ПАДЕНИЕ МОНАРХИИ: ПОБЕДА НАРОДА
Завтра исполняется 95 лет со дня падения монархического строя в России.
Парадокс: люди, именующие себя «демократами» и проклинающие Сталина за жестокость его правления, с холуйским подобострастием относятся к едва ли не самому мрачному периоду русского царизма и наиболее одиозным представителям власти того времени.
Они рисуют такую картину николаевской России: процветающее общество с динамично развивающейся промышленностью, изобильным сельским хозяйством, снабжающим зерном всю Европу, просвещённым дворянством и сытым народом, благочинно живущим под сенью Православия… И только злокозненные коммунисты разрушили это благоденствие.
Только ведь к Февральской революции коммунисты вообще не имеют прямого отношения. Руководители большевиков в то время были либо в заключении, либо в эмиграции. Представителем Русского бюро ЦК в Петрограде тогда был А.Г. Шляпников, который в воспоминаниях сетовал, что в городе «было мало сильных работников», а сам он в революционных событиях оказался не столько действующим лицом, сколько «содействующим».
Большевики, действительно, сделали чрезвычайно много для того, чтобы народ понял, что в его бедах и бедах России виновен царизм. Но революционную ситуацию, как утверждал философ С.Н. Булгаков, монархист по убеждениям, создал сам царь, «который влёкся неудержимой злой силой к самоубийству всего самодержавия, влёкся через все бесчисленные зигзаги своей политики и последний маразм войны».
Поклонники николаевской России ссылаются на данные, свидетельствующие о динамичном развитии промышленности. Только они «забывают» добавить, что эту промышленность контролировал иностранный капитал. К 1914 году он владел 63% российской нефти и 68% нефтяных предприятий; 76,9% каменноугольных копей; 85,6% металлургии; и т.п. Соответственно, и прибыль от них доставалась, прежде всего, иностранному капиталу. В результате, как говорил, выступая в Государственной думе, генерал Нечволодов, за 6,5 лет Россия принесла иностранцам «дань, равную колоссальной контрибуции, уплаченной Францией своей победительнице Германии» (речь о Франко-Прусской войне 1870-1871 годов – ред.).
Заметим, что отечественные предприниматели, как правило, заботились об интересах России не больше, нежели их зарубежные коллеги. И мировую войну они без зазрения совести использовали для безудержного обогащения. Скажем, фабриканты заламывали такую цену за артиллерийские снаряды, что начальник Главного артиллерийского управления А.А. Маниковский назвал это «явным грабежом казны». Знаменитые Рябушинские получили из казны 11 миллионов рублей под обязательство поставить 1500 автомобилей, - но не сделали не только автомобилей, но даже цехов для их производства. На 3-м съезде Военно-промышленных комитетов министр юстиции говорил: «С каким откровенным цинизмом все эти мародёры тыла, уверенные в полнейшей безнаказанности, спекулируют с металлом, предназначенным для обороны страны»… Закономерно, что в годы Первой мировой войны Россия среди пяти основных воюющих держав занимала прочное последнее место по производству большинства видов вооружений, за исключением патронов.
Николаевская Россия стала раем для богатеев и адом для бедняков. Крайне далёкая от большевиков Зинаида Гиппиус писала в «Петербургских дневниках»: «Нигде нет таких богачей, таких миллиардеров, как сейчас в России. Только их десятки – при миллионах нищих». Энциклопедия Гранат в статье «Питание» констатировала, что, несмотря на экономический рост, «…питание рабочих ещё более ухудшилось… Главный предмет питания составляют капуста, картошка, крупа и ржаной хлеб… Скудным питанием русского населения объясняется отчасти его усиленная заболеваемость и значительная смертность».
Тяжёлым было и положение немалой части крестьянства. Врач А.И. Шингарев изложил результаты обследования сёл Воронежской губернии в книге с красноречивым названием «Вымирающая деревня». Современные исследователи во главе с академиком Н.Г. Дмитриевым пришли к выводу, что «проблема голода в России заключалась не только в количестве произведённого зерна, но и в большей степени, в системе его распределения». Помещики наживались, поставляя зерно на экспорт, а сами хлебопашцы, как писал Лев Толстой в статье «Голод», потребляли «хлеб с лебедой… хлеб чернильной черноты, тяжёлый и горький». Ещё более ухудшила положение бедной части крестьянства Столыпинская реформа.
