению, не могли не знать, что даже в богатых Соединённых Штатах более десяти миллионов детей в те времена голодали или жили под угрозой голода, а в бедных странах с рыночной системой к 90-м годам голодало более полумиллиарда человек.

Нас убеждали, будто рассматривать частную собственность как важнейшую ценность человеческого существования, создающую условия для развития личности, - это общепринятая традиция человечества. Неужто они и впрямь не ведали, что не менее традиционно и совершенно иное отношение к собственности – то, которого придерживались Будда, Платон, Бхагават-Гита, Христос, святой Пётр, Юстин Великомученик, Иоанн Златоуст, Мор, де Мабли, Толстой? Все они видели в частной собственности, говоря словами философа Морелли, «зла величайшего исток».

Деминтеллигенция стремится утвердить миф, будто в конце 80-х годов она мужественно шла против власти. Ничего подобного, она ей не менее рьяно, чем прежде, прислуживала. Достаточно вспомнить, что в большинстве республик бывшего Союза ССР во главе антикоммунистических режимов встали члены Политбюро ЦК КПСС или секретари республиканских компартий, чтобы убедиться: «генеральным штабом» антикоммунистического переворота была именно партийная номенклатура. А суть переворота заключается в том, что власть обуржуазившейся партноменклатуры разрушила прежнюю общественную систему, которая препятствовала этой номенклатуре проявить в полной мере свою буржуазную сущность. В «Известиях» за 1996 год были приведены красноречивые данные: в новой административной «элите» выходцев из советской номенклатуры было около 75%, а среди бизнесменов – более 60%.

Ещё одним моментом истины, выявившим, кто есть кто в отечественной интеллигенции, стал переход от «перестройки» к «радикальным реформам». Очень быстро выяснилось, что они ведут к разграблению страны и неимоверному ослаблению мощи державы; создают режим наибольшего благоприятствования нечистым на руку дельцам и преступникам, обрекая на бедность и унижение большинство тех, кто хочет честно трудиться на благо общества; создают атмосферу жизни, в которой безраздельно господствует маммонизм, а духовность обрекается на полное уничтожение.

Часть интеллигенции – люди самых разных взглядов: от убеждённых коммунистов до тех, кого в прежние годы именовали «махровыми антикоммунистами» вроде В. Максимова, А. Зиновьева, А. Синявского – категорически отвергла политику реформаторов. Поэтесса Юлия Друнина, осознав, каким монстрам помогала прийти к власти, покончила с собой. Некоторые интеллигенты (например, академик А. Трофимук, актриса и режиссёр Т. Доронина) демонстративно дистанцировались от нынешних правителей и с головой ушли в работу, делая её ради будущего России. А многие вступили в борьбу с новым режимом. И в этой борьбе образовывались немыслимые прежде альянсы – скажем, Максимов, не отказавшийся от антикоммунистических воззрений, в последние годы жизни был обозревателем «Правды», сохраняющей коммунистическую ориентацию; Синявский, по сути дела, помогал предвыборной кампании Г. Зюганова.

Другая часть советской интеллигенции рьяно поддерживает новую власть (не персоналии – кого-то из правителей те или иные из деминтеллигентов могут в какой-то момент и хулить, а власть Денежного Мешка). И тем самым такие «работники умственного труда» потеряли право именоваться интеллигенцией. Потому что интеллигент – по определению – ориентируется на духовные ценности, так сказать, служит Богу, а не маммоне. «Где в истории мировой культуры найдётё вы апологетику богатства? Нет такого. До такого могли додуматься только наши творцы… Это какое-то извращение духа», - говорил о подобных людях Владимир Максимов.

Демиинтеллигенты утверждают, будто поддерживают реформаторов, поскольку те даровали людям свободу, а это перевешивает все негативные стороны посткоммунистической жизни. Даже режиссёр Марлен Хуциев, который в прежнее время своей творческой и гражданской позицией заслужил уважение, теперь, признавая, что «сегодня, когда криминал становится обыденным явлением, когда ракеты бомбят мирных жителей и пышным цветом расцвели жестокость, терроризм, национализм, под угрозой самое сокровенное – жизнь», тем не менее призывает нас соединиться «общей точкой отсчёта – обретения свободы на качественно новом уровне».

