Советских творцов объединяло чувство ответственности
В советские годы мне по работе доводилось довольно часто общаться с мастерами кино разных республик Советского Союза. Вспоминая сейчас те встречи, я задумываюсь над тем, на что тогда не обращал особого внимания, потому что это казалось совершенно естественным – насколько у нас совпадали представления о фундаментальных нравственных критериях и этических принципах. И ещё – насколько мои собеседники чувствовали ответственность художника за воздействие своих произведений на сознание людей.
Вот, скажем, литовец – режиссёр Витаутас Жалякявичус («Никто не хотел умирать»); украинец – его коллега Тимофей Левчук (трилогия «Дума о Ковпаке»), туркмены – режиссёр Ходжакули Нарлиев и актриса Маягозель Аймедова («Дерево Джамал»). Они были непохожи друг на друга по характеру, по темпераменту. Заметно различался и их творческий почерк, в нём явственно ощущался национальный стиль. А при всём том важнейшие творческие принципы у них были общие.
С Жалякявичусом мы встретились вскоре после выхода его фильма «Кентавры», тема которого была навеяна военным переворотом в Чили. Я считал, что это второй фильм его латиноамериканского цикла (перед ним была картина «Это сладкое слово – свобода»), оказалось, однако, что третий. Первым был фильм «Вся правда о Колумбе». Его не выпустили на всесоюзный экран. Потом режиссёр пришёл к выводу, что это было правильное решение – он показал в фильме с натуралистической жестокостью пытки, которым подвергали подпольщиков. И при этом не учёл, как сказываются подобные сцены на психике зрителей. И тут Витаутас прочёл мне целую «лекцию» о том, как воздействуют подобные эпизоды на сознание человека, чем отличается в этом кино от литературы, и почему режиссёр должен быть очень и очень осторожен в показе жестокости. Иначе даже фильм, задуманный с благими намерениями, может принести людям не пользу, а вред.
Вторая половине 70-х – начало 80-х годов было временем увлечения жестокостью в мировом кино. И в разговоре с Тимофеем Левчуком я сам затронул эту тему. Тимофей Васильевич полностью солидаризовался с позицией литовского мастера. «Жестокие сцены – это очень опасное средство воздействия на зрителей, и мы должны быть с ними осторожны и точны, как аптекари с ядами». И он рассказал, что в новом фильме «Если враг не сдаётся» показано, как эсэсовцы пытались прорваться из Корсунь-Шевченковского «котла». В реальности они шли под огнём в буквальном смысле по щиколотку в крови. Показать такое на экране технически труда не составляло, «но это было бы уже не искусство, а гиньоль» (гиньоль – вид театрального представления, призванного шокировать публику сценами, вызывающими отвращение – ред.).
Особенно запомнилась встреча в 1981 году с Ходжакули Нарлиевым и его женой Маягозель Аймедовой. Поначалу разговор шёл в русле обычного интервью, и не вызывал никаких эмоций у собеседников. Но когда я затронул тему появившегося у некоторых режиссёров стремления повысить прокатные возможности своих картин за счёт привнесения в произведение каких-то элементов чисто коммерческого кино, Ходжа отреагировал очень эмоционально: «Конечно, хотелось бы, чтобы фильм был и душой сделан полностью и в то же время массовому зрителю понравился. Это идеальный вариант. Но идти сознательно на какие-то вещи, только чтобы понравиться публике… как можно в деле, которому мы отдаём жизнь идти на такое!..». «Да взять хотя бы на этом фестивале, - уже с гневом заговорил режиссёр. – Сколько фильмов, где зрителя держат на том, как много людей убьют, и каким способом… Убивают не для того, чтобы заставить зрителя задуматься, насколько это страшно и противоестественно, а только чтобы привлечь публику! Когда художник идёт на такое, он становится настоящим преступником перед будущими поколениями!».
А чуть позже Майя в развитие темы сказала фразу, которую я потом вспоминал не раз: «Кино может отбить у людей человеческую память. Когда видят одно насилие, порнографию, ничего не понимают и не хотят понимать, - становятся такими манкуртами, для которых нет ничего святого».
Впервые эта фраза всплыла в памяти в конце 80-х, когда именно с такой целью использовали кино «демократы». Под лозунгом освобождения от пут тоталитаризма они открыли самую широкую дорогу на экраны агрессивно бездуховным, спекулирующим на насилии и эротике, поделкам коммерческого кинематографа. И бесполезно уповать на то, что ещё сохраняющимся здоровым силам общества удастся уговорить нынешнюю власть озаботиться возрождением каких-то нравственных и эстетических критериев в кино, на телевидении и т.п. Пробуждать в людях человеческую память ей совсем ни к чему. Для неё это смертельно опасно.
В. ВАСИЛЕНКО
P.S. Быть может, однако, я тенденциозен, и на самом деле такая ответственность художника была характерна не только для советских, но вообще для всех мастеров кино? Однако в те же годы мне доводилось обсуждать эту тему с западными кинематографистами, и у многих из них мои взгляды, скажем так, одобрения не вызывали. Одни мотивировали свою позицию тем, что нынешнее общество очень жестоко, и если кино будет другим, оно уже не будет правдивым, другие просто утверждали, что режиссёр должен быть свободен делать то, что хочет.