Рабочие много раз выступали с экономическими требованиями к хозяевам предприятий и властям. Ответом чаще всего были нагайки и пули. Может быть, царь просто не ведал, что творят «псари»? Безусловно, знал и одобрял. Об этом свидетельствует, например, то, что ротмистр Трещенко, командовавший Ленским расстрелом, не только не понёс наказания, но, напротив, был награждён. А когда общественность – даже очень далёкая от большевиков – возмутилась зверским убийством сотен безоружных рабочих, министр Макаров с думской трибуны цинично заявил: «Так было, так будет». Апофеозом маразма царской власти стал расстрел 9 января 1905 года в Петербурге, на Дворцовой площади, вполне верноподданнического шествия, несшего царю-батюшке петицию: «Государь! Мы, рабочие Петербурга, наши жёны, дети и беспомощные старики-родители, пришли к тебе, государь, искать правды и защиты…», - убито 1200 человек, ранено свыше 2000… Да, достойного святого нашла Церковь.
Вступление России в войну поначалу укрепило позиции монархии, однако именно «маразм войны» со всей очевидностью выявил полную несостоятельность власти. И постепенно к неприятию Николая Второго или вообще царизма приходило всё большее и большее число людей из самых разных социальных групп. В 1917-м глава Думы Родзянко «со страшной болью» телеграфировал командующему Северным фронтом генералу Рузскому: «Ненависть к династии достигла крайних пределов».
В феврале 17-го в Петербурге поднялась волна выступлений рабочих. 18-го (по старому стилю) забастовал Путиловский. 23-го работу прекратили 50 предприятий, целый день шли демонстрации. 25-го число забастовщиков достигло 240 тысяч, рабочих поддержала рота Павловского полка…
А что же царь? Он словно живёт на другой планете. Казалось, Родзянко сумел уговорить его создать «ответственное министерство». 21-го днём Николай пообещал объявить свою волю 22 февраля. Но вечером 21-го заявил, что передумал и уехал в Могилёв, в ставку. Родзянко продолжал настаивать. Царь пишет супруге: «Родзянко мне написал разный вздор, на который я не буду отвечать».
Императрица рекомендует мужу принять жёсткие меры: «Будь твёрд, покажи властную руку – вот, что надо русским. Дай им почувствовать твой кулак». Что-то, а такое Николай Кровавый всегда был готов предпринять. 25 февраля царь послал телеграмму командующему Петроградским военным округом генералу Хабалову: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки».
Потом, на допросе, Хабалов сказал: «Когда бунтовщики требовали хлеба, то дали хлеба, и кончено. Но когда на флагах надписи «Долой самодержавие и войну!», - какой же хлеб тут успокоит. Но, что делать, царь велит, стрелять надо». И стреляли. Были убиты около трёхсот человек и около полутора тысяч ранены. Но несколько сот штыков сколоченного Хабаловым карательного отряда к тому моменту были, по сути, единственной опорой царизма.
27 февраля восстали солдаты Волынского полка, рота Преображенского полка, Литовский полк, к ним примкнул полк самокатчиков. Восставшим сдались Московские казармы, где были броневики…
От Николая требовали отречения отнюдь не только рядовые и младшие офицеры. С аналогичным требованием выступили командующие Юго-Западным и Румынскими фронтами генералы Брусилов и Сахаров. Поддержал их и наместник Кавказа, дядя царя, великий князь Николай. И 2 марта царь отрёкся от престола.
«Ко времени революции старый режим совершенно разложился, исчерпался и выдохся», - писал религиозный философ Николай Бердяев. Падение Николая Кровавого стала победой народа. И её приветствовала вся Россия. Левые силы. Крупные буржуазные партии. Большая часть офицерства. Объединённый комитет дворянских собраний. Даже некоторые представители императорской фамилии.