Но о какой свободе можно говорить в обществе, где большая часть населения отброшена в сферу физического выживания? Видный шведский политик Улоф Пальме считал, что «страх перед будущим, перед насущными экономическими проблемами делает свободу бессмысленной абстракцией». Так о какой же свободе твердят деминтеллигенты?

Бывший сотрудник Института социализма А. Ципко в статье «Короткая память России» признаёт: «Можно понять людей из народа, которые проклинают перестройку. Горбачёв, как они говорят, привёл к власти “пьяницу Ельцина и всех этих дерьмократов”, которые отняли у них стабильную зарплату, надежду получить бесплатную квартиру, чувство жизни в своей стране». Но при этом он недоумевает: «Я никогда не пойму, почему часть нашей интеллигенции проклинает и топчет перестройку». Получается, что для таких, как Ципко, свобода – это свобода от традиционного для русской интеллигенции чувства сопричастности к судьбе всего народа.

В 1992 году модный театральный режиссёр Р. Виктюк в интервью «Культуре» выдавал такие откровения: «Долгие годы мы напрочь отвергали само понятие аристократизма в культуре… Ориентация культуры на «демос» привела к резкому снижению её качества» и так далее – о «плебейском веке», «конфликте между избранным меньшинством и большинством» и т.п. То есть, для таких, как Виктюк, свобода – это свобода от служения народу. Между тем, религиозный философ Николай Бердяев был убеждён, что «подлинный духовный аристократизм связан с идеей служения, а не с осознанием своей привилегированности». Служением считал работу духа и другой философ-эмигрант – Сергей Булгаков: «Мыслитель и художник никогда не будут сидеть спокойно на олимпийских высотах… они в этой работе будут видеть только обязанности и с трудом, лишениями и самоотверженностью исполнять их».

Кстати, замена принципа «Культура принадлежит народу» на принцип, иронично, но точно сформулированный актёром Евгением Самойловым, «Культура принадлежит тусовке» не пошёл на пользу самой культуре. Даже антисоветски настроенная журналистка И. Петровская была вынуждена констатировать в середине 90-х годов: «Сегодня общество оказалось в культурном вакууме. Свято место пусто не бывает. Оно заполняется так стремительно и непотребно, что становится страшно – за страну, за себя и, особенно, за детей».

Свобода для деминтеллигентов – это ещё и свобода от всяких моральных норм в погоне за матблагами. «Делят между собой премии, квартиры, дачи, зарубежные поездки… И сколько бы они не кричали о своём демократизме, в сущности они всегда были и остаются обычными интеллектуальными прохвостами», - писал Владимир Максимов.

Весьма своеобразно трактуют деминтеллигенты и политическую свободу и демократию. Новодворская заявила: «Я всегда считала, что приличные люди должны иметь права, а неприличные – не должны». Конечно, это Новодворская. Но ей вторит и вполне респектабельный деминтеллигент Нуйкин: «Этот дурацкий вольтеровский принцип, согласно которому надо уважать право каждого высказывать вслух свои идеи, отстаивать свою позицию». Деминтеллигенты считают не только допустимым, но и целесообразным «во имя свободы и демократии» противозаконные и антиконституционные действия против оппозиции. Как сказал тот же Максимов, обращаясь к знаменитому «правозащитнику» Ковалёву: «Я бы вас, Сергей Адамович, с такой философией не только бы не назначил защищать права человека, но и в тюремные надзиратели поостерёгся определить».

Зато стоит в поле зрения закона попасть кому-либо из демкомпании, как деминтеллигенция тут же бросается на его защиту. Как только прокуратура начала проявлять интерес к бросающемуся в глаза несоответствию расходов Собчака с его официальными доходами, как Стругацкий и Гранин потребовали «прекратить политическую дискредитацию одного из самых ярких деятелей демократической России». Стоило налоговой полиции попытаться выяснить не задекларированный, а реальный доход Лисовского, как «в развёрнутую против налоговой полиции кампанию оказались вовлечёнными не только ряд СМИ, но и деятели культуры» (цитирую заявление Центра общественных связей ФСНП)…

В пьесе Евгения Шварца «Тень», когда возникает реальная перспектива победы Добра, представительница «творческой интеллигенции» ужасается: «Неужели войдёт в моду быть хорошим человеком? Ведь это так хлопотно». Свобода от необходимости «следовать моде» на хорошего человека – это и есть высшая ценность деминтеллигенции. И защищать её они готовы до конца и любыми средствами.